Серебряный змей в корнях сосны – 2 - Мария Дубинина

ты встал? Так мы до источников к ночи не дойдем.

– Ближайшее управление принадлежит школе Фусин, – сказал вдруг Юдай. – Это точно, я помню. Старшие ученики должны знать расположение всех управлений своей школы.

– Серьезно? – ужаснулись сразу и Кента, и Хизаши. Конечно, отправляясь в дальний путь, они просматривали карту с отмеченными на ней точками-управлениями, на случай вроде того, какой приключился с ними в рёкане «Нэкоджита», но чтобы наизусть и все…

– Это важно, – недоуменно сказал Учида. – Каждый уважающий себя адепт должен…

– Мы поняли, что ты себя уважаешь, – перебил его Хизаши. – Только что нам с того?

Ответил Кента:

– Если это так, то почему бы Тору не обратиться в Фусин?

– Может, потому что от Фусин слишком много бед? – язвительно предположил Хизаши.

– Попридержи свой ядовитый язык! – мгновенно вспылил Учида. Пальцы нервно сжались, но не нашли привычной твердости древка нагинаты и нехотя расслабились. – Не смей даже произносить имени моей школы!

Вспышка ярости была такой внезапной и яркой, что опешил не только Хизаши, но и Кента.

Казалось, Учида и сам испугался, и, извинившись вполголоса, перевел взгляд в пустоту. Кента кашлянул в кулак.

– Кхм, тогда идемте, поищем кого-нибудь, кто проведет нас к источникам.

Сказать – проще, чем сделать. Солнце давно перевалило за середину небосвода, нестерпимый жар немного утих, и крестьяне, должно быть, не спешили возвращаться с полей. Безлюдная деревня выглядела призрачной, покинутой, даже дети, завидев издалека незнакомцев, бросали игры и прятались во дворах. Хизаши повидал немало человеческих селений, и лишь ужасы войны превращали их в тени самих себя, однако эти края давно не подвергались набегам ронинов[56] и бедняков, решивших уйти на дурной промысел. Пахло едой, но вместе с ней и еще чем-то неприятно-сладковатым, как выветрившиеся благовония, потерявшие всякую привлекательность и напоминавшие теперь лишь о смерти и увядании.

Хизаши нахмурился, и его локтя вдруг осторожно коснулся Кента.

– Здесь пахнет застарелой болезнью, – сказал он. – Я помню этот запах. В святилище Лунного медведя мама помогала тяжело больным и учила меня основам.

– Лечение травами…

– Оно не всегда облегчала страдания, как и молитвы, к сожалению, – голос Кенты погрустнел. – И тогда этот запах повисал надолго. Мама говорила, так пахнет одежда шинигами[57].

– Иногда люди умирают, потому что пришел их срок, – жестко добавил Юдай, до этого молча идущий чуть в отдалении. – Или они заслужили смерть своей неправедной жизнью.

– А кто это решает? – мрачно бросил Хизаши. – Боги? А кто им дал такое право?

– Давайте не будем гневить ни богов, ни кого-то еще, – попросил Кента миролюбиво. – Тем более друг друга. Боги далеко, а друзья близко.

– Ты ошибся, – поправил его Юдай. – Верно говорить: боги далеко, а демоны близко.

– С такими «друзьями» и демонов не надо, – огрызнулся Хизаши.

Увлекшись беседой, они не сразу заметили идущую им навстречу полную женщину с корзиной мокрого белья. За ее спущенное с плеч верхнее кимоно цеплялся чумазый ребенок лет четырех-пяти. На счастье, селянка их тоже заметила не сразу, за что-то отчитывая мальчонку. Когда же ее взгляд поднялся на троицу учеников оммёдзи, в глазах застыл неподдельный испуг.

– Здравствуйте! – шагнул к ней Кента, разводя руки, чтобы показать, что не собирается причинить ей вред, но она уже увидела ножны и побледнела. – Мы путешествовали и остановились в усадьбе на горе, – он обернулся, кивнув вверх по дороге, – у Ханабэ-сан. Хотим посмотреть на ваши знаменитые горячие источники. Вы не покажете…

– Идем, идем скорее, – вместо ответа поторопила она ребенка, подхватила его одной рукой, второй крепче прижала к себе корзину и попыталась проскочить мимо.

Наперерез ей вышел Учида.

– Просто укажи путь, женщина, – строго велел он.

Громко разрыдался ребенок, оглашая жалобными криками всю деревню. Слезы ручьями текли по грязным щекам, и Кента только потянулся к нему, чтобы утешить, как мать уронила корзину в пыль и бросилась бежать так, будто ее преследовал дикий зверь. Мокрое белье распласталось мертвой бледной медузой у ног Куматани.

– Она сумасшедшая, – констатировал Хизаши, глядя ей вслед. – Здесь все не в своем уме, похоже.

– Она заражена и видит то, чего нет? – предположил Учида.

– Она просто испугалась. – Кента присел и собрал испачканное белье обратно в корзину, а ее поставил у обочины. – Кажется, в Янаги не очень-то любят пришлых.

– С каких, интересно, пор? – засомневался Хизаши. Возня Кенты казалась ему бессмысленной, хотя он догадывался, что тот поступит именно так. – Янаги последние лет десять живет своими целебными источниками. Не будет потока путешественников, не будет самой деревни.

– Никуда она не денется, – возразил Кента. – Жили же они как-то раньше. Нет, дело в другом.

Они дошли почти до самой реки, чей плавный изгиб с пологим берегом отделял деревню с противоположной от Акиямы стороны. Дорога отражала русло, как в зеркале, и в самом узком месте между ними сосредоточилось большинство домов. На террасе одного из них сидел, погрузив ноги в таз с водой, седой старик с нависшими тяжелыми веками, из-за которых неясно было, спит он или бодрствует.

Никто не взялся оспаривать право Кенты завести разговор первым.

– Одзи-сама[58]! – позвал Кента издалека. – Одзи-сама, хорошая нынче погодка, не правда ли?

Он приблизился к калитке, но заходить пока не стал.

– Вздор! – ответил старик, когда молчание затянулось настолько, что Хизаши засомневался, живой ли дед вообще. – Где это видано, чтобы так палило? Клены уже кровью наливаются, а эти ведьмы знай свое твердят. Кто сказал, что погода хороша? Тьфу, жара окаянная! Демоны разгулялись, огни нижнего царства по земле разносят!

Он замолчал так же резко, как начал возмущаться. Кента переглянулся с Хизаши, и они оба шагнули во двор. Дед вскинулся, с трудом приподнял веки и уставился на них светлыми щелочками глаз.

– Кто такие? Чего надо?

– Нам бы узнать, как попасть на ваши горячие источники, – с улыбкой сказал Кента. Если бы Хизаши столько улыбался, у него бы болело все лицо.

– Нет у меня никаких источников! – рявкнул старик. Потом обмяк, пошевелил нижней челюстью, будто разжевывал что-то, и позвал: – Тору! Тору-у-у!

Из дома выглянул знакомый парнишка и при виде учеников оммёдзи отпрянул в испуге. Хизаши с едкой веселостью подумал, что от него и в прежние времена так не шарахались, как в один этот день.

– Тору, негодник ты мелкий, – проскрипел старик. – Отведи-ка мальчиков ко входу в Иваана-буру[59]. Да поживее, у них там дело.

Хизаши присмотрелся к старику, но тот на вид был самым обычным человеком, доживающим свой короткий смертный век. Однако же в его речи сквозило что-то такое, что заставляло прислушиваться к каждому слову в ожидании подсказки.

Тору уставился на них во все глаза и замотал головой на длинной тощей шее.

– Неа! Мне, это… Маме надо помочь, вот. Тут идти-то. Сами дойдут.

– Может, нам тогда попросить Юки? – спросил Хизаши, опередив открывшего рот Куматани. Вопрос вырвался сам, и по лицу Тору Хизаши догадался, что задал его