Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

Кабаний рог. Я заметил, что никто не выехал вперед посмотреть на брод, что подсказало мне, что они знают местность, по крайней мере, ее знает кто-то в их армии.

Они знали о реке, похожей на канаву, и о том, что дорога на восток ведет к мелководному броду, который легко перейти, так что им не нужно было разведывать местность. Они просто двигались вперед, и Кнут выстроил их в кабаний рог, чтобы сделать этот натиск стремительным.

Стена из щитов обычно ровная. Два прямых ряда сталкиваются, и воины пытаются прорвать ряд противника, но кабаний рог — это клин, и он движется быстро.

Самые крупные и храбрые стоят на острие клина, их задача заключается в том, чтобы врезаться во вражескую стену из щитов, подобно копью, пробивающему дверь. А как только строй прорван, клин разойдется в стороны и порубит наши ряды, так мои люди умрут.

А чтобы быть в этом уверенным, Кнут послал людей, чтобы переправились через реку к северу от нас. Мальчишка прискакал с холма, где горели дома, и принес мне эти дурные вести.

— Господин? — встревоженно спросил он.

— Как тебя зовут, парень?

— Годрик, господин.

— Ты сын Гриндана?

— Да, господин.

— Тогда тебя зовут Годрик Гриндансон. Сколько тебе?

— Думаю, одиннадцать.

Он был курносым, голубоглазым мальчишкой, носившим старую кожаную куртку, вероятно, принадлежавшую отцу, поскольку была ему слишком велика.

— Итак, что же Годрик Гриндансон хочет мне сказать? — спросил я.

Он указал дрожащим пальцем на север.

— Они переправляются через реку, господин.

— Сколько их? Далеко ли отсюда?

— Хродгейр говорит, триста человек, господин, и они еще далеко на севере, но еще больше постоянно переправляются, господин.

Хродгейр был датчанином, которого я оставил на холме, следить, что поделывает враг.

— И, господин… — продолжил Годрик, но его голос дрогнул.

— Говори.

— Он говорит, что еще больше людей на западе, господин. Сотни.

— Сотни.

— Они среди деревьев, господин. Хродгейр говорит, что не может их сосчитать.

— У него не хватает пальцев, — продолжил Финан.

Я посмотрел на испуганного мальчишку.

— Тебе рассказать о битвах, Годрик Гриндансон?

— Да, господин, пожалуйста.

— Один человек всегда выживает, — заявил я. — Он, как правило, поэт и его задача — сочинить песнь, которая поведает, как храбро погибли все его товарищи. Может быть, сегодня это твоя работа. Ты поэт?

— Нет, господин.

— Тогда придется научиться. Потому, когда увидишь, что мы умираем, Годрик Гриндансон, скачи на юг во весь опор, мчись как ветер, пока не очутишься в безопасности, и сочини в голове поэму, которая расскажет, что саксы погибли как герои. Ты сделаешь это для меня?

Он кивнул.

— Возвращайся к Хродгейру, — приказал я, — и сообщи мне, когда увидишь, что всадники с севера или запада приближаются.

Он ушел, а Финан ухмыльнулся.

— Ублюдки с трех сторон.

— Должно быть, они напуганы.

— Наверное, наложили в штаны.

Я ожидал, что Кнут приедет к броду вместе со своими командирами, чтобы насладиться оскорблениями. Я подумывал держать его сына рядом с ножом у горла, но отверг эту мысль.

Кнут Кнутсон останется с Этельфлед. Если бы он остался со мной, я бы смог лишь угрожать ему, а когда Кнут решит спровоцировать меня, чтобы я перерезал мальчишке глотку, что я буду делать? Перережу ее? Нам все равно придется драться. Оставлю его в живых? Тогда Кнут будет презирать меня за слабость.

Мальчишка послужил своей цели — выманить Кнута от границ Восточной Англии в этот уголок Мерсии, а теперь ему придется подождать, пока закончится битва и решит его судьбу.

Я сжал в руке щит и вытащил Вздох Змея. Почти во всех схватках в стене из щитов я предпочитал Осиное Жало, мой короткий меч, такой смертоносный, когда находишься в тесных объятьях врага, но сегодня я начну с длинного и тяжелого клинка. Я поднял его, поцеловал рукоять и стал ждать Кнута.

Но только он не пришел, чтобы выкрикнуть мне оскорбления, даже юнцы не вышли вперед, вызвать на поединок.

Вместо этого Кнут послал кабаний рог.

Вместо оскорблений и вызова на поединок раздался рёв, тот шум битвы, что исходил от большой массы воинов, собравшихся под знаменами Кнута и Сигурда, а потом они двинулись вперед. И двигались быстро.

Местность была плоской и без каких-либо препятствий, и они сохраняли свой плотный строй. Щит к щиту. Мы видели нарисованные на них символы — сломанные кресты, воронов, молоты, топоры и орлов.

Над этими широкими круглыми щитами торчали шлемы с личинами спереди, так что казалось, что у врагов черные стальные глаза, а перед щитами находились тяжелые копья, их наконечники блестели в пробивавшемся сквозь облака солнечных лучах, а под щитами сотни ног топтали землю в такт с барабанами, что начали отбивать боевой ритм позади кабаньего рога.

Никаких оскорблений и поединков. Кнут знал, что у него настолько больше людей, что он может себе позволить разделить армию. Я взглянул налево и увидел, что всё большее число всадников пересекает канаву далеко на севере.

Около пяти или шести сотен человек вышагивали в нашу сторону в кабаньем роге и по меньшей мере столько же теперь находилось на нашей стороне реки, в готовности атаковать наш левый фланг.

Прибывало всё больше воинов, тех, что ехали на более медлительных лошадях, но Кнут, должно быть, знал, что кабаний рог сделает всю работу. Он грохотал в нашу сторону и когда приблизился, я различил лица под нащечниками, увидел ярость в глазах и мрачно сжатые губы, увидел датчан, готовых убить нас.

— С нами Бог! — прокричал Ситрик. Два священника все утро исповедовали воинов, но теперь они отступили за стену из щитов и преклонили колени в молитве, воздев сомкнутые руки к небу.

— Ждать моего приказа! — прокричал я. Мои воины в стене из щитов знали, что должны делать. Мы войдем в брод, когда кабаний рог достигнет противоположного берега. Я планировал отразить их атаку примерно на середине реки и там собирался устроить резню, прежде чем умереть. — Ждите! — крикнул я.

И я подумал, что Кнуту тоже не следовало бы спешить. Чтобы его кабаний рог дождался, пока те люди на севере будут готовы к атаке, но он был так в себе уверен. Да и почему бы ему не быть уверенным?

Людей в кабаньем роге было больше, чем у нас, он мог пробить нашу стену из щитов, рассеять моих воинов и перерезать их в реке, так что он не стал медлить, а послал кабаний рог, который теперь был уже почти на противоположном берегу.

— Вперед! — крикнул я. — Медленно!

Мы медленно двинулись, щит к щиту, сжимая оружие. Мы шли в четыре ряда. Я находился в центре первого, и острие кабаньего рога нацелилось как раз на меня, как клыки кабана, готового разорвать плоть и мышцы, сухожилия и кольчугу, раздробить кости и выпотрошить, наполнив медлительные воды реки саксонской кровью.

— Убейте их! — выкрикнул кто-то из рядов датчан, они видели, как нас мало, и знали, что задавят нас, потому теперь шли быстрее, им не терпелось нас уничтожить, они подбадривали себя криками, грубые голоса звучали угрожающе, а их щиты по-прежнему соприкасались, рты исказила ненависть, как будто они спешили добраться до нас в уверенности, что поэты сложат песнь об этой великой резне.

И в этот момент они дошли до камней.

Ролла соорудил из камней неровную линию в самом глубоком месте брода. Камни были велики, каждый размером с голову, и их нельзя было разглядеть. Почти.

Я знал, что они там, и потому их видел, видел, как вода раздраженно бурлит вокруг погруженных в нее булыжников, но датчане их не заметили, потому что высоко держали щиты, мешавшие смотреть вниз.

Они уставились на нас из-под верхней кромки щитов, планируя, как будут нас убивать, а вместо этого споткнулись о камни. То, что только что было клином, который собирался нас уничтожить и атаку которого невозможно было отразить, превратилось в неразбериху из падающих людей, и даже те, что находились по бокам клина, пытаясь сдержать людей, что шли за ними, напирая, тоже спотыкались о скрытые камни. И тогда мы бросились в атаку.

И стали убивать.

Так легко убивать людей в хаосе, и каждый павший становился препятствием для тех, что шли следом. На самом острие клина стоял огромный черноволосый воин.

Его волосы развевались из-под шлема, как лошадиная грива, а борода наполовину закрывала кольчугу, на щите красовался ворон Сигурда, а руки были увешаны золотом и серебром, заслуженным в битвах.

Он занял почетное место на острие кабаньего рога и держал в руке топор, которым надеялся разломать мой щит, пробить мне череп и прорваться через нашу стену из щитов.

А теперь он растянулся в реке лицом вниз, и Вздох Змея вонзился в него, проткнув кольчугу и перебив позвоночник, гигант изогнулся, когда я повернул и дернул клинок, а потом щитом толкнул другого человека, стоявшего на коленях и отчаянно пытавшегося пырнуть меня мечом.