Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) - Андрей Константинов

– Какая щетина? Какое золото?

– А потому что правильное кино надо смотреть. А не фильмы категории «Г». Так, народец, загружаемся! – Григорий толкнул ногой дверь, деликатно пропуская Игнашевича вперед: – Прошу.

Дмитрию Тихоновичу ничего не оставалось, как, покорно переступив порог, войти в эту юдоль печали и скорби…

* * *

…А в это время в кабинете старшего следователя Следственного управления при ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области Олега Викула третий час кряду продолжался допрос подозреваемого во взяточничестве заместителя «курортного главы». Олег Викентьевич упрямо и звероподобно гнул свою линию. Вот только та гнуться категорически не желала, всякий раз упираясь в вербальный бастион, выстроенный адвокатом замглавы – модным, а потому всегда востребованным Иосифом Самуиловичем Клявером. Сам Быков, раскачиваясь на стуле как покойный тренер киевского «Динамо» Лобановский во время ответственного матча, взирал на происходящее страдальчески-потеряно и в схватку двух зубров от юриспруденции практически не встревал.

– …Тем не менее мой подзащитный настаивает на очной ставке с господином Пущиным, – взмахнул рукой Клявер, словно бы отметая от себя только что озвученные следователем доводы.

– Ну, это уже мне самому решать, – устало, а потому не слишком убедительно парировал Викул. Нынешний допрос у него явно не клеился.

– Безусловно. И все-таки, как нам кажется, целесообразность проведения этого следственного действия диктуется целым рядом нестыковок в показаниях как господина Пущина, так и свидетельницы Ковелиной.

– Вот заключение экспертизы о том, что при визуализации следы метящего порошка были обнаружены как на пальцах рук взяткодателя, сиречь Пущина, так и на пальцах вашего подзащитного. Аналогичные следы на руках свидетельницы Ковелиной отсутствуют.

– Да у нее и не могло быть этих следов! – не выдержав, взорвался смиренный доселе Быков.

– Виктор Петрович! – укоризненно посмотрел на него адвокат, и замглавы мгновенно сник. А Викул, прокашлявшись, продолжил нудно-монотонным:

– С учетом зафиксированных показаний Пущина, равно как при наличии соответствующих аудиоматериалов, я пока не вижу целесообразности в проведении очной ставки.

– К трактовке аудиозаписи разговора свидетеля с моим подзащитным у нас также имеется ряд вопросов.

– Верю. Тем более что вся наша жизнь, уважаемый Иосиф Самуилович, вообще состоит исключительно из одних вопросов.

– Гражданин следователь, а вы читали книжку про Маугли? – снова не сдержавшись, угрюмо поинтересовался Быков.

– Читал, – напрягшись, подтвердил следователь, ожидая от столь странного вопроса какого-то подвоха. – Давно, ещё в детстве. А что?

– «В джунглях очень много слов, звук которых расходится со смыслом». Так говорила пантера Багира.

– Это вы к чему?

– Это я к вопросу об аудиозаписи… – тяжело вздохнул замглавы и, предупреждая возражения адвоката, поднялся. – Меня банально подставили, Олег Викентьевич. А вас, соответственно, развели. И хорошо, если вы этого пока не можете понять. Гораздо хуже – если вы этого понять не хотите… Извините, Иосиф Самуилович, но я бы хотел попросить на сегодня закончить допрос. Паршиво себя чувствую, гипертония, чтоб её…

* * *

…День, который обещал стать лучшим за последние полгода однообразной, вынужденно-провинциальной жизни Игнашевича, в итоге обернулся днём несбывшихся мечт. А ведь всё складывалось как нельзя лучше: жена с детьми уехала к тёще, у Оксанки муж свалил в командировку. Плюс вечер встречи одноклассников в Питере как формальный повод увидеться, не вызывая ничьих подозрений. Сначала увидеться, а уже после этого…

Шесть бесконечно долгих месяцев, проведенных на положении чуть ли не профессионального подпольщика в ненавистной Твери, Дмитрий Тихонович только и грезил о предстоящей встрече, согревая душу фантазиями на тему интимно-романтических кувырканий в постели с первой школьной любовью. Которая, как известно, не ржавеет, а напротив – с годами покрывается патиной ностальгических воспоминаний с тонким, едва ощутимым ароматом мускуса. Даже сейчас, в «обезьяннике» ЛОВДТ, одного только воспоминания о мягком, податливом Оксанкином теле оказалось достаточно, чтобы Дмитрий Тихонович ощутил прилив известного возбуждения в паху.

«Обломали весь кайф, с-суки! – вполголоса выругался Игнашевич и брезгливо покосился на сидящего в противоположном углу старика-бомжа, рубашка которого была сплошь в бурых пятнах: не то краски, не кто крови. – В бомжатник засунули, твари! Еще не хватало здесь туберкулезную палочку подцепить. Или того хужее, СПИД. Кто знает, откуда и что за кровушка на этом убогом?»

Забряцали ключи, открылась с мерзким скрипом дверь, и в «обезьянник» вошли Холин и дежурный экскурсовод по заведению транспортный опер Сергей Лисицын. Бомжик на их появление никак не отреагировал, видимо, давно смирившись со своей участью. А вот Игнашевич, напротив, поспешил придать лицу участливо-покорное выражение.

«Может, все-таки явят милосердие и отпустят? Попастись с Оксанкой?»

– Игнашевич, каким образом вы узнали о сегодняшней встрече выпускников? – хмуро поинтересовался Холин.

– В Интернете прочитал. «ВКонтакте».

– Вы там что, под своим именем зарегистрированы?

– Конечно, нет. Меня ведь предупреждали.

– Прекрасно. Где назначена встреча?

– Кафе «Вечер», на Таллинской. Общий сбор – в семь вечера.

– Дважды прекрасно. В общем, так, Дмитрий Тихонович: билет мои транспортные коллеги вам обменяли. Поезд уходит сегодня в 20:15, вас проводят и посадят. А до этого времени, для вашего же спокойствия, побудете здесь.

«Вот тебе, бля, и милосердие!»

– Вы что, с ума сошли?! Я не намерен сидеть в этом вонючем бомжатнике! Вы… вы не имеете права! Я… я буду жаловаться!

– Да ты, братан, настоящего бомжатника не видел! – искренне обиделся за своё заведение Лисицын. – У нас здесь, к твоему сведению, стерильная уборка каждые двенадцать часов. С дезодорантом…

– Что, неужто правда с дезодорантом? – не поверил Холин.

– Вот те крест! Мы два месяца назад контейнер с контрафактным парфюмом тормознули. Большую часть утилизировали, но пару ящиков оставили. Для внутренних нужд.

– Толково придумано!

– А как ты хотел! У нас учреждение солидное! – расцвёл Лисицын и доброжелательно успокоил Игнашевича: – А напарника ты не опасайся. Иван Демидыч у нас человек тихий, можно даже сказать божий. Правда, Демидыч?

Насупившийся бомжик в ответ буркнул что-то неопределенное и закрыл глаза, давая понять, что к разговорам не расположен.

– И ещё! По поводу «не имеете права»! – рыкнул Холин, явно не разделявший благодушного настроения принимающей стороны. – Делал бы всё по уму, как велено, мы бы тебя чин-чинарем встретили: к месту доставили, из места забрали. Еще бы и одноклассницу под тебя положили. – После этих слов Игнашевичу сделалось совсем неуютно, словно бы мент читал его потаённые мысли и видел его насквозь. – А ты решил быть хитрее папы римского. Вот теперь посиди и подумай. В другой раз соображать будешь. Всё, адьё. Пишите электронные письма.

– Твари! Менты! Ненавижу!

Холин равнодушно пожал плечами и вышел. Вслед за ним, позвякивая ключами, направился Лисицын. Запирая дверь, он полюбопытствовал:

– Слышь, дружище. А че за служба у вас? Никогда про такую раньше не слышал.

– Ну, не ты один такой серый.

– Поделился бы, рассказал какой вы масти?

– То история долгая, – уклончиво ответил Холин. – Не одну кружечку можно успеть выпить.

– А ты что, торопишься? – понял намёк Лисицын. У которого, к слову, у самого с утра трубы горели.

– Да вроде не особо. А ты что, приглашаешь?

– Ну, вагон-ресторан не обещаю, но привокзальный буфет могу устроить. Как говорится, за содружество родов войск. Пять минут подождешь?

– Не вопрос.

– Тогда через пять минут встречаемся у турникетов. И молодого своего бери. Чтобы число ровным было.

– В каком смысле ровным?

– В смысле: на троих…

* * *

…В седьмом часу Наташа и Тарас потихонечку засобирались на свиданки. На разные, естественно. Нет, конечно, в своё время Шевченко пытался подкатиться к Наталье с предложениями «крепкой дружбы», но был столь же крепко послан. Тарас, впрочем, не обиделся, потому как у него всегда находилось с кем подружить, когда в том возникала острая половая необходимость. Правда, по мнению Ильдара, слухи о бесчисленных любовных победах поэта-песенника были сильно преувеличены, но тут дело тёмное. Потому как со свечкой, что называется, никто из «гоблинов», понятное дело, не стоял.

Вот и сейчас Шевченко вольготно возлежал в оперской на казённом диване и убалтывал по казённому же радиотелефону очередную подругу: