Тайная жизнь непутевой мамочки - Фиона Нилл

— Вообще-то я была режиссером «Вечерних новостей», — отвечаю я.

Ошеломляющее молчание.

— Ну, хорошо. Идем дальше. Директор школы убедительно просит родителей не парковаться на двойной желтой линии, когда вы утром опаздываете. От себя добавлю: не забывайте, что в классе есть ребенок с «ореховой» аллергией. Мама, чье имя называть не будем, отправила своего ребенка в школу с завтраком, содержащим грецкие орехи. — Она снова пристально смотрит на меня.

— Это вы? — громко спрашивает Роберт Басс.

— Я говорил, что она опасна! — ухмыляется Знаменитый Папа.

— Послушайте, вы получили от меня совершенно неправильное… — начинаю я объяснять ему.

Буквоедка энергично нажимает другую кнопку своего компьютера.

— Список родителей для вечеринки, — удовлетворенно завершает она собрание. Но вместо списка на экране появляется роскошная обнаженная брюнетка, сидящая верхом на блондинке в весьма компрометирующей позе.

— Гейм, сет и матч — за Люси Суини! — провозглашает привлекательная мамочка Само Совершенство.

Глава 14

Многое может случиться, пока поднесешь чашку к губам

Поднимаясь на лифте в апартаменты Эммы пару недель спустя, мы с Томом храним полное молчание. Напряженно стоим по разным углам огромного лифта, напротив нас зеркало во всю стену, так что когда Том, в конце концов, начинает говорить, я могу видеть его и спереди, и сзади. Одной рукой он почесывает ухо, а другую руку без конца засовывает в задний карман брюк, туда и обратно — манера, свидетельствующая о том, что он нервничает. Его губы поджаты и от этого кажутся меньше и бледнее. Я вдруг остро ощущаю, как к нему привязана. Вероятно, я единственный человек на свете, которому понятен каждый знак этого тайного языка. Нужны годы, чтобы постепенно сложить знаковую систему поведения другого человека. Я могу точно определить степень его нервозности, раздражения, усталости и любопытства. Я знаю, что тут его неотъемлемое, а что — вызвано сегодняшним обедом. Я делаю несколько шагов вперед, протягиваю руку и провожу ладонью по его щеке. Он наклоняется ко мне и закрывает глаза.

— Ты был тем, кто заставил меня жить и подарил мне вкус жизни, — говорю я тихо.

Это не взаимное обвинение.

— Быть лояльным к неприличной любовной связи — это не то же самое, что столкнуться с ней в действительности, — отвечает он. — Я рад за Эмму, что она все время твердит о своем дружке, хотя моя радость вовсе не по тем поводам, которые радуют вас, но я не хочу с ним знакомиться. И мои моральные устои тут ни при чем. Просто в данной ситуации я чувствую себя неуютно, а это омрачает удовольствие от того, чтобы провести где-нибудь приятный вечер с собственной женой.

— Но ты понимаешь, почему нам все же следует там быть? — спрашиваю я.

Он не отвечает на этот вопрос.

— Хотя у этого похода есть и хорошая сторона: я чувствую себя в высшей степени благодарным за то, что мы ведем такое простое существование, — говорит он, отклоняясь в сторону. — Я не могу представить себе сценарий, где бы я давал званый ужин с женщиной, которая не является моей женой, знакомясь со всеми ее друзьями и зная, что моя семья в это время дома в постели. Для этого надо быть сдвинутым на всю голову.

— Я тоже не могу себе представить такое, — соглашаюсь я.

И это правда.

Интересно, не отражает ли тот факт, что я не могу представить себе подобную фантазию, недостаточную глубину моих чувств по отношению к Роберту Басу — в конце концов, это разовые отношения, — или не является ли эта домашняя сцена просто антитезой того, куда я хочу сбежать?

— Я понимаю, это будет тест на выносливость. Намекни, если захочешь смыться, — говорю я.

— Кодовое слово «мелководье», — поддразнивая, говорит он. — Ты снова видела его?

— Да, пару раз, — правдиво отвечаю я.

— Он старательно тебя избегает?

— Нет, ничуть. Он был достаточно внимателен. — Одна бровь у него поднимается. — Его жена оказалась гораздо более умудренной в житейских вопросах. Да и Знаменитый Папа куда более притягателен и добавляет немного гламура во всю нашу жизнь.

— Как у Джо успехи в школе? — ведем мы неспешный диалог. Очень удобный поворот.

— За исключением того, что он ложится спать в школьной форме, на случай если мы проспим, все остальное, думаю, хорошо. А ты знаешь, что он посмотрел «Звуки музыки» один раз целиком, не возвращаясь к сценам с нацистами? Еще у него появилась подружка. Но он говорит, что они пока не обсуждали слово на букву «с».

— Он что, забыл, что у нас два будильника? Мы никогда не спим дольше обычного! А что за слово на букву «с»?

— Свадьба. Он относится к таким вещам совершенно серьезно.

— Ты звонила строителям по поводу протечки в ванной комнате?

— Да.

— Боже, Люси, ты не забыла об этом, что совершенно нетипично для тебя! Если бы я не знал тебя лучше, то сказал бы, что у тебя угрызения совести, — замечает он.

— Значит, ты слишком хорошо меня знаешь, — отзываюсь я, но в этот момент лифт останавливается, и он меня не слышит.

Двери открываются, и мы изо всех сил толкаем железные решетки. Наше появление доставляет удовольствие уже собравшимся. Выход из лифта сразу в гостиную спроектирован так, чтобы сбивать с толку вновь прибывающих, которые вынуждены ступать из темноты на свет, щуря глаза, чтобы приспособиться к яркому освещению. Решетки издают такой грохот, что появиться незаметно просто невозможно. Когда мы входим, все взгляды устремляются на нас, но мы не можем ни определить того, кто где, ни найти себе место. Мы сосредотачиваемся на том, чтобы выбраться из клетки.

Банкир Эммы, видя наши затруднения, выступает вперед и протягивает руку, чтобы поздороваться с нами, увлекая за собой Эмму. Другая его рука крепко обнимает подругу. Я пялюсь на эту руку, разглядывая ее всю, до того места, где она уверенно утвердилась чуть выше левой ягодицы Эммы, а кончики пальцев просунулись в ее низко сидящие на бедрах джинсы.

Задница Эммы — одна из лучших ее сторон. Так было решено много лет назад. И он явно с этим согласен. Они так переплелись, что с трудом можно представить себе, как отделить их друг от друга и усадить по разные стороны стола во время обеда.

— Привет! — Она быстро чмокает нас и кладет голову на плечо Гая, бессмысленно глядя на нас в ожидании, что мы что-нибудь скажем. У нее мечтательный, отсутствующий взгляд — такой бывает у женщин, когда они либо беременны, либо только что занимались сексом. А у него слегка самодовольный вид мужчины средних лет, который недавно обнаружил, что его прикосновение все еще может превращать женщину в глину.

— Я — Гай, — властно произносит банкир.

Я чувствую, что Том прячется за мою спину. Меня вдохновляет, что ради Эммы Гай решил сыграть роль радушного хозяина, несмотря на всю неловкость ситуации. По крайней мере, ей не приходится вести прием в одиночку. Насколько мне известно, это первый званый ужин, который дает Эмма. Они хотят, чтобы мы разделили их радость, однако я, очевидно, с еще большим трудом, чем они сами, могу забыть, что у него есть жена. Не знаю, чего я ожидала, однако я думала, что они должны быть немного более сдержанными или слегка застенчивыми, или, по крайней мере, достаточно восприимчивыми, чтобы понять, что других людей это может приводить в замешательство. Потому что здесь попахивает обманом.

Поскольку я немедленно начинаю заполнять неловкую паузу, возникшую между нами, у меня не много возможностей оценить человека, стоящего перед нами. Однако я замечаю, что его одежда — образчик стиля «шикарной небрежности», который, как мне кажется, для него составила Эмма. Джинсы «Тру релиджн», рубашка и полоску от Пола Смита и пара кроссовок, таких чистых и новых, что я сомневаюсь, покидали ли они когда-либо это здание. Интересно, что он носит дома? Вероятно, зависит от того, что носит его жена — одежду «Боден»[68] или от Марка Джейкобса[69]. Мужья всегда заканчивают тем, что начинают походить на своих жен. Он ниже, чем ожидалось, хотя и не коротышка, просто невысокий, поэтому Эмма надела золотистые — «балетные» — туфельки без каблуков, на плоской подошве. Симпатичный, хотя не настолько, как я себе представляла. Выглядит явно моложе своих сорока трех лет — глядя на его плоский живот под достаточно сильно облегающей тело полосатой рубашкой, можно определенно сказать, что он завсегдатай тренажерного зала. Я удивляюсь, откуда у него для этого время. Иметь по два экземпляра — уже само по себе утомительно. Две женщины; две постели суперкоролевского размера; два гардероба — один, наполненный вещами, которые выбрала для него жена, другой — подобранный Эммой, и он должен точно помнить, кто именно и что ему покупал. Хорошо еще, что у него нет двух комплектов детей. Пока.

— Рада наконец-то познакомиться с вами, — произношу я.