Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) - Андрей Константинов

«Остап макал перо без разбору, куда попадет рука, ездил по стулу и шаркал под столом ногами. У него было изнуренное лицо карточного игрока, который всю ночь проигрывал и только на рассвете поймал, наконец, талию»[5].

Мешок колотил по клавиатуре, как заправский телеграфист, слегка покручиваясь в кресле и не поспевая за мыслью. Сейчас у него было изнуренное лицо сочинителя, который несколько дней мучился творческой импотенцией и только теперь ощутил мощный прилив крови к клеткам мозга, отвечающим за мыслительный процесс.

Всякий раз, когда Андрею требовалось отписать очередную «сурьезную казённую бумагу», главной проблемой становилось изобретение первого абзаца. Именно абзаца, потому что запредельно абсурдную вводку к основному тексту он был способен наваять за пару минут в любом состоянии и любой из четырех конечностей на выбор. И вот этот самый первый абзац Мешок мог сочинять по нескольку дней, прокручивая в голове и бесконечно переставляя местами отдельные слова и фразы. Зато, когда тот, наконец, рождался, досочинять всё остальное становилось исключительно делом не техники, но ремесла. И вот сегодня «муза в погонах» благосклонно спустилась к нему, и всё пошло как по маслу. Вернее, как по виски – именно к этому благородному напитку Мешок тайком прикладывался, ваяя для министерских отчёт о плюсах и минусах эксперимента «по созданию в структуре органов внутренних дел в городах с численностью населения более пятисот тысяч жителей обособленных подразделений по обеспечению безопасности лиц, подлежащих государственной защите».

Мешок опрокинул в себя очередной глоток вдохновения, и сидящий напротив Кульчицкий недовольно поморщился – с пьянством в служебных помещениях конспиративной конторы он боролся беспощадно. Хотя и безуспешно. Демонстративно вздохнув, Олег Семенович взял в руки фломастер и снова всмотрелся в штудируемый первоисточник. Последний представлял собой дээспэшную брошюру «Профессионально-психологический тренинг сотрудников ОВД», из которой замполич в данный момент старательно перечерчивал схему для «наглядного пособия» в формате А-3.

– Андрей! Я планирую завтра провести с личным составом учебное занятие, – важно сообщил Кульчицкий, любуясь параллельностью разноцветных прямых. – На тему «Виды ролевого поведения оперативного сотрудника». Часика на полтора-два. Ты не возражаешь?

– Какого-какого поведения? – рассеянно отозвался Мешок, опасаясь спугнуть ветреную девку-музу.

– Ролевого.

– А на хрена?

– Да ты что?! Это ведь очень важная тема! Пойми, в разных оперативных ситуациях поведение может быть конспиративно-ролевым или личностно-ролевым. А вот ещё бывает целеролевое.

– Ага. А еще – примерное и неудовлетворительное. И что дальше?

– Послушай! Но у меня в плане стоит…

– Вечно у тебя стоит не то, что нужно. В плане.

– А вот я, между прочим, в твою епархию не лезу, – обиделся Кульчицкий.

– А вот за это большое тебе, Олег, человеческое спасибо… Эй, кто там скребётся в дверь моя? Заруливай!

В кабинет замов неслышно просочилась Северова.

– Андрей Иванович, я тут мониторила телодвижения наших клиентов, – с порога затароторила она, но Кульчицкий бесцеремонно прервал подчинённую, придав своей гладковыбритой физиономии оттенок лёгкой скорби:

– А что, вас в детстве вежливости не учили? Я в том смысле, что здороваться надо.

– А вас, Олег Семёнович, тоже не учили? В детстве? – нахально осведомилась Северова, которая за словом за пазуху никогда не лезла. И, к слову, жаль, что не лезла. Потому как «пазуха» у неё была что надо. – Я в том смысле, что, когда в комнату заходит женщина, воспитанные мужчины встают.

– Во-первых, вы зашли не в комнату, а в кабинет руководства. Во-вторых, сейчас вы в первую очередь сотрудник милиции, а уже потом женщина.

– А в-третьих…

– Ша, народ! Хватит! – влез в словесную перепалку Мешок. Влез с видимым раздражением, осознав, что потревоженная муза его всё-таки покинула. – Натах, давай сначала: ты мониторила телодвижения клиентов. И?

– Игнашевич приобрел билет до Питера. Сегодня приезжает.

– А кто такой Игнашевич? – уточнил замполич.

Северова посмотрела на замполича с изумлением:

– Ну вы даете, Олег Семенович! Это ж тот уникум, которого нам удалось за казенный счет переселить в Тверь! Свидетель по банде Тяглова!

– Ах да, что-то такое припоминаю, – часто-часто замотал головой Кульчицкий.

Соврал, конечно. Ничего он в данную минуту не припоминал.

– Ты местным операм в Тверь звонила?

– Да. Он никого в известность не ставил.

– Вот скотина! – рассвирепел Мешок. – И когда приходит поезд?

– В 13:26.

– Твою дивизию! Хорошо, я тебя услышал. Спасибо, Наташа.

– Надо же, в кои-то веки доброе слово в свой адрес! – картинно округлила глаза Северова. – Пойду, где-нить запишу…

Наташа вышла из кабинета, а Мешок нажал кнопку селектора:

– Женя, срочно разыщи мне Холина. Пусть зайдет. Да, а чем у нас там молодой занимается.

– Как всегда.

– А поконкретнее?

– Фигнёй страдает.

– Тогда его ко мне вместе с Гришкой. И побыстрее, время поджимает…

* * *

252-й поезд «Москва – Санкт-Петербург» подползал к платформе неприлично вовремя, минута в минуту. Так что Холину пришлось не смаковать с наслаждением только что купленное, приятнейшей холодцы пиво, а заглатывать его почти залпом. Протискиваясь сквозь сутолоку встречающих, носильщиков, таксистов и прочей вокзальной публики, Григорий с Лоскутковым прокладывали путь к вагону номер два. Который, по закону подлости, конечно же оказался в конце состава.

– …Григорий Степанович, а я вот одного не понимаю. Это, конечно, здорово, что свидетеля переселили в другой город, дали жилье, все дела… – Стажёр хвостиком волочился за наставником и, пользуясь случаем, повышал общеобразовательный милицейский уровень. – Но получается, этому Игнашевичу теперь вообще нельзя в Питере показываться? Всю оставшуюся жизнь? А если ему, к примеру, захочется сходить в Эрмитаж?

– Да за ради бога. Вот только минимум за три дня до поездки он должен поставить в известность об этом своем желании тверских ментов. А те, в свою очередь, проинформировать нас, чтобы мы успели подготовиться к его визиту. Сам посуди: чего будет стоит вся эта чехарда с переездом и сменой документов, если, гуляя по Эрмитажу, Игнашевич случайно наткнется на братков из банды Тяглова?

– Братки в Эрмитаж не ходят, – усмехнулся Коля.

– Игнашевич тоже. А с Эрмитажем ты сам предложил… Так, внимание, кажись, наш клиент.

Григорий с явным сожалением выцедил из бутылки последние капли, отправил стекло в урну и двинулся к стоящему на краю платформы мужику с небольшой дорожной сумкой на плече. Мужик блаженно щурился на солнце, намереваясь выкурить первую на питерской земле сигарету, однако не успел: Холин подошел к нему сзади и увесисто хлопнул по плечу. Игнашевич, вздрогнув, выпустил из пальцев сигарету и испуганно обернулся.

– С приездом вас, Дмитрий Тихонович. Как добрались? Не укачало? – Взгляд Холина излучал неземное радушие, и Игнашевич облегченно выдохнул:

– Ф-фу, напугали. Здрасте, Григорий… э-э…

– Степанович.

– Точно так. Григорий Степанович. А я вот тут на родину решил прокатиться.

– Да уж мы с моим юным коллегой видим.

– Я всего на один день! – взялся растерянно оправдываться Игнашевич. – На встречу с одноклассниками. Двадцать лет выпуска. А завтра утром сразу назад. У меня и обратный билет куплен.

– Весьма предусмотрительно. Позвольте взглянуть?

– Да-да, пожалуйста.

Дмитрий Тихонович суетливо полез в нагрудный карман и с готовностью продемонстрировал вложенный в паспорт железнодорожный квиток.

– Во-во, и паспорт заодно, будьте любезны.

Игнашевич недоуменно протянул Григорию и то и другое, и оперативник, не глядя, убрал их к себе.

– А-а-а… Э-э-э… Но я не понимаю…

– А это и необязательно. Пойдемте.

– Куда?

– Пошли-пошли. Сейчас сами все узнаете.

Холин взял тверского гостя под локоток и, ничтоже сумняшеся, повел в сторону здания вокзала. Лоскутков, поразмышляв немного, с суровым видом пристроился к приезжему с другого бока: ведь именно так сопровождают преступников крутые копы из крутых боевиков.

Сопровождение, впрочем, оказалось недолгим. В конце платформы вся троица спустилась в подземный переход и остановилась перед дверью, на которой красовалась вызывающая не самые веселые ассоциации табличка: «ЛОВДТ на ст. Санкт-Петербург-Главный». Сфотографировав глазами вывеску, Игнашевич занервничал:

– Нет, но я всё-таки не понимаю…

– «Терпение, мой друг, терпение. И ваша щетина превратится в золото», – не вполне ясно приободрил его Холин.