Юрей теу - Дин Сухов

Они ублажают их зрение, покрывая зеркала их глаз черно-белыми символами дуалистических догм. Но как можно поверить в то, что придумано смертными и как отрешиться от мысли, что ты живой? Опутавшись паутиной философии, мудрец мечтает перевоплотиться в бабочку, чтобы постичь единую Истину, которая освободит его от вечных терзаний души. Но тщетны все терзания мудрецов мира и нет ответов на миллионы их вопросов. Возможно, потому что не существует ответа на тот бред, который мы называем смыслом жизни. Он есть, и его нет. Мы видим его и не видим. А то, что мы видим, угодно лишь нам самим.

Мы — глупые философы-пауки, плетущие паутину псевдо-реальности. Самообман. Да, он нас успокаивает. Но крики миллионов крикунов не способны убедить Вселенную в том, что они есть. Их крики от страха перед смертью, а их смерть не больше чем продолжение безмолвного крика. Мы есть. Нас нет.

Мысли рождают слова, слова порождают дела. Дела из пустой головы мудрых слепцов. Тленом кормятся мысли-черви, из которых вырастают жирные зеленые мухи. Те самые ангелы-предвестники, якобы нового дня! Мы есть. Нас нет.

И если мы видим свет солнца, то это еще не говорит, что это не тьма. Ночь затворяет врата света, но в ней нет ничего такого, чтобы мы не могли рассмотреть. Потому что мы сами придумали ее тайны и нарекли их тьмой.

Прав тот, кто сказал, что Бога нет. Его и в самом деле здесь нет. Он здесь не нужен. Мы сами боги своего болота и топим себя в своей персональной утопии! Возможно для того, чтобы безболезненно вырваться из этого дурно пахнущего круга, нужно просто перестать болеть. Болеть жизнью. Болеть болезнями других и болеть придуманной лично для себя болезнью. Нужно забыть о двойственности вещей и просто быть. Нужно забыть о любви и ненависти. Забыть о слезах и радости. Забыть свое имя и себя, придуманного тебя в придуманном мире. Нужно перестать придумывать и мечтать о придуманном кем-то.

Сотри себя и ты спасешься, обретя крылья забвения и покоя. Возможно, он такой и есть Бог: равнодушный, пустой и свободный. Ему плевать на наплевательство оплеванных и глубоко безразлично безразличие обличенных. Возможно, когда-то он тоже был человеком, но однажды прозрел от слепоты смертных и обрел свободу не думать. Душа бога-пустота. В ней нет ничего кроме пустоты. Он пуст и поэтому он бог. Он свободен!

Когда-то смертные возомнили о своей высокой значимости и с тех пор их жизнь, якобы обрела какой-то смысл. Ради этого смысла смертные бессмысленно истребляют себе подобных и с некоторых пор возвели в ранг религии каннибализм. Их бог-каннибал, продляющий себе существование пожиранием жертв своей же иллюзии. Ну, неужели это и есть тот самый лучший из миров, воспетый в веках поэтами и романистами?! В таком случае, они тоже все каннибалы, зараженные атавизмом культуры самопоедания. Тупик и выхода нет, для тех, кто своими руками замуровал себя в этом воспетом замурованными тупике.

Плюнь в глаза тому, кто говорит, что любит тебя. Заставь себя поцеловать того, кто был омерзителен тебе при жизни, и кто любил доставлять тебе боль. Любовь и ненависть придуманы тобой. В них нет спасения. Тот, кто любит тебя, любит лишь то, что он придумал о тебе. Тот, кто казнит тебя, убивает в тебе все то, что он ненавидит в себе. Ты-третейский судья, судьба которого быть заживо сожранным во имя продолжения этого бесконечного каннибализма обреченных на отравление сомнительными прелестями жизни.

Забудь о том, что ты проснулся. Не думай о том, что ты спишь. Тебя здесь нет, и никогда не было, а то, что есть, принадлежит не тебе. Это собственность Дьявола. Он и есть настоящий хозяин и главный эгрегор этого мира. Его больше нет нигде.

Он живет только здесь: в мыслях, словах и делах, проснувшихся с утра и ощутивших себя живыми. Они придумали его и нарекли «смыслом своей жизни».

Уйди от мыслей, от пустых слов и от никчемных дел! И тогда, быть может, у тебя вырастут настоящие крылья. Непридуманные никем. Не осмысленные седыми философами. Не воспетые певцами и поэтами. Не отмоленные в каннибальских капищах религиозных фанатиков. Не благославленные Отцом и Сыном и Святым Духом.

У тебя просто вырастут крылья. Ты поднимешься вверх и больше никогда не вернешься обратно. Нераспятый, нелюбимый, не проклинаемый! Свободный и пустой, как бог!

Тебе нравится об этом не думать?…

Облизывая вспухшие от укусов губы, Петти Чарли печально улыбалась своему отражению в зеркале. Ее отражение прощалось с ней, растворяясь в argentum потустороннего мира. Отныне им не суждено больше видеться друг с другом. То, что оставалось здесь, не было Петти Чарли. Здесь осталась только ее тень, облаченная в грубые вериги плоти. Переступив этой ночью порог пред-небытия, она не пожелала возвращаться обратно и приняла облик отраженной в воде Вечности. Ее нежная восточная подруга снова плакала, безмолвно умоляя ее, вернутся назад. Но ее горячие слезы не смогли растопить лед отчуждения в душе Петти Чарли. Окунувшись в тайну художественной магии безумного художника, Петти впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему свободной и счастливой. И когда-то близкий ее сердцу мир людей показался ей чуждым и совершенно не приспособленным для жизни.

«Это был всего лишь долгий кошмарный сон, — твердила она сама себе, прощаясь со своим отражением. — Скоро все закончится, и я проснусь».

Под ее ногами медленно струилась река Вечности и в ее тихом голосе слышалась волшебная мелодия неба.

Над ее головой кипела холодная магма космоса, разбрызгивая по углам Вселенной мириады стеклянных звезд. В их блеске зарождались души планет, оживленных божьей искрой.

Вдыхая в себя потоки обжигающе-чистого воздуха, она ощутила себя частью ветра, разбуженного дыханием космического Титана.

Он был там, глубоко внутри ее космоса и животворящий взгляд его был устремлен из тающего отражения в зеркале прямо в ее больную душу. В нем было исцеление от тяжких мук памяти и липкой проказы земной экзистенции.

Как только отражение Петти Чарли исчезло с гладкой стены зеркала, она почувствовала внутри себя покой и тишину. Черные демоны отчаяния и скорби покинули ее, не в силах разгрысть ледяные глыбы остывшей крови своей бывшей жертвы. Она стала недосягаемой, недоступной и безразличной к смерти. Она обманула смерть, переступив пред-небытие и избрав бессмертие. Петти Чарли могла бы стать богом, если бы не была человеком. Она могла бы вновь заболеть человечеством, если бы не исцелила в себе бога. Гений безумного художника подарил ей власть над материей, временем и пространством, указав путь, проложенный богами.

Перед тем, как переступить порог четыреста двадцать первой минуты нового дня, Петти Чарли поцеловала плачущую подругу в мягкие уста и, смахнув с ее глаз красные слезы, выпрыгнула из картины. Ее милая подруга не хотела, чтобы она навсегда покинула мир живых, и слезы ее были предупреждением о скорой разлуке. Бессмертные не могут оживить застывшую реку Вечности, так как они сами являются частью ее вод. Расколдовать ее может лишь смертный, имеющий шанс на бессмертие, но верный до гроба своей второй матери смерти. Петти Чарли выбрала Вечность, остудив свою кровь в ее ледяном потоке, и предала Любовь и Смерть, став мертвым отражением своего живого облика.

Четыреста двадцать первая минута стекла по серебряной вилке в фарфоровую тарелку, обернутую в ленту хрустящего бекона, и превратилась в огненную каплю Tabasco, выжатого из спелой мякоти Capsicum frutescens.

— Мисс Петти, что с вами? Мы теряем вас, мисс Петти? — раздался настойчивый стук в двери храма Бессмертных.

Петти оторвала взгляд от расползающейся по тарелке ярко-красной капли и равнодушным взором окинула лентообразную панораму пространства, заполненного жующими физиономиями постояльцев мотеля.

— Что с вами, Петти? За минувшие пятнадцать минут вы не сказали ни единого слова! — запихивая в провал рта желтый сгусток микровселенной, пробубнил «новый миссия».

Викканка Арнфрид, сидя рядом, равнодушно наблюдала за жадной трапезой мужа. На ее восковом неподвижном лице застыла печать усталости, оставленная неумеренными сумеречными забавами. Казалось, викканка проглотила луну и не знает, как выковырять себя из ее щербатой сферы.

Четвертый рыцарь Круглого стола, сидел, понурив голову, и едва не клевал носом в горку консервированной фасоли, уложенной на тарелку в форме пирамиды Микерины. El bandido похоже был утомлен еще больше, чем его блеклая совратительница, и его el espfritu militar, едва теплился в его скомканной тушке.

За соседним столиком спиной к Петти сидел фиолетовокудрый Хэншин и его златокудрый дружок Фушиги. Они пили из высоких бокалов апельсиновый сок и о чем-то весело болтали на своем хитром языке. Фушига, заметив устремленный на их столик взгляд Петти, радушно ощерился ей и быстро ткнул длинным ногтем своего фиолетового друга. Хэншин улыбнулся еще шире, обнажив три ряда саблевидных зубов белой акулы.