Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) - Андрей Константинов

– Знаете, барышня, а вы как никогда кстати, – с набитым ртом продолжал разглагольствовать Гронский. – Этой ночью мне предстоит длительная командировка, а я меж тем всё терзался: как коротать все последующие долгие вечера? И тут появляетесь вы! В этом, несомненно, есть некий дьявольский промысел. Вы не находите? – Оценив состояние готовой в любую секунду рухнуть в обморок Раи, Гронский деликатно передвинул стул и помог студентке опуститься на него. – Присядьте, Рая! По старинному русскому обычаю перед дальней дорогой следует немножечко посидеть… Я только закончу дела с Ольгой – она же, как выяснилось, Иоланта – Николаевной, и мы с вами сразу отправимся в романтическое автомобильное путешествие. – Гронский снова взял в руку скальпель и подошёл к Ольге. – Итак! Я перед вами вроде как исповедался. Теперь ваш черёд.

– Девочку отпусти. Тогда и поговорим, – мрачно отозвалась Прилепина. Конечно, она и не думала «исповедываться» перед этой мразью, но из прошлого оперативного опыта знала, что, если не начать торговаться, преступник способен заподозрить что-то неладное. А сейчас требовалось банально тянуть время: с минуты на минуту в лагере должен был появиться Мешок. Если, конечно, у него снова не случится какой-либо неприятности с очередным «лямбда-зондом». Но о таком варианте развития событий даже думать не хотелось. Потому как – тогда всё. Край.

– Как же я теперь её отпущу? – развёл руками журналист. – Она ведь сразу побежит звать на помощь. Шуметь станет, причитать. А оно нам надо?

– Тогда никакого разговора не будет.

– В Зою Космодемьянскую поиграть решила? Хорошо, давай поиграем.

Гронский оттянул верхнюю пуговицу рубашки Прилепиной и резанул скальпелем по ткани: нитки жалобно лопались, и пуговицы, обретая свободу, одна за одной разбегались по полу в разные стороны. Отчаянно завизжала Рая, и Гронский, досадливо отложив скальпель, вынужден был прерваться, дабы утихомирить студентку несильным ударом под грудь. От которого та закашлялась и принялась судорожно глотать воздух.

Наблюдая за её реакцией, Гронский вдруг усмехнулся. В глазах блеснуло злое веселье:

– Впрочем, я передумал. Давайте поиграем в другую игру. Иоланта Николаевна, про «Молчание ягнят» я всё понял. А как вы относитесь к порнухе?

– Извините, Константин Павлович, как-то не доводилось, – напряженно парировала Ольга, со страхом начиная догадываться к чему тот клонит.

– Сейчас поправим, ибо в этой жизни человек должен повидать всё. А поскольку у вас этой самой жизни почти не осталось, я просто обязан пойти навстречу. Вот только ротик зачехлим, – в нетерпеливом возбуждении он оторвал кусок скотча и залепил им Ольгины губы. – Смотреть можно, а вот комментировать – увы, нельзя… Знаете, когда мы на журфаке изучали историю отечественной журналистики XIX века, мне отчего-то врезалась в память фраза нашего незабвенного классика. Неистового Виссариона Белинского. Он сказал: «Всякий рано или поздно попадает на свою полочку». Так вот ныне ваша, Иоланта Николаевна, полочка будет верхняя. Уж извините за доставленное неудобство.

С этими словами он легко поднял на руки мычащую, извивающуюся как угорь Ольгу и забросил её на второй ярус кровати. Словно чемодан в поездном купе. После чего обернулся к обезумевшей от страха Рае и демонстративным жестом указал на койку:

– Раечка, прошу! – Та, в ужасе таращась на Гронского, отчаянно замотала головой. – Ах да! Пардон! Здесь ведь не прибрано. Простите, Иоланта Николаевна, но придётся немного потесниться.

Журналист сгреб в охапку разбросанные по кровати вещи и переложил их на верхний ярус. Следом туда же направились временно служившая полкой для косметических безделушек геодезическая рейка и теодолит в тяжёлом металлическом футляре.

Закончив «приборку», Гронский схватил Раю за руку и грубо швырнул её на кровать. Сжавшись в комочек, студентка упёрлась спиной в стену и, слабо сопротивляясь, судорожно обхватила руками свои ножки-спички.

– Мама, мамочки! Не надо, ну пожалуйста… Мамочки…

Гронский, присев на корточки, без особого усилия разорвал слабенький замочек рук, развел в стороны девичьи ноги и рывком потянул на себя летние брючки.

– Не надо, ну пожалуйста! – захлёбываясь слезами, отчаянно умоляла его Рая.

Но беспомощность жертвы, похоже, заводила Гронского ещё больше, а показавшаяся из-под брючек узенькая полоска стрингов и вовсе заставила утробно зарычать.

И вот этот его звериный рык окончательно свёл с ума Ольгу. Перекатившись с живота на спину, она упёрлась коленями в стену, сгруппировалась, насколько это было возможно в её незавидном положении, и, распрямившись пружиной, обрушилась со второго яруса кровати вниз. На что она рассчитывала, совершая сей полёт-прыжок, Прилепина и сама толком не понимала. Но времени анализировать и принимать иное, лучшее, решение не было. А просто лежать беспомощным кулем и слушать, как под тобой маньяк и убийца насилует молоденькую девочку, Ольга больше не могла…

…Впоследствии, прокручивая в голове события того вечера, Ольга вынуждена была признать: по сути, этот её жест отчаяния был однозначно равносилен самоубийству.

От которого Прилепину спас пресловутый черный ящик. Нет, не тот, что устанавливают на самолетах. А всего лишь металлический ящичек с теодолитом, который Гронский минутою раньше опрометчиво забросил на второй ярус вместе с остальным барахлом.

«Эм-жэ квадрат» теодолита, весом брутто около четырех килограммов, ударил продолжающего сидеть на корточках меж раздвинутых девичьих бёдер Гронского и угодил аккурат в височную часть черепа. Так что, когда полсекунды спустя до журналиста долетела и обрушилась на него с грохотом Ольга, тот уже был не жилец на этом свете. А вот за другой (здесь – за свет, который ТОТ) ничего определённого сказать не можем. По причине недостаточного знания предмета.

* * *

Мешок толкнул тяжелую барачную дверь и оказался в длинном слабоосвещенном коридоре. Согласно полученным от Ольги телефонным наставлениям, её комната была последней в левой части крыла. Направляясь туда, он обратил внимание, что именно там располагалась единственная дверь, из-под которой просачивалась полоска света. Похоже, остальные обитатели студенческой коммуны предпочли провести выходные на исторической родине.

Андрей весело побарабанил пальцами по закрытой двери, но ему никто не ответил. Между тем в комнате явно кто-то был. И этот кто-то – Мешок прислушался, – этот кто-то плакал. Да какое там – просто рыдал навзрыд!

Андрей заколотил сильнее – та же реакция. Меж тем раздававшийся из-за двери плач вроде бы даже усилился. Почуяв недоброе, Мешок со всей силы навалился плечом на дверь: хилую щеколду вырвало из косяка и он буквально влетел в комнату.

Ольга и незнакомая ему полуголая девушка сидели на полу обнявшись и ревели белугами. Неподалеку от них, лицом вниз, неподвижно лежал человек, вокруг головы которого растеклась маленькая лужица крови. Человек был: а) трупом, б) судя по внешним признакам и внутреннему, Андрея, убеждению, объявленным в розыск Константином Павловичем Гронским.

– Ни фига себе!

Вот и всё, что смог выдавить из себя обалдевший Мешок.

– Андрей Иванович! А мы тут… тут мы… – Ольгу трясло в истерике. – В общем, всё… Всё… кончилось… Кина… не будет… кинщик… – она перевела взгляд на неподвижно распластавшегося на полу Гронского, – кинщик заболел…

– Чем это вы его? – Глупее вопроса в данной ситуации трудно представить.

– Рая, ты… ты ведь теперь заступишься за меня, – продолжая истерично всхлипывать, размазывая слезы по щекам, Ольга еще крепче обняла девушку за плечи, – если… если Ксюша Синюгина снова… снова будет говорить, что я совершенно не умею обращаться с теодолитом?

Глава пятая

УВы для замглавы

Сестрорецк,

20 июля 2009 года,

понедельник, 10:22 мск

Когда пять месяцев назад Виктор Петрович Быков официально вступил в должность заместителя главы администрации Курортного района Санкт-Петербурга, он первым делом распорядился полностью заменить обстановку как в своём кабинете, так и в приемной для посетителей. В сжатые сроки роскошный интерьерный ампир, годами создаваемый усилиями предшественника, был беспощадно уничтожен в угоду лишенному даже намёка на оригинальность деловому евростандарту. Одни посчитали подобный шаг не более чем ловким популистским трюком, направленным на демонстрацию мнимого аскетизма новой метлы. Другие намекали на элементарное отсутствие у хозяина художественного вкуса. И лишь немногие третьи осторожно допускали, что программное заявление Быкова о беспощадной борьбе со злоупотреблениями в среде чиновников районной администрации могло статься не просто привычным сотрясением воздуха. Что серьезные перемены действительно грядут, а в качестве наглядной демонстрации их неизбежности Виктор Петрович начал реформы с себя.