Любовь императора: Франц Иосиф - Этон Цезарь Корти

Елизавета надеется, что морское путешествие и пребывание на юге пошло на пользу её здоровью, и когда она оказывается в Вене, первое время мучившие её боли в ногах не возобновляются.

Императрица застаёт Франца Иосифа озабоченным сербско-болгарским кризисом, который в ноябре перерастает в войну между обоими государствами. Поскольку Россия и Австро-Венгрия проявляют к ним немалый интерес, за каждым подобным осложнением скрывается страх перед столкновением между двумя крупными державами. Именно это и не даёт покоя Францу Иосифу совершенно в духе того пророческого предсказания русского посла, какое тот сделал в 1854 году.

С возрастом Елизавета смотрит на жизнь всё мрачнее; она вновь страшится в это время крупномасштабной войны. В Геделе, где она проводит декабрь, к этим тревогам добавляются сильные боли в ногах, что заставляет её окончательно впасть в меланхолию. Подчас императрица настолько отчаивается, что утверждает, будто жизнь для неё — сущая мука, и даёт понять, что покончит с собой. Франц Иосиф не принимает такие заявления всерьёз.

   — В таком случае ты попадёшь в ад, — заявляет он.

   — Наша земная жизнь — и так уже настоящий ад.

Франц Иосиф испытующе вглядывается в лицо жены. Неужели она в самом деле так считает?

Ему приходится признать, что Елизавета подозрительно часто повторяет, что жизнь для неё — обуза, и эти заявления делают Франца Иосифа, который всегда выполнял малейшее желание жены, несчастным. Мучимый политическими заботами, он, возвратившись домой, хочет отвлечься от обуревающих его мыслей; поэтому его особенно уязвляет, когда вместо этого он в последнее время застаёт дома лишь жалобы и печаль. Обеспокоенный Франц Иосиф консультируется с доктором Видерхофером и со вздохом смиряется с тем, что императрице снова и снова необходимы курсы лечения, требующие её частого отсутствия.

Несмотря на неудовлетворительное состояние здоровья, Елизавета выполняет свои представительские обязанности и, кроме того, 28 января 1886 года присутствует на придворном балу. Теперь у неё появляется больший интерес к этому празднеству, потому что Валерия выросла, и уже обнаруживаются претенденты на руку восемнадцатилетней принцессы. Вторую кадриль с дочерью императорской четы танцевал тогда эрцгерцог Франц Сальватор из тосканской линии эрцгерцогского дома, сын Карла Сальватора и его супруги Марии Иммакулаты, принцессы Бурбонской и Сицилийской. Вскоре это повторяется на другом придворном балу, и Елизавета видит, как молодой эрцгерцог увивается вокруг Валерии. Теперь императрица, отношения которой с собственной дочерью напоминают отношения старшей сестры с младшей, впервые заводит речь о будущем. Елизавета внушает Валерии, что никогда не вынудит дочь сделать этот важнейший в жизни шаг против её воли. Она прямо заявляет:

— Если ты даже будешь настаивать на том, чтобы выйти замуж за трубочиста, я не стану тебе препятствовать. Но у меня такое предчувствие, что рано или поздно твоим мужем будет Франц Сальватор.

Подобная перспектива поначалу никак не согласуется с планами императора. Он считает, что подходящим супругом для его дочери был бы племянник его близкого друга Альберта, кронпринц Саксонский. Уже ходят слухи, что он, вероятно, скоро приедет в Вену.

Это известие делает Елизавету глубоко несчастной. Она задумывается. Её уже давно преследовала мысль о том, что ей придётся расстаться с дочерью, и теперь она приходит в такое отчаяние, что Валерия опять с ужасом убеждается: она — единственная ниточка, которая пока удерживает Елизавету на этом свете. Ведь Франц Иосиф, загруженный работой, занимающей его с раннего утра до позднего вечера, обременённый бесчисленными обязанностями, не в состоянии целиком посвятить себя своей жене.

Чем старше становится императорская чета, тем отчётливее проявляется полное несходство характеров супругов: с одной стороны, рассудочность, ревностное исполнение обязанностей, работоспособность, с другой — страстная увлечённость неожиданно возникшей идеей, внутренние переживания, вечная борьба между фантазией и действительностью ничем, собственно говоря, не занятой, однако страстно, до болезненности, тоскующей о деле женщины. Император как будто бы рождён властвовать, Елизавета же совершенно не создана для той роли, какую она играет в жизни. Вследствие этих обстоятельств первые двое детей так и не смогли заполнить жизнь своих родителей.

Кронпринц становится всё самостоятельнее и независимее, он переживает апогей периода «бури и натиска» в политике — период, который у Елизаветы уже позади. Поразительно вот что: если Рудольф предупреждает, что явится к столу, Елизавета одевается наряднее, чем сделала бы это к приходу постороннего. Принцесса Гизела посмеивается над тем, что всё семейство относится к Рудольфу как к важной персоне. Кронпринц не очень-то жалует баварских родственников, считая себя лучше и знатнее их, что не может не раздражать Елизавету. Тревожным следствием является также самочувствие императрицы.

11 февраля кронпринц серьёзно заболевает. Говорят, у него тяжёлое воспаление брюшины и мочевого пузыря. Поэтому Елизавета, отправившаяся в Мирамар, возвращается домой, навещает сына, которого позже отправляют в Лакрому, и только 2 марта вместе с Валерией уезжает в Баден-Баден проводить обычный для весны курс лечения. Дни кажутся ей бесконечными. Верхом Елизавета ездить не может, не в силах и подолгу ходить, поэтому она, устроившись где-нибудь в лесу, погружается в чтение. Читает она прежде всего задуманные в жанре новелл описания путешествий Генриха Гейне с их беспощадной иронией и в то же время поэтическим настроением, с их многочисленными, подчас извинительными примечаниями. Она усердно отыскивает фрагменты, посвящённые мировой скорби, и примеривает их к себе, иногда задумывается даже над насмешливым атеизмом, который встречает в писаниях поэта. Яд, который по собственному признанию Гейне содержат его песни, начинает оказывать своё действие и подтачивать веру Елизаветы в Бога, сохранившуюся у неё, несмотря на все сомнения и на весь её либеральный дух, протестующий против ортодоксального клерикализма. С принцессой Гизелой, которая гостит здесь и относится к Гейне далеко не так восторженно, а подчас и просто не принимает его, Елизавета ведёт бесконечные дискуссии о поэте.

В начале июня Елизавета возвращается на родину. О короле Людвиге там ни слуху ни духу. Он уединяется в своих замках, возведённых в горах, и даже министры не могут к нему попасть. Зато всё больше ходит слухов о скудости казны из-за бесконечных затрат на возведение роскошных построек и о всё более противоестественном образе жизни короля.

Известия о состоянии здоровья Рудольфа звучат всё более оптимистично. Похоже, пребывание в Лакроме пошло ему на пользу, хотя, говорят, он окончательно не излечился. Кронпринц возвращается в Вену к своим прежним занятиям. Внешне он кажется выздоровевшим, что вводит Елизавету в заблуждение: она относится к этому делу не столь серьёзно, как оно обстоит в действительности.

Одновременно приходит известие, что серьёзно болен граф Андраши, и Елизавета поручает барону Нопче написать графу, чтобы он берег своё здоровье и съездил в Карлсбад. Нопча пользуется удобным случаем, чтобы немного рассказать министру и о своей повелительнице. «У Её величества, слава богу, всё хорошо, но, к сожалению, состояние её духа не таково, каким бы я хотел его видеть. Причин для этого, правда, нет, но тем не менее нервы у неё не в порядке. Поскольку она живёт одна-одинёшенька, она разговаривает всё больше сама с собой». Трезво мыслящий, рассудительный Нопча смотрит в будущее с озабоченностью. Собственно говоря, всё идёт хорошо. Действительно, несчастья ещё не случилось, хотя кое-какие признаки его приближения уже налицо, но императрица знает об этом мало или не знает вообще. Истинное значение болезни кронпринца от неё тоже скрывают. И хотя духовное развитие Рудольфа тревожит её, она, сама жаждущая свободы и разделяющая космополитические идеи тех писателей и журналистов, которые влияют на кронпринца, не в состоянии представить себе возможные последствия воздействия таких идей на того, кому предстоит стать правителем страны.

Елизавета всё больше уходит в себя, ей, по её собственному признанию, становится даже лень говорить. Доходит до того, что она отказывается повторить сказанное, даже если император не понял её. В таких случаях обычно выручает Валерия. Как-то раз Франц Иосиф, смеясь, замечает Елизавете:

   — Это просто счастье, что у нас есть такой рупор.

Удовлетворённо улыбаясь, он некоторое время смотрит перед собой, а потом с грустью добавляет:

   — А что будем делать, когда у нас больше не будет нашего рупора?

Несмотря на перемену душевного состояния жены, Франц Иосиф по-прежнему любит её и хранит ей верность. Именно он велел построить для неё виллу в Тиргартене. Её всегда приписывали страсти императрицы, и так уже владеющей достаточным количеством замков, к роскоши, но эта вилла соответствует запросам обоих супругов. Император — страстный охотник, а Тиргартен славился изобилием дичи. Что касается императрицы, то она любит уединение и природу и поэтому ненавидит расположенный посреди города Бург, равно как и великолепный Шёнбрунн — этот «дворец веселья», где она всегда чувствовала себя очень несчастной. Вилла Лайнц строится в стиле франко-итальянского Ренессанса и отвечает вкусу того времени. Внутреннее убранство и отделка, особенно в спальне императрицы, отличаются навязчивой, излишней роскошью и великолепием, которые кажутся сегодня необъяснимыми. Художника Макарта уже нет в живых, однако он ещё успел разработать эскизы для спальни Елизаветы в присущей ему манере украшательства. Самое прекрасное помещение на вилле — гимнастический зал императрицы, выполненный в стиле Помпеи и оснащённый всевозможными спортивными снарядами. Естественно, имеются великолепные конюшни, а также две школы верховой езды — под открытым небом и крытая, потому что в начале строительства ещё никто не знал, что Елизавета решила почти полностью отказаться от этого своего увлечения.