Легкая корона - Алиса Бяльская

— Зачем же ты пришла, если у тебя все в порядке? Тебе что, делать больше нечего?

Я не отвечала, мне не нравилось, как она мне тыкает; вообще, мне все не нравилось здесь. Происходящее совсем не походило на обычный прием у врача в поликлинике. Больше всего это напоминало допрос, а я почему-то была обвиняемой. А вот в чем меня обвиняли, я не знала. Зато врачиха, судя по всему, обладала всей полнотой информации.

— Ты учишься, работаешь?

— Учусь. В университете.

— Студенческий билет, — она протянула руку.

Я дала ей свой студенческий. Его она положила в тот же ящик стола.

— Билет просрочен.

— Дело в том, что я временно не учусь.

— Отчислена?

— Нет, я сама ушла, потому что мне не подходит выбранная специальность. Я сейчас нахожусь в поиске своего места. В шестнадцать лет трудно понять, что тебе нужно. Мне казалось, что естественные науки — это интересно, но я ошибалась. Я пишу и думаю, что мне стоит поступать в Литературный институт или ВГИК.

— Понятно. Значит, не учишься и нигде не работаешь?

— Я пишу в журналы.

— О чем же, если не секрет?

— Ну, о роке.

— О чем???

— Нет не о судьбе, не гороскопы или, там, предсказания. О музыке — рок-н-ролле, знаете?

— Нет, не знаю. Какой сегодня день недели?

— Среда, я думаю. А может быть, вторник? Точно, вторник.

— А число?

— Наверное, 18-е или 19-е. У вас есть календарь? Я всегда по календарю смотрю. Как и все, я думаю.

— Сегодня 21-е число, и я знаю это без календаря. Как все нормальные люди.

— Я рада за вас.

В ответ она оскалила зубы и что-то записала в моей карточке.

— Дело в том, что я недавно рассталась с моим э-э… — я запуталась, подбирая слово. Она прекратила писать и впилась в меня взглядом, — с моим молодым человеком. И поэтому я сейчас в основном сижу дома и не слежу за календарем. Это не значит, что я неадекватна и не знаю, где живу и какой сейчас год.

— А почему у тебя выбриты виски? Что это за рана на ухе? Ты хочешь причинить себе боль? Какие еще увечья ты себе наносишь?

— Я не наношу себе никаких увечий. А виски — это так, по глупости. Поддалась минутному импульсу и случайно порезалась.

— Минутный импульс, понятно. А кто это у тебя на груди?

— Это герой Советского Союза, первый космонавт Земли Юрий Гагарин.

— И зачем тебе столько значков?

— Ну, это значит, что я — пятижды Гагарин Советского Союза.

Она меня достала, эта тетка. Пора валить отсюда.

— Так-так, — тетка удовлетворенно улыбнулась и начала писать в карточку с такой страстью, что ручка прямо скрипела по бумаге. Она увлеклась и будто бы забыла о моем присутствии. Впрочем, это было не так.

— Что ты бормочешь?

— Это стихи, Мандельштам. Я, знаете ли, люблю иногда стихи вслух почитать.

Я свободе, как закону,Обручен, и потомуЭту легкую коронуНикогда я не сниму.

— Ах вот как, корона? Ты считаешь, что у тебя корона на голове? — Тетка не на шутку заинтересовалась.

— В общем, конечно. У каждого своя корона, корона свободы — свободы выбора, свободы жить или умереть.

— Понятно… А скажи-ка мне, вот если ты находишься на высоком этаже и выходишь на балкон или подходишь к окну, ты думаешь, глядя вниз: «Что будет, если я прыгну?»

— Но ведь это естественно. Все смотрят вниз и примеряются. Но это не значит, что они собираются прыгать.

— Так, значит, ты думаешь об этом?

— Как любой человек с воображением — да.

Тетка записала и это в карточку, закрыла ее и убрала в ящик стола, туда, где уже лежали мой паспорт и студак.

— Подожди меня в кабинете, пожалуйста. Я скоро вернусь, — попросила она с приторной улыбкой.

«А ведь она пошла перевозку вызывать, — осенило меня. — Сейчас погрузят и упекут в психушку в наблюдательную палату. Поди докажи потом, что не сумасшедшая. У нас же 90 % пациентов поступают в психбольницы из диспансеров, им же надо план отрабатывать. Поставят диагноз — и все, на всю жизнь. И на работу потом никуда не примут и прав никогда не дадут».

Я тихонько приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Два здоровых санитара неторопливо двигались в сторону кабинета. Я быстро закрыла дверь. Что делать? Подбежала к окну. Слава богу, решеток на нем не было. Уже забравшись на подоконник, я вспомнила о документах в ящике стола. Удача снова улыбнулась мне: ящик был не заперт. Я схватила паспорт и студенческий, а заодно карточку и бланк с моей подписью. «Все, дудки, теперь вы меня не найдете», — я засунула бумаги в рюкзак и махнула из окна. Внизу — сегодня явно был мой день! — намело огромный сугроб, так что я совсем не ушиблась. Пулей промчавшись по Армянскому, я свернула на Маросейку и, только почти добежав до Покровских ворот, поняла, что пальто в дрючик и дедовский летный шлем остались в кабинете.

«Наверное убегать в окно от советской власти у нас, Вялых, в крови». — Я вспомнила деда Матвея, убежавшего от НКВД.

Меня всю колотило от холода и адреналина, но в голове как-то прояснилось. Все дурацкие мысли испарились, как не бывало. Все-таки помогла мне психиаторша. Не зря сходила. Конечно, пальто и шлем жалко, но пусть им это будет от меня на память.