Наследие Евы (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner"

— Пока ждал тебя, все думал, — начинает Коля, — как сказать тебе, чтобы ты понял… Я не понимал.

Он стихает. Шарит по карманам. Ничего не находит. Делится:

— Под такой разговор сигаретку бы… А ты не куришь, да?

— Нет. Амнезия? — усмехается. — Что надумал?..

— Сказать-то? Ну… сначала хотел поделиться, как я решил подойти к учителям.

— Ты рассказывал?..

— Пытался. Один раз. Больше — нет.

— Почему?

Коля замолкает, словно собирается с мыслями — и собраться непросто.

— Во-первых, я тогда затупил. Не смог ответить на вопрос: «А что они делают?» Ну типа… они смеются. Это было тогда еще до всякого дерьма… Они реально большую часть времени просто ржут. Как будто его нет. Сочиняют всякие сплетни. Я думаю… что ему объявили бойкот когда-то. Я поэтому спросил, за что. И отправился в отстой, собственно… Да… Ну, это во-первых. То есть я тогда не смог объяснить адекватно — и меня послали. Подумаешь, смеются, не бьют же. Классуха еще: «Лаксин-то? Да он странненький, неудивительно». Хотя казалось бы… вы работаете с детьми, ну хоть бы проверили мои слова… Не знаю. Во-вторых… в отличие от наших учителей, наш класс оперативно работает. В тот же день после уроков нас с Лаксиным отловили. В принципе я был готов, что меня изобьют. Чего я не ожидал — так это того, что меня заставят смотреть, как избивают его… Он потом со мной не говорил. Вообще. Не дал проводить себя до дома. И я такой… Короче, я реально затупил.

— В чем проблема? Идешь к учителям — и говоришь, что ни хрена это больше не шутки. Не верят — пусть снимают побои.

— Ты бы пошел?

— Пошел.

— Серьезно, Сакевич? Ты бы увидел, как его избивают за то, что ты сказал учителям, и пошел бы?

Стах затихает. И цокает. И подпинывает снег ботинком. Да откуда он знает… Может, довел бы до конца. Если бы начал. Он не начинал. Он вообще ничего не делал. Это бесит его больше всего. Что какая-то Маришка достучалась, а Стаха послали — и он узнает от левого Коли подробности.

— Если он боится, что изобьют, почему не уходит? — не понимает Стах. — Какой резон? Проще свалить — и всем угрозам конец. Они же не попрутся к нему домой, ну в самом деле.

— Я не знаю, что у него за причина. Я спрашивал тысячу раз — и без толку. Я пытаюсь тебе объяснить, Сакевич, что у каждого твоего действия будут последствия. Нравится тебе или нет. И в большинстве случаев последствия — ноша не твоя. Ты будешь виноватым.

Виноватым… Надо, наверное, уметь. Подбирать слова, чтобы запугивать — так… Стах хотел знать, что они делают, что говорят. Но не может увязать этот трюк с Тимом. Он пытается:

— Мне одноклассник не сказал про очки, чтобы не тронули меня. Ты молчишь, чтобы не тронули Тима. А Тим — почему?..

Коля ловит прозрение:

— А если это кто-то из класса?

— Кто-то, кто над ним издевается, серьезно?

— Не все издеваются…

— Но ты говорил, что все семнадцать ублюдков…

— Я говорил. Один ублюдок почти никогда не участвует. Я бы сказал, что над ним тоже подтрунивают, мол, ну давай, не оставайся в стороне. Он соглашается, но как по принуждению… Я вообще пытался с ним поговорить поначалу, но он такой же отмороженный — и просто полез с кулаками…

«Может, они узнали? — спросила Маришка. — Что котик гей?»

— Зашибись... — выдыхает Стах.

VII

Они выходят за территорию гимназии. Стах не может Коле признаться в догадке. Не ему. К тому же… тот удобно прерывается на попытки стрельнуть сигарету у знакомых старшеклассников, а потом — курить в метель. В общем-то, он бросает это дело раньше, чем успевает насладиться моментом.

— Дойдешь со мной до почты? Или домой?

— Дойду…

— А ты че вдруг спросил?

Стах вспоминает простуженный голос, заполнивший пространство — и заморозивший ожидание весны под ребрами. Пожимает плечами.

— Вообще, наверное… Я тоже говорил: «Надо что-то делать». «Лаксин, надо что-то делать», — повторяет с досадой. — А он молчал.

Тут Коля хмыкает. Потом объясняет:

— Представь. Ты перевелся, понимаешь, что кого-то чморят. Потом определяешь, кто это. Пытаешься понять, логично? Ну, знаешь, тебе кажется: должна быть причина, да? И ты такой спрашиваешь: «Эй, парни, в чем причина?» А они начинают на тебя залупаться. Типа ты че, какой-то особенный, считаешь как-то иначе, поднимаешь тут пыль… А ты… просто задал вопрос. Капец меня это накаляло всегда…

Стах не понимает, с чего бы им молчать. Не проще спросить: «Хочешь заступиться за пидора?» Может, Коля даже встал бы на их сторону… Стах не знает, как бы сам поступил…

— Ну а я не гордый, — продолжает Коля. — Сел к Лаксину за парту. Второго числа. Полный решимости, знаешь, что лучше с ним, чем с припадочными. И я сел к нему, а он мне: «Это плохая идея». О том, насколько плохая, я узнал, когда они начали… вот эти свои хиханьки-хаханьки. Меня не напрягало, пока они пытались нащупать, чем меня задеть. Хрен бы с ним. Меня стало напрягать, что они начали тупо пакостить. Подставлять подножки. Плеваться бумагой. Ну я такой человек, что, если кто-то на меня нападает, я отвечаю. Как ты. Философия ничего: потом меня частенько мутозили… — хмыкает.

Стах усмехается. Безрадостно. Да. Тим рассказывал. Считал, что Коля дурак. Не разрешал с собой. Наверняка ему тоже говорил: «Никогда ко мне не подходи». Коля думал, что получит ответ. Напрасно. Ничего нового…

— Но это, конечно, не самый смак. Самый смак начался, когда я после этого подошел к Лаксину и протянул ему руку. Типа это ничего не значит. Дело не в нем, я допер. Я протянул ему руку, а он… взял и проигнорил. И типа… меня избили из-за тебя, чувак. И я на твоей стороне. Но ему насрать. И ты понимаешь, что всем насрать. И ты живешь в этом дерьме неделями. Человек, на сторону которого ты встал, говорит тебе: «Держись подальше». Но ты уже никогда не вольешься в этот долбаный коллектив, и ты не хочешь быть, как они, но блин… в этот момент ты начинаешь прозревать: Лаксин самый большой засранец из всех засранцев. Он реально не говорил со мной первые месяца два. А если говорил, то посылал. И я начал думать: сука, походу, он влип за дело. Потому что… я по-человечески, а ко мне — по-свински…

— Он защищал тебя. На самом деле.

Коля замолкает. Сначала замолкает, а потом отрекается:

— Мне помогло? — спрашивает он.

Стах уверен, что не помогло… и что Коля либо меньше старался, чем он, либо был в эпицентре — и Тиму надо было отгораживать его активнее. Или, может, Коля не позволял Тиму, как Стах, закрывать глаза… отвлекая шутками и чувствами.

— Я тогда злился. Я злился, потому что… ну, какого хрена терпеть? У них еще всякие долбанутые приколы… — Коля осекается. Вспоминает без охоты: — Они потом в ноябре начали его шугать. Где-то с неделю. Ну, знаешь. Резко подходили. Хлопали. Кидали вещи, когда он… ну… не в себе. Короче, тупо чтобы вздрогнул. Хотели знать, сколько выдержит. Ну — он вздрагивал. Сначала. Потом… перестал. Адекватные бы уже отстали и нашли себе другой прикол. Но наши пошли дальше... Сначала толкали. Потом задевали: могли дать подзатыльник или типа того. А на одной перемене… ну, по приколу окружили его. Он за партой сидел. Не помню уже, почему он был в классе. Они стали ему пальцы загибать. А он как неживой. Совсем… И он не реагировал. И в итоге Умнов — просто фамилия главного дауна — не рассчитал. Это называется, сила есть, мозгов не отсыпали. Нет, я уверен, что он не ожидал… Они сначала заржали, поняли уже потом. Им шумиха не нужна. Они, когда бьют, не трогают лицо. Только не там, где видно. Но сам факт…

Стах леденеет.

— Я не понял. Они ему палец сломали?..

Коля затихает.

Стах повторяет, потому что не верит:

— Они сломали ему палец?

— Он даже не пискнул. И никто сначала не понял…

— Как можно было не понять? — Стах начинает злиться — и, может, больше от испуга. — Как надо было загнуть палец, чтобы кость треснула? Ты надо мной издеваешься?

Коля молчит пару метров, потом протягивает ладонь и говорит.