Педофил: Исповедь чудовища (СИ) - Пётр Крыжановский

но в чертовски узких джинсах, хорошо сидевших на его заднице.

Замешкав, выбирая левое или правое кресло, Альфред сел, с легкой улыбкой посмотрев на Риту, которая почему-то молчала.

Перед ней был уже не тот провинциальный, хоть и харизматичный, патрульный из Сиэтла. По виду это был настоящий фэбээровец, или же человек в черном. С одной лишь разницей — этот подлец ушил свой костюм и сделал его приталенным. Брюки были зауженными, и пиджак чудесно подчеркивал спортивную фигуру.

— Вы опоздали, — спокойно сказала Рита, втупившись куда-то себе под ноги.

От ее былого пыла не осталось и следа.

— Да, я знаю. Забирал костюм из ателье, — ответил Альфред, смотря на странную начальницу. — Вы же сами рекомендовали сменить одежду. Не мог же я не выполнить ваших указаний.

Рита растерянно кивала головой. Поставив локти на стол, она подперла кулаками подбородок.

— Пожалуйста, в следующий раз, если в рабочие дни вы не в офисе, катаетесь где-то по оперативным делам, сообщите мне или кому-то из ваших коллег. Пропускать работу у нас не принято, — не понимая, что с ней происходит и где ее профессиональная хватка, Рита говорила, стараясь не смотреть в черные яркие глаза, которые ей почему-то стали очень нравиться.

— Да, вы правы. Извините.

Услышав одобрение от хулигана в зауженных брюках, собеседница обмякла еще сильнее. Взяв себя в руки, она встала с кресла. На подоконнике стояла ее аккуратная брендовая сумочка. Немного пошарив в ней, она достала оттуда то, что так сильно вожделел ее подчиненный. Сев обратно, она положила это все перед ним.

— Ваш значок, ваше удостоверение и ключи от машины. Темно-синий «Форд Краун Виктория» стоит в аэропорту на парковке. Все необходимые документы на него в бардачке.

Альфред был не то чтобы скрытным человеком, но он не очень любил показывать окружающим свои эмоции. Видя золотистый сверкающий значок и удостоверение, где большими синими буквами написано ФБР, стоит гербовая печать и красуется надпись «специальный агент», он еле заметно засветился изнутри.

— Кто бы мог подумать, — тихо сказал Альфред, взяв в руки удостоверение, рассматривая его. — Два года назад я копался в мусорных баках и ночевал, где придется, а теперь я представляю департамент расследований главной федеральной спецслужбы страны.

Рита сдержанно улыбнулась.

— Фотографию мы взяли из ваших полицейских документов. Ничего страшного?

— Да, все отлично, — недоумевал новичок, видя вежливость своего нового босса.

— Что с квартирой?

Альфред развел руками.

— Пока не было особо много времени на ее поиски. Я все выходные читал рапорты и отчеты, которые нашел в рабочей почте. Обещаю, на этой неделе закрыть этот вопрос.

— Хм… И много прочитали? — заинтересовалась услышанным Рита.

— Отчеты за три месяца о ходе расследования, те, что составляет Кейт для главного офиса в Вашингтоне.

Телефон в кабинете зазвонил.

— Простите, — сказала Рита.

Сняв трубку, она поднесла ее к уху.

— Да, — немного послушала она собеседника, говорящего на другом конце провода, и ее лицо окрасилось недовольством. — Не сейчас, Поласки, я занята, — не дожидаясь ответа, она положила трубку.

— Продолжайте, — холодно произнесла Рита, не отошедшая от пустого звонка.

— Список улик, — настороженно снова включился Альфред. — Имеющиеся показания свидетелей и протоколы бесед с родителями.

— Что-то нашли интересное?

— Да, но пока не буду уверен, не хочу рассказывать. Лишь попрошу дать разрешение еще раз поговорить с родителями, учителями и одноклассниками похищенных детей.

Рита заметно помрачнела.

— Исключено, — категорично отрезала она.

— Почему? — не понимал Альфред. — Ваш новый агент пытается войти в курс дела, думаю, личное знакомство со свидетелями только поспособствует этому.

— Мы по несколько раз говорили с каждым, — настаивала на своем Рита. — С лучшими друзьями детей, одноклассниками, учителями, родителями, родственниками, лечащими врачами. Это ничего не дало. Все отчеты по этим беседам и долгие часы аудиозаписей вы можете найти на третьем этаже. Там среди пыльного барахла этого добра навалом.

Альфред не мог понять столь резкой и откровенно негативной реакции своего босса. Но больше всего он не мог понять, как при том, что ему не разрешают вести работу вне офиса, он должен помочь распутать дело.

— И все-таки я не понимаю, почему вы мне отказываете в моем теперь уже законном праве вести расследование.

Розовые очки спали с глаз Риты, и ее сердце и разум наполнились тяжело сдерживаемым высокомерием. Сложив руки, она положила их на стол перед собой, немного наклонившись вперед.

— Родители уже живут своими жизнями, Альфред. Я знаю, что, быть может, это цинично звучит, однако у многих из них есть еще дети или, например, интересная работа. И мне, сидя здесь, в этом кабинете, хочется верить, что все свое внимание они переключили на оставшиеся в их жизнях вещи. Вы знаете, как выглядят родители, у которых украли детей?

— Я имел дело с людьми, чьи дети пострадали от действий педофилов, — аккуратно оправдывался Альфред.

— Нет, агент Хоуп, вы имели дело с теми, чьих отпрысков вы спасли от лап педофилов. А я говорю о тех, у кого украл детей кто-то, кто перед этим убил человека.

— Да, я понимаю, — спокойно сказал Альфред, видя, что босса сейчас лучше не злить.

— Вот-вот, а мы все здесь видели. Именно поэтому мы все немного больные на голову. — Рита откинулась в кресле и стала, не торопясь, крутиться в нем то вправо, то влево.

— Несколько раз в год сюда под стены здания приходит белая словно мел Эшли Митчел, — поникши, сказала Рита.

— Мама Эндрю Митчела? — деликатно перебил Альфред.

В ответ собеседница кивнула.

— Она приходит сюда совершенно бледная, с опустошенными несчастыми глазами, — Рита встала и подошла к окну. — Она приходит в день, когда он родился, или в день, когда его похитили, в день, когда она придумала ему имя. Все агенты, включая меня, боятся этого момента. В эти дни она пытается найти меня или кого-то из сотрудников, падает ­перед нами на колени, плачет, прижимая к груди фотографию Эндрю. Вне важных дат ее держат нейролептики и антидепрессанты, но в дни, когда в жизни Эндрю случилось что-то важное, не помогают даже они. Каждый, кто работает в этом здании, чувствует себя виноватым перед ней