Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

Так что не была та война легкой, как думают некоторые. Даже после того, как мы прорвали оборону самураев и быстро двинулись в глубь Маньчжурии, они не раз пытались контратаковать и еще долго сопротивлялись в своих укрепрайонах, оставшихся у нас в тылу. Для ликвидации этих опорных пунктов приходилось привлекать войска из вторых и даже из первых эшелонов армии. Бои здесь носили исключительно ожесточенный характер и сопровождались большими потерями, особенно с японской стороны.

Следует упомянуть еще вот о чем. Поздно вечером 7 августа начальник разведки фронта генерал-майор Ищенко вызвал начальников разведки инженерных войск, авиации, артиллерии, бронетанковых войск, а также начальников тыла и медицинской службы и сообщил, что американцы сбросили на Японию какую-то совершенно секретную бомбу, полностью уничтожившую город Хиросима. Нам было приказано собирать любую информацию об этом новом оружии и докладывать в разведотдел фронта, но больше ни с кем никаких разговоров о нем не вести. 9 августа пришло известие о повторной атомной бомбардировке и гибели Нагасаки. Но, признаться, поначалу мы не придали этой информации особого значения — накануне и в первые дни наступления было просто не до того, да и масштабов разрушений еще никто себе не представлял. В общем, никакого влияния на ход войны эти взрывы не оказали — потребовался еще не один год, чтобы до конца осознать происшедшее и все его последствия. Даже в 1946–49 гг., когда я учился в Военной Академии имени Фрунзе, мы атомное оружие не изучали и никто нас о нем не информировал. А всерьез готовить войска к ведению боевых действий в условиях атомной войны начали лишь в середине 50-х…

Так что в августе 1945 года Японию заставило капитулировать не ядерное оружие, о котором японское командование тогда знало не намного больше нашего, а стремительное продвижение советских войск в глубь Маньчжурии. Уже к 15 августа, после разгрома приграничной группировки, главные силы Квантунской армии оказались под угрозой полного окружения. Но даже приняв решение о капитуляции, правительство Японии не отдало своим войскам никаких приказаний на этот счет, и они продолжали воевать, причем бои носили весьма напряженный характер. Когда 17 августа командующий Квантунской армией генерал Ямада наконец обратился к советскому командованию с просьбой о прекращении боевых действий, в этом обращении вновь не было ни слова о том, что японцы складывают оружие. Самураи явно затягивали время, пытаясь отвести войска в глубь Маньчжурии. Чтобы ускорить капитуляцию и предотвратить бессмысленное кровопролитие, разрушение фабрик и заводов, вывоз и уничтожение неприятелем материальных ценностей, было решено высадить в наиболее крупные города и ключевые пункты расположения противника воздушные десанты.

Конечно, предприятие было дерзким и рискованным. Сравнительно небольшие отряды должны были высаживаться в глубоком вражеском тылу, перед лицом превосходящих сил противника. Хотя японская армия была уже сломлена, отдельные части не соглашались сдаваться и продолжали оказывать сопротивление. Не было никаких гарантий, что против нас не применят оружия фанатики, одержимые самурайским духом.

В моем случае так и вышло.

Я командовал воздушным десантом на Гирин. Первоначальным планом предусматривалось провести выброс первой волны ночью, сразу в пяти точках к северу и к югу от города, чтобы захватить мосты, гидростанцию и перерезать железнодорожные магистрали; второй эшелон должен был десантироваться на следующий день. Однако когда 16 августа мы доложили о готовности маршалу Мерецкову, тот ночную высадку отменил. Решено было действовать днем, посадочным способом. Десант назначили на 18 августа. К тому времени уже была достигнута предварительная договоренность с японцами о капитуляции.

Утром на аэродром Хороль, где мой отряд уже третий день ожидал приказа на вылет, прибыл генерал Хренов и вручил мне план города Гирин с объектами, которые десант должен захватить — штабы японской бригады, войск Маньчжоу-Го и белогвардейцев из армии атамана Семенова, железнодорожную станцию, радио- и гидростанции, мосты через реку Сунгари, госпиталь, банки, склады, государственные учреждения, тюрьмы, полицейские участки и т. п. Кроме того, генерал сообщил, что придется сократить численность первого эшелона, так как командование смогло выделить мне лишь семь самолетов Ли-2, и объявил, что представителем фронта к нам назначен замначальника оперотдела полковник Лебедев, который прибудет на аэродром к отлету.

Вместе с командиром 281-го авиатранспортного полка майором Четвериковым, который должен был лично вести головной самолет, мы рассчитали нагрузку и численность десанта — получилось, что в первый рейс можно взять лишь 30 человек управления и специалистов и 145 десантников, в том числе 88 человек из отдельной роты ранцевых огнеметов, взвод разведки (26 человек), два взвода саперов (32 человека), 5 офицеров штаба, 6 радистов с 3 станциями от РО штаба фронта, 5 специалистов саперов-электриков, они же все шоферы, 2 минометчиков, 5 артиллеристов, 2 переводчиков с японского и китайского языков. Вторым рейсом должны были прибыть, кроме десантников, артвооруженцы, шоферы, медики (хирурги, эпидемиологи), финансисты, специалисты гидростанций, речного судоходства и аэродромной службы.

Однако в назначенный день десант так и не смог вылететь на Гирин, поскольку обстановка в том районе осложнилась: японские войска еще оказывали сопротивление. Кроме того, наша аваиаразведка до вечера 18 августа не подтверждала наличие большого аэродрома, который был хорошо замаскирован. Лишь на следующий день, в 12.00, мы получили разрешение на взлет. Когда пересекали линию фронта, видели внизу дымы пожаров в городах, разбитые эшелоны. Дальше пришлось лететь в очень сложных метеоусловиях — ведь был сезон дождей. Десант прикрывали 4 истребителя и 3 бомбардировщика ПЕ-2. Истребители проводили нас за линию фронта, а бомбардировщики довели почти до самого Гирина и, покачав крыльями, тоже ушли. Теперь на земле мы будем одни. Вот загорелась лампочка, и майор Четвериков предупредил, что до цели осталось 50 километров. Наш самолет пошел на снижение, пробивая толщу облаков и ливень. Внизу показалась река Сунгари, видны дома, железнодорожная линия. Погода еще ухудшилась. Идем на посадку. Вдруг самолет резко отворачивает вправо и делает еще один круг над аэродромом. В чем дело? Оказывается, прямо по курсу стояла высокая труба механического завода. Да и посадочная полоса оказалась очень короткой. Но, несмотря ни на что, майор Четвериков с исключительным мастерством посадил наш Ли-2 и затем руководил приземлением остальных.

Самолет еще не успел остановиться, а десантники уже выскакивали и бежали на заранее намеченные позиции вокруг аэродрома. Вскоре ко мне привели японского солдата и двух жандармов, которые при допросе сообщили о вражеской засаде на высоте, покрытой гаоляном. Оттуда раздавались одиночные выстрелы. Полковник Лебедев решил отправить этих японцев к начальнику гарнизона с запиской: «Предлагаю явиться на аэродром и привести с собой представителей военных и гражданских властей». Вот уже приземлился второй самолет, заходит на посадку третий, а от японцев никого нет. Явно тянут время. Растет напряжение. Высланные для захвата автомашин патрули тоже пока не вернулись. Наконец, показывается автобус с представителями японского командования — белые повязки на рукавах, офицеры при саблях, но огнестрельного оружия не видно. Первый японец склонил голову перед полковником Лебедевым. После короткой беседы он убыл обратно в свой штаб для доклада о предъявленном гарнизону ультиматуме. Тем временем разведвзвод лейтенанта Бахитова захватил и разоружил японскую аэродромную охрану — их оружие сложили в мешки, а личный состав отправили в город Гирин, в расположение их части.

Самураи продолжают тянуть время, явно чего-то ожидая. Напряжение все растет. Тут один из ранее захваченных офицеров — тот самый, что предупреждал о засаде — достает из кармана белый платок, машет им — и сразу же со стороны заросшей гаоляном сопки японцы открывают по нам пулеметный огонь. Пришлось залечь прямо у самолета. У нас уже четверо раненых, да и мне осколками посекло лицо. На требование прекратить стрельбу офицер молчит. Тогда я поднимаю десантников в атаку. Там, за сопкой, японцев было около роты — после короткой, но жестокой схватки мы захватили 8 пулеметов «гочкис», взяли в плен четырех офицеров и более сорока солдат. Ну, и нарубили там… Честно говоря, пленных старались не брать. Злые были до предела! Ведь договорились, а они стреляют! На допросе командир роты врал, что он якобы ничего не знает о капитуляции и только поэтому открыл огонь.

Наших раненых эвакуировали в тыл самолеты, отправившиеся за вторым эшелоном десанта. Помню, перед отлетом мы обнялись с майором Четвериковым и пожелали друг другу удачи. Тогда я еще не знал, что больше его не увижу, что он трагически погибнет во втором рейсе — из-за тумана его самолет врезался в сопку, и майор сгорел заживо…