Кирза и лира - Владислав Вишневский

Два этих дядьки, мне всё, что там было нужно и удалили, почистили, укололи, смазали, завязали, забинтовали. И без наркоза! Представляете, выдержал! В конце этой хирургической операции я слегка, кажется, поплыл, то ли от слабости, то ли от укола… чуть не отключился. Там же, минут на двадцать, меня уложили на кушетку. Я полежал, подремал, приходя в себя, потом встал — чего тут лежать, не дома — и, с освобождением на три дня, потопал в роту. На следующий день мне стало гораздо легче. Через день я вообще уже был в норме. Правда, каждый день ходил на перевязку, пил микстуру, смазывал чем-то руки и ноги — восстанавливался.

Восстанавливался и удивлялся, как это я смог решиться на операцию c этим фурункулом? Мне даже думать об уколах всегда страшно, не то чтобы резать… Только поэтому всегда старался санчасть — медиков в частности — обходить стороной. Всё время надеялся, что моя болячка сама рассосется. А тут, понимаешь, сам зашел, сел, закрыл глаза, открыл… Так уж он меня допек. Ну не хотел он со мной, гад, дружить, и всё тут. Пришлось расстаться. Хирургическим путём. А и — хрен с ним!..

В это время нас не гоняли. Почти вся рота жила в санитарно-амбулаторном режиме. За эти три-четыре дня мы просохли, подлечились, сил набрались, даже порозовели. Ходили на внутренние наряды, писали домой письма, переписывали друг у друга конспекты, выпускали стенгазету «Боевой листок», ходили на классные занятия. В общем, хорошая получилась передышка.

Вот только к очкам привыкнуть никак не могу, это да. Ребята смеются, увидев на мне очки. Ну правда, там такая дурацкая оправа, как у пенсне. Круглая, только не с зажимом, а с гибкими, тонкими проводками за уши, вместо дужек. Представляете? Цирк, короче. Стоит только нацепить, как:

— Гля, ребя, Пронин у Надежды Константиновны монокль спёр, — кричит Гришка на всю казарму и бросается бежать.

Бежать!

Ха! Куда тут бежать? Мы ведь в казарме!.. Тут всё рядом! Пусть и большое пространство — целый этаж! — но выхода-то из него нет, всё же закрыто. В другую же роту не побежишь, правда? Не поймут и не примут. Значит что? А значит то, уже через пару минут я мну этого Гришку, буцкаю его, как сдобное тесто. Он, конечно, дико орёт, сопротивляется, но счастлив, обормот, и доволен тем, что нашел-таки, чем и как меня теперь можно достать.

Кстати, шутки-шутками, а по программе до конца учебки мы должны провести еще оказывается одни стрельбы — зачётные. Мама моя!.. Снова, значит, сопли морозить, за машиной бегать… Ещё и ночные (опять не спать!) тактические занятия должны провести, наподобие военной игры между «синими» и «зелеными». Принять присягу. Времени осталось совсем мало. Мало… Да, немного. Скорее бы всё это и… забыть, потом, как кошмарный сон, ёлы палы! Ага, забыть — всё ещё только начинается.

Усиленно готовимся к принятию присяги. Текст воинской присяги учим наизусть. «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимая присягу, торжественно клянусь…»

В этот день будут какие-то гости, приедет полковой оркестр, будет торжественная церемония принятия присяги, потом праздничный обед. Вот праздничный обед — это хорошо! А после ужина — концерт или кино в клубе. Тоже здорово, тоже прекрасно! И только после того, как мы все примем присягу, только тогда мы станем настоящими солдатами. Сейчас же мы вроде как курсанты-слушатели. Сразу за этим, будет распределение в действующие полки и подразделения. Мы все разъедемся, кто куда, и только тогда, там, начнется наша настоящая служба.

Присягу будем принимать в парадной форме. Мы уже получили новые кители, галифе, парадные погоны, эмблемы, пуговицы. Всё пришили, примерили, сфотографировались и сдали в каптерку, на склад. Парадка у нас у всех полушерстяная. Я-то в материалах-тканях не разбираюсь, мне ребята объяснили, что у нас, у солдат, материал чуть похуже, погрубее, чем у старшин и офицеров. У них ЧШ — чисто шерстяная, а у нас ПШ — полушерстяная. Понятно? А, вот и я уже понимаю разницу. Брюки-галифе сидят на мне ладно, аккуратно, они не такие огромные, уже не пузырятся, как повседневная хэбэшка. Китель — жесткий, с высоким стоячим воротничком, сидит в обтяжку, как скафандр — не повернуться, ни нагнуться. В нем только на память можно фотографироваться. Я одну такую фотку домой послал, Мама как увидела, долго, пишет, плакала: страшно худой, одни глаза остались. А я думал, что обрадую её своим доблестным воинским видом. Знал бы — не посылал, ёлки палки!

18. Война… Конечно, учебная

Войну наметили на следующую неделю. По жребию наша рота попала в нападающие. А рота «синих» — наши противники — обороняющиеся. Всё произойдёт в час «X». В тот час мы вскроем свой конверт, там наша задача, координаты и другие «секретные» — какие надо! — условия. Это будет потом… Потом… А сейчас…

…Для ведения будущих успешных боевых действий нам нужно изучить местность, понять вероятное расположение и позиции противника, его огневые точки, секреты, минные поля; определить его истинные силы и возможности, разгадать коварный план врага; вовремя занять все удобные для этого точки на местности, и по сигналу специальных ракет выбить противника с занимаемой им территории. И далее, сев ему на загривок, ворваться на его позиции, найти и захватить штаб, вернее, знамя, заодно взять в плен всех командиров, или добить противника при его отходе. Всего и делов. «Но без рукоприкладства!» — постоянно твердят нам командиры, убеждая в необходимости корректных действий в отношении противника. — Только сорвать с его рукава синюю ленточку, и всё — он побежден. Ясно?

Ага, хрен там, ясно! Этого как раз мы и не хотим понимать. Противник есть противник! Добить, значит, добить! Мы в армии, в конце концов, не в детском саду, ёшь его бей, или как? Но, видя непонимание и упорство командиров, внешне вроде соглашаемся, а между собой всё же решаем: как уж, извините, там получится.

— Нужно помнить, — усугубляли меж тем задачу командиры, — противник сильный, опытный, располагает всеми видами наступательно-оборонительной техники. Коварен. Он, имея хорошо укрепленную позицию, может пойти в контратаку, причём, с той же целью — захватить наше знамя и наших командиров. У вас тоже на левом рукаве будет ленточка, только зеленая, понятно?

Конечно, понятно, киваем мы, решая для себя, какими крепкими нитками будем пришивать эту ленточку. Знаем, её потом можно будет только вместе с рукавом оторвать, и то — «это-ещё-надо-посмотреть!»

Огонь предстоящего сражения уже горит в нашей груди, царапает нервы, будоражит воображение. Переглядываясь между собой, мы видим холодный блеск у себя в глазах и воинственно, дыбом стоящую шерсть на загривке. Мы уже сплочены, мы уже команда, мы уже крепче бетона, крепче стали. Кулаки уже чешутся, только бы добраться до этого, гадство, противника… Такой, вот, у нас боевой настрой.

Где-то в обоих штабах командирами разрабатываются и составляются хитроумные военные планы. Уже формируются, готовятся материально-технические ресурсы наступательно-оборонительного назначения. Мы, солдаты, днем и ночью отрабатываем скрытное передвижение. Ползаем по очень удобным для этого сельскохозяйственным полевым бороздам, распахиваем свежую снежную целину. Рассыпавшись в цепь, с криком «ур-ра!», по сигналам ракет, бегаем, проваливаясь по колено в снегу, в атаки на воображаемого противника. Истоптали все близлежащие поля, таская на себе и за собой тяжеленные деревянные ящики с патронами, отрабатывая внезапные для себя и для противника атаки, переноску раненых, стреляя по округе дымным веером от холостых патронов.

К счастью, копать траншеи и обустраивать окопы нам не пришлось. Потому, что, во-первых, земля уже была крепче скалы, во-вторых, с этим «синим» противником мы вовсе не собирались неделями, до посинения, возиться тут, рассусоливать. И, в-третьих, на это у нас просто не было времени — столько еще нужно было невспаханных полей проползти, пробежать, обежать, потренироваться. В общем, пока ещё время есть, бегаем, ползаем с автоматами по полям, сопкам, кустарникам. Криками «ур-ра!» пугаем воробьев, гоняем стаи ошалевших, но любопытных ворон. Сопли, уши, щеки и всё остальное щедро и с успехом морозим. Готовимся.

К моему сильному разочарованию я попал в группу охраны своего штаба и знамени. Ну, итит-твою в корень!.. Я так расстроился, что весь интерес к этой войне у меня мгновенно пропал. Получается, ни противника я не увижу, ни боя на передней линии, ни езды на загривке противника, ни захвата поверженного знамени. Даже захандрил от переживаний. Жалея, ребята меня успокаивающе похлопывают по спине, убеждают:

— Ну, ты че, Проха (Это у меня имя такое новое. Фамилия Пронин, а в повседневной транскрипции — то Проха, то Паха), не расстраивайся. Мы же специально вас, самых сильных, оставили знамя охранять. Знамя!.. Понял? Знамя — это же, ну?.. — и, не находя достойных по силе слов, округлив глаза, выразительно трясут головами. — Это же, ты, понял, да, Знамя! Самое святое… в армии. Не каждому дано… Вот! Поэтому, не переживай, стой там, и надёжно охраняй, с ребятами… А мы им, там, за вас, таких пи…ей навешаем!.. Будь спок, не сомневайтесь. Только зубы полетят… в смысле рукава с повязками, и бошки с ногами в придачу… Ага!