Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

Спускаясь на равнину, мы вскоре услышали гул отдаленной перестрелки — это танки нашего разведывательного отряда завязали бой с японскими подразделениями, оборонявшими город Лубей. Командир батальона по радио приказывает ускорить движение. Развертываю роту в линию взводных колонн, чтобы атаковать неприятеля с ходу. И каково же было наше разочарование, когда, подойдя к окраине Лубея, мы увидели, что разведчики уже завершили разгром противника без нас, оставив на поле боя несколько десятков трупов японских солдат и офицеров. Слышу по радио: «Ну вот, опять опоздали».

Объезжая убитых, я обратил внимание, что у некоторых из них в руках бамбуковые шесты длиной метра четыре, на конце которых что-то вроде немецкого фаустпатрона, — только, в отличие от гитлеровцев, японский солдат должен был не выстрелить этим кумулятивным зарядом по танку, а, добежав до цели с шестом наперевес, ткнуть миной в борт, подрывая не только танк, но и самого себя. Видимо, бойцы-смертники были тогда в японской армии обычным явлением.

К вечеру 12 августа начал ощущаться недостаток горючего. Проливные дожди сделали свое дело — дороги через Большой Хинган стали практически непроходимыми для автотранспорта. К тому же наш отрыв от основных баз снабжения составлял уже несколько сот километров. По радио слышу: «Как дела с «молоком»?» — это командир спрашивает о топливе. Докладываю, что «молока» осталось километров на 30, максимум на 50. Еще через полчаса получаю команду «стой». Останавливаю роту, думая, что сейчас нас подзаправят и накормят обедом. Однако нагнавший нас комбат приказал, оставив в танках малость горючего на самый крайний случай, все остальное отдать первому батальону, который продолжит наступление. А нам придется дожидаться заправки на месте. Я понимал правильность такого решения — продвинуться дальше хотя бы частью сил бригады, — но все равно было обидно: почему не мы, а другие.

Передав горючее и пропустив вперед первый батальон, мы в ожидании топлива занялись осмотром техники и приведением ее в порядок. На следующее утро наблюдали необычную картину: всего в километре от нас на обыкновенное поле один за другим садились транспортные самолеты, выгружая металлические бочки с горючим. Однако из-за малого тоннажа тогдашней транспортной авиации доставка ГСМ для всего нашего соединения затянулась на двое суток, и лишь утром 15 августа мы смогли продолжить наступление.

Дожди периодически возобновлялись. Действуя в труднейших условиях бездорожья, к исходу следующего дня наши «тридцатьчетверки» вошли в город Тунляо. Однако дальше двигаться было фактически невозможно, причем не только танкам, но даже пехоте, не говоря уж об автотранспорте. В результате проливных дождей на обширных территориях Центрально-Маньчжурской равнины образовалось нечто вроде искусственного моря, а тут еще и японцы спустили плотины — так что все вокруг затопило километров на сто. Пришлось опять пойти на серьезный риск — решено было пересечь затопленную равнину по единственной в этом районе узкой железнодорожной насыпи от Тунляо до Чжаньу. При этом танки вытягивались в одну колонну, двигаясь с малой скоростью и не имея возможности для маневра, — объездных путей просто не было. К тому же езда по шпалам вызывала сильнейшую тряску и была чревата скорым износом траковых пальцев и обрывами гусеничной ленты. А поскольку любая поломка приводила к остановке всей колонны, превращая ее в легкую мишень, — неисправные «тридцатьчетверки» просто-напросто сталкивали с насыпи в воду, давая проход другим. Вскоре появилась и японская авиация с летчиками-камикадзе, которые группами по 4–6 самолетов пытались одновременно атаковать каждый свою цель. Но наши танковые десанты, укомплектованные опытными ветеранами, встречали самураев морем организованного огня, что, как правило, заканчивалось для налетчиков плачевно. И все же им удалось сжечь один танк передового отряда нашего корпуса и несколько автомашин. Общие же потери в результате этого 100-километрового марша оказались чрезвычайно большими, хотя и временными. Только моя рота из девяти танков потеряла пять, которые пришлось бросить из-за разрыва гусениц, — они так и не смогли догнать нас до окончания боевых действий. Не лучше обстояли дела и в других ротах. Но это рукотворное море мы все же одолели.

Закончив переход и приведя себя в порядок, во второй половине дня 18 августа мы двинулись к древней столице Маньчжурии городу Мукдену. Но еще раньше нас там высадился воздушный десант, который принял капитуляцию японского гарнизона и пленил императора Маньчжурии Пу И, а также освободил из лагеря американских военнопленных. К этому времени сопротивление вражеских войск фактически сошло на нет — японцы стали сдаваться в плен целыми подразделениями. Мощная Мукденская группировка покорно, без единого выстрела, сложила оружие во главе со своими генералами.

Еще через день воздушные десанты высадились и на Ляодунском полуострове — в Дайрене и Порт-Артуре. Погрузившись на железнодорожные эшелоны, мы двинулись им на помощь — неслыханно дерзкое решение, вновь увенчавшееся полным успехом. Еще недавно такое не могло привидеться мне даже во сне — грозные офицеры-самураи, облаченные в парадную форму, при саблях, встречали нас на вокзалах на всем пути следования и, отдавая честь, раскланиваясь, оказывали любое содействие. 23 августа, когда мы прибыли в Порт-Артур, нас также встретила японская военная администрация, услужливо предложившая помощь в разгрузке танков и овладении городом. В душе было странное чувство — не верилось, что я нахожусь в легендарном Порт-Артуре, который так бесславно сдали японцам царские генералы в 1905 году.

А затем снова в путь. Построившись в колонну, мы двинулись по шоссе вдоль Желтого моря к городу Дайрену, в который и прибыли часа через полтора без всяких приключений. Население встречало нас ликованием. Выйдя на юго-восточную окраину, танки получили приказ развернуться в сторону океана.

Теперьто мы знаем, что эти решительные действия сорвали высадку американцев и захват ими Ляодунского полуострова.

К тому времени в моей роте осталось всего четыре танка из десяти — один отстал еще в пустыне (полетел насос), пять машин пришлось бросить на железнодорожной насыпи из-за разрыва гусениц. В других ротах потери были не ниже — редко где в строю оставалось больше пяти машин. Что и понятно — всего за две недели мы совершили беспримерный бросок на расстояние более 2000 километров — от границ Монголии до Желтого моря, — одолев и монгольскую полупустыню, и горы Большого Хингана, и маньчжурскую распутицу и заставив капитулировать одну из сильнейших армий мира.

Василий Иванов

войсковая разведка

Летом 1942 года, после четвертого ранения, меня отправили из госпиталя не на фронт, а в Высшую Спецшколу Генштаба Красной Армии — по линии бывшего Разведывательного факультета Военной академии имени Фрунзе.

По окончании учебы мы все рвались на запад, мечтали брать Берлин, у меня уже и предписание было на руках — как вдруг, перед самым отъездом, вызывают в Генштаб и объявляют: отправка на фронт отменяется. Мы: как? за что?! А нам говорят: будете служить на востоке.

Так в феврале 1945 года, еще до полного разгрома Германии, я впервые попал на Дальний Восток. Потом-то мы поняли, что это было очень разумное решение: отправлять офицеров на будущий театр военных действий заранее, чтобы успели до прибытия войск ознакомиться с обстановкой. А то ведь поначалу мы слабо представляли себе здешние условия: помню, приезжаем в Хабаровск — на улице дикий холод, а мы в щегольских хромовых сапогах…

Назначили меня в штаб Дальневосточного военного округа, а моего друга Васю Бугрова — в 88-ю отдельную бригаду. Я поехал его проводить. Представьте себе наше удивление, когда, прибыв в расположение бригады, мы вдруг обнаружили, что, кроме нас и штабных офицеров, там вообще нет русских. Потом, отвечая за подготовку войсковых разведчиков, мне еще не раз доводилось бывать в селе Вятском, где дислоцировалась бригада, — ее офицеры углубленно изучали Квантунскую армию и обстановку в Маньчжурии, а я вел занятия, — тогда-то и узнал, что собой представляла эта часть.

88-ю бригаду готовили специально для войны с Японией. Она была сформирована летом 1942 года из китайских и корейских партизан, вытесненных японскими карателями на нашу территорию. Призывали туда и советских граждан корейского и китайского происхождения, а штаб был укомплектован советскими офицерами. Всего в бригаде было около 500 человек, все коммунисты, — 4 китайских батальона и 1 корейский, которым командовал будущий лидер Северной Кореи Ким Ир Сен. Я знал его лично, мы даже вместе отмечали День Победы. Он производил приятное впечатление — еще совсем молодой, простой в общении, даже веселый человек. Правда, у подчиненных он уже тогда пользовался непререкаемым авторитетом. У меня есть редкая фотография командного состава 88-й бригады. На этом групповом снимке Ким Ир Сен, как и все остальные, в советской военной форме, в наших погонах, — ведь бригада была регулярной частью Красной Армии, а Ким Ир Сен имел звание капитана и был даже награжден орденом Боевого Красного Знамени. Впоследствии ходили слухи, что он якобы отличился в Сталинградской битве и при штурме Берлина, но это неправда, да и сам он незадолго до смерти опроверг эти домыслы. На самом деле, всю войну он провел на Дальнем Востоке.