Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно - Чернов Александр Борисович

– Рылом мы в господа не вышли, доня… – сказал как-то папенька, растирая разбитое на войне с турком колено…

А потом был Чернигов. Услужение у дальней родственницы отца. Унижения, побои и вечно пьяный ее сынок с сально-приторными белесыми глазками… Побег. Приютивший ее заезжий цирк. Добрый акробат Валерий Феоктистович…

Киев. Хор при кафешантане. Разбитная, дерзкая подружка Нюта из местных дивчин. Пение в шумном, прокуренном ресторане. Первый ее успех у публики. Первые серьезные деньги. Первые шикарные платья. Первые поклонники и воздыхатели в лаковых туфлях и при манишках. Первый букет из полста роз! Несчастных, срезанных, убитых…

Поручик Константин Алексеевич Буйницкий. Поляк. Любовь… Любовь? Игрок…

«Развод? А смысл? Ты и так вполне свободна…»

Ресторан «Континенталь». Светлейший князь… Петр Александрович Грузинский. Действительный статский советник, чиновник для особых поручений при наместнике Кавказа. Камергер…

– Ты моя царица Тамара!

– Ох, и надолго ли мое царствование?

– Навсегда!..

Содержанка. Любовь? Нет, конечно… Но… Петербург. Богема… Дом. Прислуга. Выезд…

Цветы! Сбылась мечта: свой зимний сад! Туалеты от Апресьянс. Бриллианты от Гау и Гана…

Любовь? Нет… Театр-сад «Буфф», театр «Пассаж», сольные выступления в великосветских салонах. Оглушительный успех. Газеты…

Любовь? А есть ли она? Есть только грусть по так и не пришедшему чувству в ее романсах…

Война. Приглашение Собинова. Иркутск. Любезнейший граф Кутайсов. Пощечина Вонлярлярскому, слава богу, не при свидетелях… Просьба приехать на домашний концерт к Павлу Ипполитовичу.

Среди гостей генерал-губернатора моряк. Адмирал. Средних лет. Седеющая бородка. Слегка лысоват-с. На шее – Большой «Георгий». В петлице – «Владимир» с мечами. Неужели это и есть тот самый Руднев?.. Какой все-таки удивительный взгляд у нашего Нельсона. По-юношески наивный, чистый. Только безмерно уставший и безысходный, отрешенный…

И это – прославленный командующий крейсеров авангарда, которому самое время купаться в лучах славы и народной любви?.. Любви?… Но… Но, Господи, почему? Почему мне так безумно, так неистово хочется петь только для него?..

* * *

Поезд Макарова опаздывал на бесконечно долгие пятнадцать минут. Но вот, наконец, сырой, пронизывающе-ледяной ветер с Ангары заволок платформу горьковатым дымом от его разгоряченного паровоза. Однако даже этой четверти часа Петровичу вполне хватило, чтобы изрядно продрогнуть после атмосферы тепла и радушия генерал-губернаторского дома. Его «молодые орлы», также с нетерпением ожидающие явления комфлота, переносили эту сибирскую холодрыгу гораздо лучше, вполголоса обмениваясь впечатлениями и невинными – шутками.

Замерз? И это после стольких-то часов на продуваемом холодным дыханием Великого океана мостике крейсера, спросите вы? Да. Ну а что тут особенного? Тем паче если учесть, что, одеваясь в спешке, он позабыл кашне. Или так сказались последствия только что пережитого грандиозного эмоционального всплеска, потрясшего все его существо до глубины души. Причем в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал…

– Всеволод Федорович! Где же ваш багаж?!

Знакомый зычный голос с недовольно-удивленными нотками грубо вернул медленно замерзающего по ходу сеанса самокопания графа Владивостокского в действительность. Нетерпеливо подвинув в сторону проводника, Макаров с тросточкой в руке неожиданно бодро материализовался возле Петровича и его офицеров, даже не дождавшись полной остановки вагона.

– Здравствуйте! Здравствуйте, мои дорогие. Не нужно лишних приветствий. Время не терпит. Да и по чайку на дорожку! Продрогли, наверное, на таком ветру. Давайте все в вагон, скорее. Серж вас проводит, покажет, кому какие апартаменты отведены.

– Но, Степан Осипович, прошу извинить, я планирую наш отъезд в столицу на завтра, о чем вас должны были уведомить телеграммой.

– На что я вам тотчас и ответил, что никакие немцы сейчас не стоят для нас и нескольких часов промедления.

– Но… я ее не получал, иначе рапортовал бы вам, что должен сопроводить принца Адальберта, адмирала Тирпица и их офицеров до Петербурга по личному повелению государя. Поэтому сейчас с вами ехать я никак не могу. Наоборот, я должен от имени генерал-губернатора графа Кутайсова предложить вам переночевать здесь, в Иркутске, и завтра утром мы вместе с нашими германскими…

– Не получали? Ну, о-очень интересно… Явно чье-то головотяпство. И что, значит, не сможете поехать? Причем здесь немцы? Ничего не понимаю…

Но если вдруг вы не знаете: под Шпицем у нас революция-с! Там его высочество и присные на подпись императору готовят циркуляр о порядке принятия Программы военного кораблестроения. Откуда черным по белому проистекает нужда-с в заказе шести броненосцев и шести броненосных крейсеров «нового французского типа, с постройкою первых двух пар в Тулоне, Сент-Назере или Лорьяне».

Может быть, вас специально из этого расклада исключают? Или вам что, нет до этого никакого дела? Ну те-с, потрудитесь объясниться, любезный Всеволод Федорович, что за благая муха в Иркутске вас покусала?.. И что смешного я сказал, господа!..

Смущенный таким неожиданным напором Макарова Петрович начал было путано разъяснять ему свои резоны. И его, макаровские, так, как он их понимал. И немедленно огреб! Без пяти минут по полной.

– Всеволод Федорович, милостивый государь… Мне. Наплевать. На герра Тирпица. На весь его Маринеамт. И на жалкие пруссаческие потуги стать первым флотом на Балтике! Будут германцы особенно усердствовать, получат, как господа японцы, розгой по заголенным местам… И мне совершенно недосуг лясы точить с кайзеровскими родственниками.

А вы, значит, желаете, чтобы я тут с вами сегодня остался еще и для мирных переговоров? На полном серьезе? Угу… Государь просил, значит? И господин Менделеев уже тут как тут? Похвальная прыткость! Но вы у меня спросили, ищу ли я такого примирения? После всего, что было сказано и сделано этим вашим светочем науки?

«Ермак»-де у меня, у дилетанта-с, не получился! Не оправдал-с… Ага! Думает, мне неведомо, как свой прожектик он хотел через Витте и присных протолкнуть? И не знаю, кто из моряков пособил ему к государю подкатиться с предложением строить линейные ледоколы по «научному» чертежу?.. – Взгляд Макарова обжег внезапно и яростно. И только сейчас до Петровича дошло, что это именно его предложение, поддержанное царем, нанесло Степану Осиповичу столь тяжкую обиду. И пусть проект Менделеева объективно был прогрессивнее «Ермака», доказывать Макарову что-либо здесь и сейчас не имело смысла.

Зазвенел колокол, сливаясь с протяжным гудком паровоза… И… на! Получи, на прощание:

– Я могу сейчас просто приказать вам немедленно сесть в вагон. Но, уважая мнение государя, я не стану этого делать. Ваше личное дело. Можете хоть месяц тут обниматься с вашими немцами и творцом виттеевской водочной монополии. Понимаю, может, кому-то сие без интереса, но только мне и моим офицерам флот наш в порядок приводить надобно. Нельзя-с про войну забывать. Иначе она сама о себе быстро напомнит.

Любезничать же с господами из комитета ее с улыбочкой елейной подкузьмившими нам с вами увольте-с! Мне в письме государь задачу ясную поставил: «Не все ладно у нас с морским делом. Надобно ваш кронштадтский и тихоокеанский опыт в полной мере на благо флота нашего скорее применить…» А для этого никакие проходимцы мне не нужны-с…

Не смею задерживать вас долее, граф. Извинитесь за меня и всех господ офицеров перед глубокоуважаемым генерал-губернатором: польщены, весьма признательны за радушие. Но только – увы! У нас служба-с… Честь имею!

* * *

Отпустив четыре уже никому не нужных экипажа, Петрович с адъютантом Кутайсова неспешно катили в сторону Сибиряковского дворца. Наблюдавший эпик фэйл Руднева от начала до конца подполковник тактично помалкивал. Опрокинув сто грамм для сугреву – хорошо, когда карета укомплектована, – молчал и Петрович. А о чем было говорить? Все вполне очевидно: наш генерал-губернатор с супругой и гостями напрасно ждут прибытия Макарова с его славными адмиралами и офицерами-тихоокеанцами. Вечер безнадежно испорчен. Предстояло оправдываться…