Диана. Найденыш (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

Жалко, что не попраздновали как следует, не попели песен, но зато спасли человека. Он теперь лежит в маленькой комнатке при лавке снадобий, еще очень слабый, даже встать с постели не может, но уже в сознании и соображает. Правда, не очень хорошо соображает. Когда увидел маму, сделался красным, как рак, и сказал, что мама богиня, и что он попал в рай. И что он отдаст за лечение все, что у него имеется. На что мама сказала, что все отдавать не нужно, пусть лучше матери отошлет. А ей долг вернет когда-нибудь потом, когда разбогатеет. Не в ее привычках разорять бедняков. На что дядька покраснел еще больше, хотя казалось что больше и некуда, и сказал, что он не нищий, хорошо зарабатывает, и с мамой рассчитается до последнего медяка, даже если для этого придется работать всю оставшуюся жизнь только на нее. На что мама хихикнула и предложила дядьке остаться и работать здесь, в доме — делать то, что она ему прикажет. Пока не отпустит его на волю. Тут как раз пришел проведать больного дядька Кормак, и при нем больной дядька вдруг сказал, что он принимает на себя обязанности должника, и будет работать на Лекарку Уну до тех пор, пока она не сочтет его долго исполненным. Так как он человек честный и благодарный. И пусть Глава Кормак будет свидетелем его сделки.

В общем — взрослые играют в свои игры, и думать об этом — только голова разболится. Потом она спросит у мамы — что это за обязанности должника. Подозрительное какое-то слово… в связи с этим словом она помнит «супружеские обязанности», и не должен ли будет этот дядька спать в маминой постели. Конечно, это не ее дело, Дианы, но ей очень бы не хотелось, чтобы какой-то там чужой дядька спит с мамой в одной постели. Диана любит иногда по утрам пронестись по коридору к маминой комнате и прыгнуть к ней под одеяло, прижимаясь к горячему маминому боку. С одной стороны мама, с другой — Нафаня, а на полу у кровати сопит развалившись Кахир — разве же это не счастье?

Глава 11

— Девочки, мне даже неудобно вас просить… — начал Кормак, поглядывая на Уну и на прижавшуюся к ней Диану — Сегодня закрытие праздника, вся община соберется…

— И ты хочешь, чтобы мы там пели — утвердительно кивнула Уна, и поморщилась — Ты видел, в каком состоянии была Диана? Как думаешь, почему?

— Знаю — повинно наклонил седую голову Кормак — Все знаю. Но…

— Ну так о чем тогда говорить?! — резко бросила Уна, и тут же устыдилась — Прости, Кормак… за дочку переживаю.

— Понимаю — усмехнулся мужчина, исподлобья посмотрев на Уну — Нет страшнее матери, защищающей свое дитя. Порвет!

Он начал привставать, и тут вдруг подала голос Диана:

— Мамочка, дядя Кормак хочет, чтобы мы попели? Так я не против! Я отдохнула, выспалась! Могу петь!

— Дочка, ты уверена? Сутки всего прошли. У тебя организм слабый…

— Сильный у меня организм! Сильный!

Диана хихикнула, вырвалась из материнских объятий, и выскочив на середину гостиной как есть, в домашних холщовых штанах и домашней рубахе с кружевами (если бы не они, ее можно было бы принять за очень красивого мальчика), и без подготовки, не предупреждая, сделала акробатический прыжок, перевернувшись через голову. Уна даже и крикнуть не успела. Потом еще, еще один!

— Перестань! Без страховки! Без подушек! У-у-у… щас закусаю тебя, бесстыжая! Маму пугаешь!

Уна бросила к девочке, поймала ее, и начала щекотать. Диана зашлась хохотом, извивалась, махала руками и ногами, а когда Уна прижала ее к себе, поцеловала в щеку, раскрасневшаяся, как вареный рак:

— Прости, мамочка! Я хотела тебя порадовать! Я потихоньку сама тренировалась! А еще — Нафаня мне подсказал, как правильно прыгать!

— Тс-с! — тихо шепнула ей Уна, покосившись на Кормака. Тот сидел на скамье положив тяжелые, могучие руки на колени и улыбался какой-то странной, задумчивой полуулыбкой. А потом вдруг сказал:

— Счастлив будет тот, за кого ты согласишься выйти замуж. Если не считать моей дорогой супружницы, ты лучшая из женщин, которых я знал в своей жизни. А я знал многих, милая… ох, как многих! А еще мне подумалось — где мои тридцать лет?! Ушел бы за тобой хоть на край света!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Уж и лучшая! — широко улыбнулась Уна — А за мной тебя твоя жена не пустит. Треснет меня по башке, и вся недолга!

— Она может — тоже улыбнулся Кормак — За то ее и люблю! Настоящая женщина! Впрочем — ты тоже не отстаешь. Вон как нос своротила купчишке. Кстати, судить его будем завтра. Тебя тоже пригласим — свидетелем.

— Свидетелем чего? — насторожилась Уна — С какой стати? Что я видела? Разрезанный живот? Видела. Так его видели еще толпа народа. А то, как брюхо резали — не видела. И на кой бес я там нужна? Зачем мне нервы трепать? Нет, не пойду.

Кормак вздохнул, поджал губы, состроив гримасу, потом хмыкнул, усмехнулся:

— Так я и думал — что ты так скажешь. Но для судей важно не только то, что ты видела или не видела момент нападения, но также важна сама личность преступника. Заслуживает ли он снисхождения, или нет. Ты должна рассказать — откуда его знаешь, как характеризуешь, и как так получилось, что у него нос на боку. Все знают, что ты ему морду набила, а еще… я так-то не верю, но… прокляла его чресла. И теперь он не может с женщинами. Кстати — у некоторых судей это может вызвать некое к нему сочувствие. Для мужчины — тяжкое проклятие.

— Да ничего я его не проклинала! — про себя выругала Уна свой длинный язык — Просто я ему еще и в пах заехала, вот и сказала, что теперь он… слабосильный. Тут знаешь, как бывает — если человек сам в чем-то уверился, его ничего уже не разубедит. Поверил, что лишился мужской силы — значит, бессильный. И кроме того — а ты никогда не пробовал заняться постельными игрищами после хорошенького удара по яйцам?

— Боги миловали! — хохотнул Кормак, и тут же посерьезнел — Значит, никакого черного колдовства не было?

— Не было! — отрезала Уна — Если не считать черным колдовство хорошенький пинок в пах!

— Мам, ну так мы пойдем петь? — вмешалась Диана, которой до смерти надоели взрослые разговоры. Она уже и так вертелась, и эдак вертелась, и глаза закатывала, а взрослые все не унимаются, все бубнят — «бу-бу-бу-бу!»

— Дочка, нельзя вмешиваться в разговор взрослых! Видишь, мы с дядей Кормаком обсуждаем важные дела! — Уна сдвинула брови — Я тобой недовольна, дочка!

— Прости, мамочка… — вздохнула Диана — Только чего там важного? Ну, приходил плохой дядька, с которым ты раньше лежала в постели. Он меня пнул, а ты ему нос разбила. И еще по письке стукнула — делов-то! Я бы если б достала до носа — тоже бы ему врезала! И пусть скажет спасибо — Кахира не было, он ему точно письку откусил. А колдовства не было никакого!

— Так! — грозно рявкнула Уна — А кому я сейчас ее длинный носик откушу?! Чтобы не совала, куда не надо! И не лезла в разговор?! Ну-ка, давай его сюда, давай! Отгрызу, бесстыдница!

Диана завизжала и хохоча кинулась в противоположный угол комнаты, где и засела а засаде, спрятавшись за вешалкой с полотенцами.

— Вот шалунья! — улыбнулась Уна — Ну ты все понял. Не пойду я, Глава Кормак. Хоть режь меня. И свидетельствовать не буду. Без меня давайте. А тебе и так все ясно.

— Все ясно — тоже улыбнулся Кормак, и посерьезнел: — Осторожнее будь. Не траться на такие мелочи. Опасно и глупо.

Уна не стала делать вид, что ничего не поняла. Кормака обмануть очень трудно, и наверное — невозможно. А еще подумала о том, что девочка взрослеет. Раньше она не умела врать. Впрочем — она ведь врала не маме, а чужим… чужих же Диана практически не видела. Так что не все так просто и очевидно. Но молодец — ни словом, ни полсловом не обмолвилась, что знает о мамином колдовстве в адрес купца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Уна нахмурилась, вспомнив его окровавленную физиономию, и вдруг подумала: а почему он вообще ей нравился? Почему она с ним кувыркалась в постели по целой неделе безвылазно? Ну да — красивый, статный. И мужской ствол у него очень даже приличный, и всегда готов к работе. И парень всегда был готов отвесить шутку, прибаутку, рассказать что-то интересное из своей дорожной жизни. Но разве это все повод к такой патологической страсти?