Легкая корона - Алиса Бяльская

ПЕРЕМЕН!

Я злилась на Громова. Мне хотелось как-нибудь ему досадить, но по-умному. Разумеется, не переспать с кем-то, так чтобы он потом узнал об этом. Ему было все равно, сплю я с кем-то еще или нет, мне же самой никто, кроме него, был не нужен.

Я решила, что если я впишусь в официальную прессу, то это будет хорошая месть. Я, его протеже, Лебедь-Белая, и продалась.

— Нельзя садиться на официозный стул, даже если его очень ласково пододвигают. Сев, рискуешь не встать, — говорил он мне.

— Почему, Сереж?

— Потому что жопа приклеится! Опыт, сын ошибок трудных, показывает, что ничего хорошего из этого никогда не получается.

— Да почему? Что в этом такого плохого?

— Потому что это профанация.

В результате такой постоянной промывки мозгов я все реже появлялась в «20-й комнате», а потом и вовсе перестала с ними общаться, решив целиком отдаться андеграундной журналистике. Но постепенно мне стало ясно, что печатать меня у себя в «Гонзо» Громов не собирается. Его якобы не устраивал мой уровень.

— Тебе еще надо подрасти. Повариться в среде, понять, что к чему. Ты пиши и давай все мне. Как только я увижу, что материал готов, я напечатаю.

Я исправно писала, но он ничего не публиковал, и к моему уровню это не имело отношения. Он печатал и гораздо худшие статьи, просто потому, что они были написаны соратниками-мужчинами и не противоречили громовским идеологическим установкам: в его подпольном журнале царила такая же диктатура, как и в стране Советов, только, разумеется, с обратным знаком.

Единственным моим материалом, который интересовал Громова, было интервью с Цоем, так и не напечатанное «Юностью». Но мне не хотелось отдавать его в «Гонзо»: я знала, что Громов «Кино» на дух не переносит, и была уверена: он подаст все в таком свете, что мне потом будет стыдно показать это Цою. Кроме того, Виктор согласился на интервью с многомиллионным популярным изданием, а не с подпольным рок-журналом.

В Москве появилась новая музыкальная газета с большим разделом, посвященным року. Заведовал отделом старый громовский знакомый, с которым они разошлись на идеологической почве.

Ему я и принесла в конце концов машинописные листы со злосчастным интервью, так и пылившиеся в моем столе с тех пор, как публикацию в «Юности» зарубили. Неожиданно для меня редактору материал понравился.

— Как раз сейчас будут концерты «Кино» в Москве. Поговорите с Виктором еще разок: что произошло за это время, какие планы. Я сразу поставлю в номер.

— А фотографии вам нужны? — я вспомнила про Никиту. — У меня друг — профессиональный фотограф.

— Валяйте.

За последнее время романтический ореол Цоя для меня немного померк, но все-таки не настолько, чтобы я совсем не волновалась, набирая его номер. Виктор был настроен дружелюбно и сразу согласился на новое интервью.

— Я могу прийти с фотографом? Газета хочет фотографии.

— Конечно.

Концерт должен был проходить на крытом стадионе «Динамо». Это был первый сольный концерт «Кино» на большом стадионе, а не в клубе. Когда мы встретились перед началом, мне даже показалось, что под обычной маской невозмутимости Цой прячет волнение. Он сказал, что просил администрацию убрать сиденья из партера, чтобы люди могли спокойно стоять, а кто хочет — танцевать.

— Я сейчас посмотрел из-за кулис в зал — все ряды на месте. Никто ничего и не подумал убирать.

— Я такого количества милиции, если честно, никогда не видела. Мы когда шли через служебный вход, видели, что там людей в фуражках автобусами подвозят. И все с дубинками резиновыми.

— Они меня просили не петь «Перемен».

— Серьезно? И что, будете петь или нет?

— Посмотрим. Я просил еще, чтобы они свет во время концерта в зале не включали, чтобы было нормальное концертное освещение.

Никита снял несколько портретов Виктора, а потом, хоть мне и было стыдно, я попросила, чтобы он сфотографировал нас с Цоем вдвоем. Цой улыбнулся и согласился, а Никита отреагировал странно. Он морщился, долго возился с экспозицией и в результате щелкнул нас только один раз. Потом пришел Айзеншпис, директор «Кино», и увел Цоя. Мы с Никитой поднялись на сцену и встали в кулисах. На стадионе, постепенно заполнявшемся публикой, милиции было больше, чем зрителей. Менты стояли около сцены в несколько рядов и по две шеренги в каждом проходе и не давали никому вставать. Все должны были занять свои места и сидеть на креслах. Ощущалось сильное напряжение.

— Что-то будет, — сказал мне Никита.

Музыканты «Кино» стремительно прошли мимо нас и вышли на сцену. Свет в зале никто и не подумал выключать. Цой обернулся к гитаристу Юре Гаспаряну, кивнул, и они на диком драйве заиграли «Перемен!». Что тут началось! Народ мгновенно повскакивал с кресел и бросился к сцене. Менты начали отбрасывать людей назад и бить дубинками. На моих глазах один из омоновцев методично бил девушку, вставшую на кресло переднего ряда, дубинкой по голове, пока она не упала. Цой без остановки начал следующую песню — «Группу крови».

Люди, несмотря на ментов и дубинки, добегали до сцены, где вступали в рукопашную с оцеплением. Скоро перед сценой шла настоящая схватка.

Электричество на сцене отключили. Цой попробовал было продолжать петь и играть на своей акустической гитаре, но к нему подошли серьезные дяди в костюмах и увели со сцены.

— Я был на нескольких концертах «Кино» и никогда ничего подобного не видел, — сказал мне Никита. — Теперь бы выбраться отсюда так, чтобы не получить дубинкой по голове и чтобы фотоаппарат не отняли и не засветили пленку.

Он смотрел на меня так, будто это моя карма во всем виновата.

— Если ты хочешь, чтобы мы разъединились и каждый выбирался по отдельности, я согласна.

— Нет, ну что ты. Конечно, я буду тебя охранять. Неизвестно, во что ты еще вляпаешься.

Мы пришли на концерт с его друзьями и Пален, которые были в зале. Пален получила, конечно, дубинкой — не по голове, а по лицу, у нее на щеке растекался внушительных размеров синяк. Решили поехать ко мне домой, я хотела показать родителям, что у меня есть вполне приличные и вменяемые друзья. Доехали до «Красных ворот» и по Новобасманной двинулись к дому. И тут откуда-то из подворотни вышло трое пьяных парней. Они сразу привязались к нам и пошли следом, отстав на пару шагов.

— Девчонки, пойдемте с нами. Мы — веселые ребята. Зачем вам эти мудаки нужны?

— Не оборачивайтесь и не обращайте внимания, — сквозь зубы шепотом проговорил Никита.

Мы ускорили шаг, они за нами. Кто-то из них бросил Никите в спину пустую пивную бутылку.

— Побежали! — крикнул Никита, и мы рванули на всех парах. Они улюлюкали нам вслед, даже не думая нас догонять, для этого они были слишком пьяны. В подъезд мы вбежали взмыленные и еще долго отдувались. В отличие от Никитиного друга и его девушки, которые были сильно возбуждены этим маленьким приключением, и Пален, которая всегда была как под кайфом, мы с Никитой были мрачнее тучи.

— Что ты надулась? — спросил он.

— А ты?

— Я первый спросил.

— Мне неприятно, что мы, как трусы, побежали. Их было всего трое, и они еле держались на ногах. А нас пятеро.

— Да, но только двое парней. Так что мы все правильно сделали. Это они бегать не могли, а порезать кого-нибудь финкой или разбитой бутылкой — запросто.

— Ну, может быть. Теперь твоя очередь!

— Я подумал, что с тобой все время попадаю в неприятности. И эта история — тому подтверждение. Мало было того, что случилось на концерте, так нас еще чуть не зарезали в девять часов вечера в центре Москвы. Я уже не помню, когда я последний раз от кого убегал.

— А я-то здесь при чем?

— Не знаю. Но вокруг тебя все время происходит что-то ненормальное. Мне вначале это понравилось, я подумал, что я скучный и мне нужна такая заводная девушка. Но это чересчур.

— Я, собственно, не думала, что я — твоя девушка.

— А что ты думала, интересно?

— Я думала, что мы вместе работаем, что у нас творческий тандем.

— Ты спятила, да? Зачем бы я стал просто так устраивать тебя на работу и знакомить с людьми, если ты — не моя девушка?

СЛУЖБА ТЫЛА

Мне позвонила соседка с Преображенки. Звонила она маме, но, слава богу, мамы дома не было, и к телефону подошла я.

— Что же это такое происходит? — запричитала она. — Кто у тебя в квартире живет? Вечно толкутся какие-то волосатые в подъезде, все в рванище, а рожи-то, рожи, Прости господи!

— Нормальные лица, как у всех. Это мои друзья. А что случилось, собственно? — по-деловому поинтересовалась я.

— Это же бандиты! Они что, только вышли из тюрьмы? У меня дочь — подросток, я боюсь ее теперь одну в' подъезд выпускать, они ее затащат в квартиру и изнасилуют.

— Они не бандиты, они — музыканты, и довольно известные. Не надо их бояться. Они никого не будут ни насиловать, ни грабить. Они воспитанные люди с университетским образованием.