Современная датская новелла - Карен Бликсен

— Оставь ты их в покое, — сказала Трутти, — не обращай внимания.

— Они лезут в пищу, — сказал он и встал со стула.

Он подкрался к стене. Там сидела муха. Он прихлопнул ее точным ударом. Ага, еще одна. Так, готова. Мухи сыпались дождем. Еще одна возле двери. Обреченная на смерть, она в последний момент почувствовала спасительный страх, видно только что залетела с холода, чувствительность не утрачена, от тепла они делались ленивы и самоуверенны. Муха взвилась, увернувшись от удара, ныряющим учебным самолетиком пересекла по диагонали кухню, потыкалась у стены, вернулась по диагонали же обратно к двери на веранду, скользнула вдоль окна, ударилась легонько об стекло, кувырнулась, но тут же оправилась, сделала вираж и полетела опять наискось к входной двери.

Шейные мускулы охотника на мух свело от напряжения.

Неужели ничто не соблазнит? Неужели так никуда и не сядет?

Она вылетела через дверь в прихожую, откуда вела лестница наверх, набрала было высоту, снизилась и взяла курс на лампу, облетела ее и пошла по второму кругу.

В конце концов она пристроилась, обыскав предварительно весь многоугольный плафон в стремительном и на посторонний взгляд сумбурном тыкании. Дьявольская муха.

Локе замер под лампой, размышляя, как быть. Согнать ее на другое место или прихлопнуть тут же осторожным, точно рассчитанным ударом, чтобы не разбить лампу. Не хотелось ее упускать, муха была хитрющая.

Он шлепнул ее легонько по спине. Она упала, но еще изо всех сил дрыгала лапками. Он наступил на нее.

— Подмети-ка мух, — сказал он Трутти.

— Сейчас, — сказала она с некоторым недовольством в голосе.

— Не сейчас, а сию минуту, — сказал он. — Противно, валяются на каждом шагу.

— Ладно, — сказала она и стала доставать из шкафчика веник и совок.

Он уселся за белый кухонный стол, положив на него одну ладонь. Обозрел кухню.

Еще одна возле двери. Отсюда они и лезут. Заткнуть бы чем-нибудь дверь, так ведь пролезут через окно, хоть затыкай, хоть нет. Пролезут где угодно, сквозь любые затычки. Мухи обладают свойством пролезать в любую щель, а может, плодятся прямо в доме. Он представил себе это отвратительное мушиное размножение, личинки, постепенно разбухающие и лопающиеся, и проталкивающиеся наружу мрачные рогатые мушиные головы с шарами глаз. Он ненавидел мух. Они садились ночью ему на губы, они ползали по лбу, они запутывались утром в волосах, жужжали и строили из себя невесть что. С какой стати.

— Хватит на сегодня мух, — зло сказала вошедшая Трутти, выбросила трупики в помойное ведро и убрала все на место.

— Хватит строить из себя, — сказал он и забарабанил пальцами по столу.

Некоторое время он предавался этому занятию, минута успокоения, полной бездумности. Потом встал, постоял, что-то насвистывая, взял со стола хлопушку и направился к двери на веранду. Повернул ключ, нажал на ручку и приоткрыл дверь. Так и есть. Пять-шесть штук, сидевших тесно в кучке, сразу всполошились, заползали в холодноватом полумраке.

— Поди полюбуйся, — сказал он Трутти, — целых пять штук. Отсюда они и лезут.

Она, помешкав, подошла.

— Ну и что, — сказала она.

— Отсюда они и лезут, — сказал он. — Мы заколотим дверь, забьем большим листом фанеры, чтоб ни щелочки не осталось. Завтра же позвоню плотнику, и все будет в порядке. Наконец-то избавимся от мушиных следов на обоях.

— Н-да, — сказал он, когда Трутти поглядела на него. — Этим, пожалуй, не спасешься.

— А представляешь, как было бы здорово, — сказал он, — если б жить в герметически закупоренном доме.

— Чтоб не войти и не выйти, — сказала Трутти.

— Шлюз, а там обработка ДДТ, — сказал он, — и в доме идеальная чистота. — Он не стал трогать мух. Закрыл дверь.

— Пойду поставлю машину, — сказал он немного спустя.

— Локе, — окликнула она его, когда он был уже в прихожей.

— Локе, — окликнула она снова.

— Локе.

Он обернулся.

— Понимаешь, Локе, — сказала она. — На машине пробили вмятину.

— Вмятину! — крикнул он.

— Ну да, — сказала она, — небольшую вмятинку.

— Небольшую, большую, — сказал он, — мне-то какое дело.

— Ну, уж не знаю, — сказала она.

— Не знаешь, — сказал он. — А откуда ты знаешь про вмятину?

— Мимо проехал грузовик, — сказала она. — Я как раз гравий разгребала у тротуара.

— Номера не заметила, — сказал он, беря ее за плечо.

— Нет, — сказала она. — Он мчался со страшной скоростью, я не сразу сообразила, отчего звякнуло, уж потом только увидела.

— Звякнуло, — сказал он.

— Ну да, — сказала она, — звякнуло. Сзади у него болталась цепь, и она стукнула по заднему крылу.

— Почему ты не посмотрела, какой у него номер, — сказал он, стискивая ей руку ниже плеча. — Почему не посмотрела? Не захотела, так и скажи, что не захотела. Небось подумала: «Так ему и надо».

— Я не успела, — сказала она.

— Положим, — сказал он, — был момент, когда ты вполне могла успеть, услышала, что звякнуло, подняла бы сразу голову, посмотрела на номер, взяла блокнот и тут же записала. Но тебе же безразлично, помято ли крыло, не помято ли. Неряха.

— Я, Локе, правда не успела, — сказала она. — Зря ты нервничаешь, вмятина совсем крошечная, почти и незаметно.

— Я эту машину с места трогать не собираюсь, — сказал он. — Пусть стоит, где стояла, а то еще полиция подумает, будто я сам пробил вмятину.

— Да вмятина-то малюсенькая, — сказала она, — ну просто крошечная.

— Вмятина есть вмятина, — сказал он. — Не хочу я такой машины. Уж лучше б сразу вдребезги. К чертям собачьим. Для меня она испорчена.

Она увидала, что он чуть не плачет.

— Да ты пойди хоть взгляни, — сказала она.

— Хорошо, — сказал он, — я пойду.

Он взял фонарик. Ему теперь все равно. Не нужна ему эта машина.

Он посветил на левое заднее крыло. Ничего вроде не заметно. Он внимательно осмотрел всю плоскость. Ага, маленькая, с палец шириной, ссадина на лаке, до самой грунтовки, просвечивает желтовато-серым. Нет, такое его не устраивает.

Ну что, скажите, за идиотство: чтобы сзади висела цепь, пусть, мол, болтается во все стороны.

Он вернулся и учинил ей допрос насчет грузовика. Белый, большой, борта выше обычных, как для перевозки скота. Ей кажется, она его и раньше видела. Ну да, конечно, он появляется ежедневно в одно и то же время, действительно огромный, изгороди у вилл вон какие высокие, и то видно, как борта мотаются.

— Завтра я никуда не иду, остаюсь дома, — сказал он.

— Позвонил бы в полицию, — сказала она.

— Номер нужно записать, и вообще будет лучше, если я сам потолкую с этим типом. Остановлю, и все.

— Стоит возиться, — сказала она. — Какое это имеет значение.

— Какое значение, — сказал он. — Очень даже большое. Выходит, пусть эта колымага носится себе, где ей вздумается, и махает своей цепью. Так недолго и насмерть человека убить. Поразительно, до чего люди безответственны. А, пусть его едет. Авось обойдется. Нет, не обойдется. Попомни мое слово, не обойдется. Я не из тех, кто станет попустительствовать, нет уж, не надейтесь. Пусть оплатит мне новую машину.

— Новую машину? — сказала она.

— Эта мне теперь ни к чему, — сказал он. — Для меня она испорчена. Вконец. Лично я хочу иметь машину без вмятин.

— Так и эта без вмятин, — сказала она. — Можно сказать, почти.

— Почти, — сказал он. — Ну и ну, ты думаешь, меня устраивает почти. Нет уж, почти мне не надо, мне надо совсем. Совсем. Тебе ясно?

— А кричать зачем, — сказала она.

— По-иному ты не понимаешь, — сказал он. — Ты известная неряха, тебе хоть свинарник вокруг. А я не могу и не хочу.

— Ну, хорошо, хорошо, — сказала она.

— И не возражай мне, — сказал он. — Могу я в конце концов делать, как мне хочется?

— Ты кофе не хочешь? — сказала она.

— Нет, спасибо, мне еще надо подумать.

— Может, ляжешь?

— Нет, ложиться я вообще не собираюсь, все равно не засну.

— Глупости, — сказала она.

— Ложиться я не буду.

— Тише, соседи сбегутся.

— Пусть сбегаются, — сказал он. — Небось они и подкупили шофера, чтоб он покалечил мою машину. Увидят ее, так аж зеленеют от зависти. За своими смотреть не умеют, только и знают, что другим завидовать. Пусть сбегаются, я им скажу, что я о них, подлецах, думаю.

Трутти убирала посуду. Он уселся за белый кухонный стол, подперев голову рукой. Покончив с посудой, она, как обычно, пошла принять перед сном ванну.

Он выпрямился на стуле, сидел как аршин проглотил. Ему пришла идея просидеть так всю ночь до утра.

— Что это ты как сидишь? — сказала она, выйдя из ванной. — Уж не заболел ли?

— Я сижу так, как человеку следует сидеть. Привыкли сидеть развалившись.