Калейдоскоп - Даниэла Стил

— Я ищу Эйлин и Джека Джонсов. Когда-то они жили в этом доме. Вы их не знаете?

Он говорил очень громко, на случай, если старуха туговата на ухо.

— Нет, не слыхала. Спросите Чарли, через улицу. Он живет здесь с самой войны.

— Спасибо.

Джон успел мельком заглянуть в недра дома — ужасающий вид! Он понадеялся, что в ту пору, когда здесь жила Хилари, все было не настолько плохо. Хотя это было трудно себе представить. Трущобы и есть трущобы.

— Большое спасибо, — повторил Джон и дружелюбно улыбнулся. Старуха захлопнула дверь у него перед носом.

Он окинул взглядом улицу. Может, поговорить с прочими обитателями здешних мест? Прежде всего — зайти в дом, указанный старухой. Интересно, можно ли здесь кого-нибудь застать в четыре часа дня в пятницу? Однако старик, которого женщина назвала Чарли, спокойно дымил трубкой у себя на крыльце, беседуя с шелудивой собакой.

— Привет, — бросил он подошедшему Джону.

— Привет. Вас зовут Чарли?

Джон Чепмен умел разговаривать с людьми и, если интересы дела требовали его личного участия, запросто добивался от них откровенности. Сейчас он особенно старался, так глубоко задело его поручение Артура Паттерсона.

Он вспомнил Сашу: как он пытался выказать ей свою любовь, а она не поняла. Для нее существует один балет… и Центр Линкольна… и репетиции. Все остальное может катиться к черту. Возможно, и он тоже.

— Да, я и есть Чарли. Кому я понадобился?

Джон протянул руку.

— Меня зовут Джон Чепмен. Я разыскиваю людей, живших здесь много лет назад — в доме напротив. Эйлин и Джека Джонсов. Вы их случайно не помните, сэр?

Он всегда был очень вежлив, доброжелателен и легко вызывал собеседника на откровенность.

— Ясное дело, помню. Когда-то я помог Джеку устроиться на работу. Но он недолго продержался. Пил, как последний сукин сын, да и она не отставала. Я слышал, будто это-то и свело ее в могилу.

Джон кивнул, словно уже знал о смерти Эйлин. Это всегда срабатывало.

— Я работал на верфи, — продолжал старик. — Чертовски выгодная работа, особенно в военное время. В детстве у меня был ревматизм, так что пришлось всю войну вкалывать у родного порога, рядом с женой и детишками. Может, оно и непатриотично, но я считаю — повезло.

— У вас, значит, были дети?

— Все они давно выросли. — Старик печально, не вынимая трубки изо рта, покачался взад-вперед. — А жена умерла. Летом будет четырнадцать лет. Добрая была женщина. — Джон сочувственно кивнул. — Мальчики-то меня не забывают, наезжают иногда. А дочка — в Чикаго, ездил к ней на прошлое Рождество. У нее шестеро ребят и муж-священник.

Джон с интересом слушал, гладя собаку. Когда Чарли умолк, он спросил:

— А вы не помните трех маленьких девочек, которые жили у Джонсов тридцать лет назад? Если быть точным — летом пятьдесят восьмого. Одной было девять, другой пять, а младшей — год с небольшим.

— Нет, не помню. У Джека с Эйлин не было детей. Они были плохими людьми. Только и делали, что дрались. Однажды пришлось вызывать полицию. Он чуть ее не прикончил.

Подходящий дом для трех маленьких девочек!

— Они были ее племянницами. Их привезли на лето, но старшая потом так и осталась у Джонсов.

Эта попытка оживить память Чарли неожиданно увенчалась успехом. Старик наморщил лоб и вдруг потыкал в сторону Джона.

— Точно, припоминаю! Жуткая история. Их отец убил свою жену, а потом и сам с горя наложил на себя руки. Пигалицы остались сиротками. Сам-то я видел их всего один раз, но Рут — это моя жена — часто убивалась: какие они славные… как Эйлин над ними издевается… Это было просто преступление — привозить их сюда. Эйлин морила бедняжек голодом. Рут пару раз относила им кое-какую еду, но, должно быть, Джек с Эйлин сами все съедали, а детям не доставалось ни крошки. Не знаю, что с ними было дальше. Эйлин заболела, и они все уехали в Аризону… или в Калифорнию… в теплые края. Но она все-таки умерла. Зеленый змий свел ее в могилу. Не знаю, что стало с бедняжками. Может, они остались с Джеком.

— Только одна. Младших тем же летом забрали.

— Думаю, Рут могла бы вам многое порассказать. А я не помню.

Старик задрал голову и смотрел куда-то ввысь, словно пытаясь вспомнить что-нибудь еще, но это было так давно… еще при Рут. И горько и сладко уноситься мыслями в прошлое. Чарли совсем забыл о присутствии Джона и только качался взад и вперед, сидя на верхней ступеньке. Его воспоминания не дали Джону желанной зацепки, но все же кое-что прояснилось. Возможно, в этом кроется ответ, почему Артур остро чувствует свою вину. Он догадывался, на какие мучения обрекает девочек, но тем не менее оставил их здесь — по крайней мере Хилари. Бросил на произвол судьбы — или еще хлеще — на произвол Джонсов. Можно только гадать, каково им приходилось.

— Как вы думаете, еще кто-нибудь из местных жителей может мне что-нибудь рассказать?

Чарли покачал головой.

— Мы живем здесь дольше всех. Остальные соседи — десять, пятнадцать лет. Здесь мало кто задерживается. — «Еще бы! — подумал Джон. — Старший сын предлагал забрать меня к себе, но я привык. Здесь умерла его мать… И я тоже здесь умру. Мне нет резону уезжать».

— Большое спасибо за помощь, — сказал Джон.

Чарли в первый раз посмотрел на него с нескрываемым любопытством.

— А зачем вам понадобились Эйлин с Джеком? Им что, оставили наследство?

Вряд ли, конечно, но все-таки интересно! Джон энергично мотнул головой.

— Нет. Я ищу тех трех девочек. По просьбе старинного друга их родителей.

— Долгонько же он собирался! — Джон не мог с этим не согласиться.

— Знаю. Поэтому и говорю, что вы мне очень помогли. В нашем деле приходится складывать картину из крохотных кусочков. Кто-то вспомнит одно, кто-то — другое… С вами мне повезло, Чарли, большое спасибо.

Он крепко пожал старику руку. Тот помахал в воздухе трубкой.

— И хорошо платят за такую работу? Все равно что искать ветра в поле.

— Да, похоже. — Первый вопрос Джон предпочел оставить без ответа. Он спустился с крыльца и сел в свой автомобиль. На этот раз улица показалась ему еще более омерзительной. Он представил себя на месте Артура, увозящего младших сестер, — а Хилари смотрит вслед… Как он мог оставить ее в этой клоаке?

Дорога до дома родителей заняла меньше часа. Старший брат уже приехал и вместе с отцом пробавлялся джином и тоником на террасе.

— Привет, папа! Отлично выглядишь!

И в самом деле, старику можно было дать скорее шестьдесят, чем около восьмидесяти. Он говорил твердым голосом без дрожи, не облысел и неплохо держался на длинных ногах, когда подошел обнять среднего сына.