Бумажный занавес, стеклянная корона - Елена Михалкова

– Я же говорил, нервы у творческих людей ни к черту, – удовлетворенно воскликнул Грегорович. – Не выдержал, гад. Решил таки подать сигнал своему Андрюшеньке! Интересно, когда и где они успели сойтись?

– Да где угодно, – снова подал голос Кеша. – Вы лучше меня знаете, что Решетников ваш со всеми успел поработать.

– Правда, Кешенька, твоя правда. Но какая же сволочь!

К кому относилось последнее замечание, Сергей так и не понял.

– Почему вы дружно решили, что убил Джоника не сам Решетников? – спросил он. – Сообщение ничего не доказывает. Бантышев мог просто сообразить, кто виновник, и постараться его… не знаю… успокоить. Приободрить.

– Мог, лапушка ты моя, конечно, мог! – обрадованно заверил Грегорович. – Но тут ведь что получается? Совокупность обстоятельств!

Он с многозначительным видом поднял указательный палец к потолку.

«Вот же павлин. Какая тебе еще совокупность?»

– Богдан Атанасович прав, – спокойно сказал Макар, словно прочитав мысли напарника. – Эсэмэска доказывает, что Решетников и Бантышев были близко знакомы. А оба они это скрывали. В свете нашей с тобой, Серега, первоначальной задачи и подозрений Джоника, вывод напрашивается однозначный.

– Да и текст… – поддакнул Грегорович. – Сообщение, котики мои, интимное. «Мой хороший!» Ха!

Бабкину неожиданно стало жалко и скользкого голубоглазого хмыря Решетникова, и Бантышева с его вечной лучезарной улыбкой. Нет людей мрачнее и грустнее клоунов.

– Картина вырисовывается следующая, – сказал Макар. – Сколько длится связь Бантышева и Решетникова, мы не знаем, но это и не имеет значения. Джоник заподозрил своего администратора. Возможно, кстати, что Андрей об этом догадался. Он мальчуган с хорошей чуйкой. Но деваться ему было уже некуда, он увяз в отношениях с Джоником по самую макушку, и очевидно было, что разрыва Баширов ему не простит. Все-таки от популярности у парня крышу действительно сорвало. Вы знали об истории с охранником Джоника, Богдан Атанасович?

Грегорович покачал головой.

– Я слышал. – Кутиков заинтересовался и даже выступил на шаг из своего угла. – Кажется, тот отказался подчиниться Джонику. То ли в бой не полез, то ли, наоборот, из драки вовремя не вылез.

– Правильно. Но это не все. Баширов после этого уволил телохранителя. А сутки спустя того избили в его собственном подъезде, и он скончался по дороге в больницу. Кровоизлияние в мозг.

– Ты откуда знаешь? – подозрительно спросил Грегорович.

Откуда-откуда… Человечек Перигорского принес в клювике этого нажористого червячка всего час назад. Зато сразу стало понятно, что Решетникову и впрямь было чего опасаться.

Макар неопределенно пожал плечами.

– Осведомленные люди рассказали. Официально считается, что имело место ограбление. Но очень уж подозрительное совпадение: сначала телохранитель отказывается выполнять приказ, потом его вышвыривают со скандалом, а затем избивают. Может, смерти его никто и не хотел. Но у парня было военное прошлое, отбивался, поди, как черт – ну и исполнители не смогли вовремя остановиться. А Решетников эту ситуацию наблюдал собственными глазами.

– Точно? – быстро спросил Кеша.

– Ага. Жора Пащенко, нынешний охранник, вспомнил, что администратор был в клубе с Джоником, когда все произошло. То есть видел и преступление, и наказание.

– Боялся, значит, что Джоник его прикончит, – с жалостью сказал Грегорович.

– Прикончить, может, не прикончил бы, но что-нибудь ценное мог отшибить, – пробормотал Бабкин. – Мстительный он товарищ. Был.

Некоторое время все молчали. Ветер запутался в шторе и тщетно пытался выбраться из прозрачных складок.

– К вам, Богдан Атанасович, Джоник явился подготовленным, – нарушил молчание Илюшин. – С полноценным досье на всех, на кого удалось узнать что-то компрометирующее. Больше всего он боялся насмешек. И тут, как назло, ваша Медведкина заинтересовалась моим другом.

Бабкин почувствовал, что багровеет.

– Я бы тоже заинтересовался! – подмигнул ему Грегорович.

– Устроила розыгрыш с сундуком, – продолжил Макар. Сейчас Бабкин, как никогда, был благодарен Илюшину за то, что Богдан не сбил его с мысли. – Да еще и привлекла к своей шалости Решетникова. Андрей, понятное дело, не догадывался, как их шутка подействует на Джоника. Иначе его и арканом не затащили бы в этот сундук.

– Там еще и Кармелита поучаствовала! – припомнил Кутиков.

Грегорович фыркнул:

– Ну она вообще каждой бочке затычка. Ничего удивительного.

– В общем, Джоник попал в ту самую ситуацию, к которой был готов лучше всех. И открыл огонь на поражение. Досталось каждому. Ему важно было создать иллюзию осведомленности, поэтому там, где Баширов ничего не знал, он выдумывал. Например, про Олесю Гагарину.

– А я сразу решил, что это чушь! – похвастался Грегорович.

– Ничего вы не решили, – вмешался Кеша. – Стояли и тряслись, не разболтает ли кто прессе о вашей гениальной затее с ротацией. Чисто цуцик.

Грегорович вспылил было, вскричал: «Да я! Да ты! Да кто тебе позволил, холоп?» – но быстро сник.

– Выдумка была рассчитана на зрителей, – продолжил Макар. – Чтобы получилось, как в анекдоте: ложечки-то нашлись, но осадок остался. Но вот с Бантышевым Джоник попал в яблочко.

Илюшин в двух словах пересказал Грегоровичу и Кутикову эпизод с Кузбассом и его дочерью. Дослушав, камердинер и певец переглянулись. Грегорович сразу стал очень серьезным.

– За такое и убить могут. Да, Кеша?

Камердинер почесал нос.

– На месте Бантышева я бы после такого фокуса в темные подворотни не заглядывал. Ради кого, говорите, это все было затеяно?

– Ради Олеси Гагариной, – подал голос Сергей. – Приятели они.

– Что они дружат, всем известно. – Грегорович, наконец, устал торчать посреди комнаты, как незаколоченный гвоздь, и сел. – Но кинуть самого Анчарова… А наш Витька бесстрашный человек! Кеша, ты б ради меня кинул Анчарова?

– Я б ради вас даже мяч не кинул, – флегматично отозвался Кутиков.

– Подлец ты потому что! А вот Бантышев…

– Бантышев от страха ударил Джоника вашим любимым купидончиком, – перебил камердинер. – И сбежал. Правильно я излагаю суть событий, Макар Андреевич?

Илюшин кивнул.

– Теперь становится понятным расхождение в показаниях у Гагариной и всех остальных. Бантышев утверждает, что они с Олесей выбирали ей платье к ужину, а Гагарина – что обсуждали райдеры и концерты. Договориться об одинаковых показаниях они попросту не успели. Олеся на голубом глазу заверяет нас, что история о Кузбассе – глупые сплетни. А Кармелита выкладывает во всех подробностях правду. Я, кстати, именно тогда и начал подозревать ее.

– Его, ты хотел сказать? – поправил Грегорович.

– Ее. Кармелиту. Мне показалось, слишком уж явно она подставляет нам Виктора. В тот момент я еще думал, что слова Джоника насчет того, что она не смогла родить нормального ребенка, ее смертельно уязвили.

Кутиков и Грегорович снова переглянулись. На этот раз непонимающе.

– А это не так?

– Нет, Богдан Атанасович.

– Слушай, – помолчав, осторожно сказал Грегорович. – Мы, конечно, не обсуждаем эту тему. Даже друг с другом. Дети наши – это совсем-совсем отдельный разговор. У меня вот двое, и кто об этом знает?

– Главное, чтоб вы сами об этом помнили, – тихо шепнул Кутиков в пространство.

Грегорович, вопреки обыкновению, не отреагировал.

– Но про Кармелиту мне немножко известно. – Он наклонился к Илюшину. – То, что сказал ей Джоник… В общем, да, за такое убивают. Он ведь ее фактически обвинил…

– …в том, что она неспособна родить здорового ребенка, – закончил за него Илюшин. – Кармелита его и не рожала. Ни здорового, ни больного.

Грегорович широко раскрыл глаза.

– Это усыновленный мальчик, – сказал Макар. – Кармелита взяла его из детского дома, когда ему было два года. Прекрасно зная о его диагнозе и о перспективах лечения. Довольно нерадужных перспективах, надо сказать.

– Что? – изумился Кутиков. – Откуда известно?

– Не имеет значения. – Илюшин не собирался светить ни Перигорского, ни тех, кого Игорь Васильевич отрядил им в помощь. – Официально усыновление – это тайна. При желании можно найти документы, подтверждающие его факт. Но зачем? Лучше спросить Веронику Аркадьевну. Готов спорить: если задать прямой вопрос, она не будет лгать. И даже молчать не станет.

Бабкину очень хотелось спросить, с чего Илюшин это взял, но он не стал.

И Кутиков, и Грегорович выглядели пораженными новостью едва ли не сильнее, чем вскрывшейся правдой о Бантышеве.

– Взяла инвалида из детдома! – ошеломленно повторил Богдан. – Святая Магдалена! Кеша, ты слышал?! А я-то всю жизнь называл ее эгоистичной сукой…

Грегорович внезапно прослезился. Всхлипнул и вытер слезы рукавом, не стыдясь. Полез в карман, вытянул огромный платок и шумно высморкался в него.