Тайная алхимия - Эмма Дарвин

Странно и греховно, что я думаю о таких вещах в подобное время: мой разум должен быть сосредоточен на Боге, а не на телесных утехах. Но я люблю не только тело Луи. Больше всего я люблю его разум, с того дня, как мы случайно встретились после стольких лет разлуки. А теперь, сидя на грубой траве вместе с теми, кто держит меня в плену, кто ожидает, пока я закончу есть, чтобы снова двинуться в путь, я знаю: на этой земле у меня не было другой такой любви, как наша с Луи. А теперь у меня никогда уже ее не будет.

Может быть, эта медленная езда по жаре навстречу смерти дарована мне, чтобы поблагодарить за подобное знание. Эти пустые мили — паломничество, молитва, путешествие, свободное от всего, кроме простого осознания моего конца. И эту пустоту Господь наполнил странным милосердием: тем, что я снова могу познать такую любовь. Если это правда, что любовь Луи ко мне и моя любовь к нему — всего лишь крошечная частица толики Господней любви к самому ничтожному из смертных, тогда как я могу страшиться конца, если он принесет мне такую невообразимую радость?

Я поднимаюсь и киваю Андерсону. Я готов продолжить путь.

ГЛАВА 6

Энтони — Вечерня[71]

Этот год ссылки я вспоминаю то как голод, то как изобилие.

Мы двинулись маршем к Йоркширу, чтобы встретиться с мятежниками Ланкастеров. Чуть раньше мы получили известие, что войска, которые шли к нам на помощь, перешли на другую сторону и присягнули на верность Генриху. Очередной гонец опустился на колени перед Эдуардом и выдохнул, что все они маршируют сюда, но теперь для того, чтобы нас арестовать. Молодой Ричард Глостер в приступе мальчишеской доблести выкрикнул, что мы должны сражаться с мятежниками до последнего. Его брат держался иного мнения. Многие наши люди уже потихоньку удирали, и Эдуард позволил им уйти, чтобы они смогли вернуться к своим фермам и мельницам без массового проявления неповиновения своему королю.

Когда наши люди рассеялись, мы развернулись и во весь опор поскакали сквозь ночь.

В самой глубокой темноте мы нашли дорогу в обход Гейнсборо, а когда занялся скудный рассвет, заметили первые башни кафедрального собора Линкольна: они, как призраки, маячили на фоне неба.

Мы обогнули Линкольн, а когда темнота рассеялась, увидели, как изменилось все вокруг. Остались позади зеленые луга Йоркшира, которые мы бросили на поживу Уорику. Здесь же до самого горизонта протянулись темные поля, плоские, как стол, изборожденные бесчисленными канавами. Над ними висел туман, будто только вчера отсюда отступил паводок.

Каждые несколько сотен ярдов дорогу пересекала дренажная канава, и не раз лошади спотыкались, а мы кляли их за неосторожность.

Мы тоже устали, но не могли отдохнуть: в этих пустых землях даже горстку людей можно было увидеть с расстояния многих миль.

Один раз мы сделали короткую остановку, чтобы купить хлеба и мяса на ферме и дать отдохнуть лошадям.

Другой раз заметили в тумане группу верховых, которые, похоже, направлялись к нам. Я подумал, что это мой брат Джон и мой отец, которых Уорик в прошлом году схватил во время бегства и приказал убить без суда. По крайней мере, им дали исповедоваться, тем самым поручив суду Бога, хотя и отказали им в земном суде. Потом люди исчезли в тумане, и мы снова смогли дышать.

Молитвы за душу отца — такие же, на какие я сам могу рассчитывать сейчас.

Мы поспали в сосновой рощице, завернувшись в плащи и привязав лошадей, а влажный туман обволакивал иголки у нас над головами и ронял капли, то и дело будившие нас.

На рассвете, у Бостона, мы посмотрели вперед, в сторону Уоша, и по соленому водному пространству с заплатами земли сразу поняли, что прилив отступил.

Нам следовало поспешить с поисками проводника, который переправил бы нас на другую сторону залива.

— Почему бы не подождать следующего отлива? — спросил Гастингс — Лошади полуживы от усталости, да и мы чувствуем себя ненамного лучше.

— Следующий отлив будет за полночь, сэр, — сказал, качая головой, начальник порта. — Если вы отплывете тогда, с тем же успехом можете, помолившись, скакать прямо в зыбучие пески. Но если вы отчалите через час, то справитесь. Я найду вам проводника, а вы раздобудьте свежих лошадей.

Несмотря на то что Эдуард хлопал по плечу торговца лошадьми и улыбался его жене, нам сказали, что мы должны заплатить за лошадей дорого, так как нас ждет рискованное путешествие и будет трудно заполучить лошадей обратно. Мы не могли торговаться из-за цены, потому что не в силах были скрыть, как срочно нам требуются кони.

Но наконец мы очутились в седлах, и вместе с нами — проводник. То был немногословный маленький смуглый человек с низким лбом.

— Знаете, что говорят о жителях болот? — спросил Ричард Глостер, направляя свою лошадь поближе к моей. — Что у них ноги с перепонками, чтобы удобнее было жить в топях. Может, заставим его снять сапоги и показать ноги?

С перепонками у него были ноги или нет, наш проводник провел нас через залив галопом, иногда забирая в сторону, чтобы избежать глубокого канала, но порой наперекор здравому смыслу направляя лошадь в воду, прочь от ила и песка. Прохладный соленый ветер теребил плащи, и там, где вода была поглубже, брызги окатывали нас, пока намокшая холодная ткань не начинала липнуть к ногам.

Мы почти не разговаривали. Подчиняясь приказам проводника, мы скакали быстро, сбившись плотной группой, там, где такая скачка была безопасной, и рассыпались, чтобы порознь выбрать путь там, где почва начинала дрожать под ногами наших коней.

Лошади не любят непрочную землю. Они терпеть не могли ступать по таким местам и шагали нехотя, пятясь и вскидывая головы у каждого ручейка и запятнанного зеленью участка.

Мы все устали. Чтобы управляться с незнакомыми лошадьми и продвигаться вперед, требовались терпение и силы, которых, казалось, не осталось больше ни у кого, кроме Эдуарда. Король заставил улыбнуться даже нашего проводника, пошутив насчет больших морских птиц и маленьких болотных птах, которые летали, резко снижаясь, и сновали вокруг по песку.

Зарево в сером небе — самого солнца мы не видели — начало опускаться, серебря осоку и болотную траву у края песков и бросая зыбкие тени на местность, которую мы пересекали.

Внезапно из тростников, что были ближе к берегу, с хлопаньем крыльев и пронзительными криками поднялась огромная стая чаек.

Лошадь Гастингса испугалась, повернулась и понесла. Моя чуть не последовала ее примеру, и я увидел, как лошадь Эдуарда тоже сделала скачок.