Попаданка по обмену, или Альма-матер не нашего мира - Надежда Мамаева

Некромант же тем временем нес украшения с гордостью, как честно отвоеванную добычу. Ровно до порога женского общежития. Именно здесь он договорился встретиться с Риной. До рандеву оставалась пара гинков, которые показались Мейнсу вечностью. В его душе сомнения и страх отказа, доселе дремавшие, начали не просто просыпаться, а вальсировать, все ускоряя ритм.

«У меня есть жених», «Из этого ничего не выйдет», «Пожалеешь же» – обрывки нечаянных фраз крутились в голове Верджа. Казалось, что даже самое безобидное слово, малейший жест, могут подтолкнуть его к срыву.

И все же он решил бороться за то, что в его мире зовется любовью. Пусть даже получит отказ, но он должен сделать это мракобесье предложение. Иначе всю оставшуюся жизнь будет сожалеть о несказанном.

Единственное, о чем уже успел пожалеть Вердж, так это о том, что не спросил у Макса: как положено делать предложение руки и сердца в их мире.

Некромант нервно мерил шагами крыльцо, когда Рина появилась на пороге. Он резко остановился, сглотнул и смог выдавить из себя:

– Ты не против прогуляться?

Рина

То, что Мейнс сегодня нервничает, было видно с первого взгляда: как он то и дело принимался чесать кончик носа, как постоянно одергивал рукава куртки, которая и так сидела нормально, как пытался что-то сказать пару раз и уже даже открывал рот, но так и не произносил ни звука.

Я не торопила, давая ему время собраться с мыслями. Хотя так и подмывало спросить, что у него могло случиться?

Гравийная дорожка кончилась быстрее, чем мое терпение. Мы оказались у парапета. За белой оградой на водной глади играла легкая рябь. Ветер, так усиленно флиртовавший с листвой, закружил осеннее золото в вихре вальса. Желтые резные кленовые кораблики заскользили по воде.

Вердж резко выдохнул, словно перед шагом за черту невозврата, и взял меня за руку.

– Рина, знаешь, чего я хочу больше всего? – Странный вопрос, заданный глядя глаза в глаза.

Он не дождался моего ответа, словно боясь его, и перебил сам же себя:

– Быть с тобой. Всегда. Ведь только когда ты рядом, я чувствую себя самим собой, чувствую этот мир без фальши и лжи. Когда мы вместе, я дышу полной грудью. И знаешь, вчера, когда ты стояла на сцене, понял: ни за что на свете не хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни. Не хочу, чтобы из-за отца или окончания программы я тебя потерял.

Я смотрела на него, понимая, что сейчас он говорит не разумом – сердцем. Обо всем. Ведь когда он был рядом, я тоже словно жила в два раза ярче. Но его слова о лжи… Как же это, оказывается, тяжело: признаваться в обмане, с которым уже срослась кожей. Но надо. Набраться смелости я не успела, тишину разрезали слова, которые мечтает услышать каждая. Но как же они были сейчас не к месту.

– Я прошу выйти за меня замуж. Разделить со мною кров, хлеб и огонь. Стать путеводной звездой, хранительницей очага, матерью моих детей.

Судя по тому, как он это говорил, слова эти были не просто предложением – какой-то ритуальной фразой, требующей короткого и однозначного ответа.

Закушенная до боли губа. Во рту уже чувствовался металлический привкус. Нет, так нельзя. Ответ, совсем не тот, которого ожидал Вердж, сорвался с моих губ:

– Прости, давно надо было тебе сказать, но все никак. – Я замолчала, переводя дыхание. Короткий миг, в котором застыл целый мир, как в зерне песка – вечность. За это мгновение лицо некроманта побелело. Оно стало напоминать гипсовую посмертную маску. Я испугалась и, буквально захлебываясь словами, заговорила: – Я не Арина. Арина – это моя сестра. Она должна была поехать сюда, на обмен. Это она – олимпийская чемпионка, фигуристка с мировым именем, но у нее свадьба на носу, а тут эта программа, от которой не откажешься, вот она и просила ее подменить. Мы ведь близняшки. Никто разницы бы и не заметил.

С каждым произнесенным словом лицо Верджа оживало: вот вернулся на щеки румянец, разгладилась едва заметная складочка меж бровей, разжался кулак, сжимавший до этого мрамор парапета. В глаза бросилась маленькая трещинка, словно черный волос на белом мраморе. А ведь ее в начале нашего разговора не было…

Я подняла взгляд на Верджа. Он смотрел на меня, словно впервые увидел, а потом враз осипшим голосом спросил:

– Значит, никакого жениха у тебя в твоем мире нет?

Я лишь помотала головой. После этого простого жеста он резко вздохнул, словно скинул с плеч непомерную кладь.

– Теперь, когда ты знаешь правду – то, что я тебя обманывала, хочу спросить: Верджил Мейнс, нужна ли я тебе такая?

Он каркающе рассмеялся, словно услышал несусветную, но забавную глупость.

– Конечно, нужна. Единственное, если у тебя есть еще что-то, лучше скажи сейчас, потому как я хоть и некромант, но несколько мгновений назад у меня были все шансы перейти из категории «специалист», в «практический материал».

Мне было стыдно тем внутренним стыдом, от которого не пылают уши и щеки. Такой сжигает изнутри, заставляя неметь язык, рождая в движениях суетливость, а в мыслях испуг. Чтобы это скрыть, я использовала самый излюбленный мужской прием: просто потянулась к Верджу и поцеловала. Долго, с чувством, проникновенно.

Мы так увлеклись, что лишь резкий порыв ветра, бросивший в нас целую пригоршню кленовых листьев, заставил вспомнить, кто мы и где. Да и то не до конца.

– Я так понимаю, это означает «Да».

В голове испуганной птицей забилась мысль: «Что ты делаешь? Подумай. А вдруг? Вы же едва знакомы. Две буквы – и твоя жизнь изменится на сто восемьдесят градусов». Но решение, наверное, самое важное в моей жизни, далось на удивление легко.

– Вы правильно понимаете, молодой человек. – Я хитро улыбнулась.

Едва успела договорить, как почувствовала, что на запястье что-то защелкнулось. «Наручники», – пришла на ум первая мысль.

Вердж выглядел крайне довольным.

– Как это понимать? – подняла запястье на уровень груди, рассматривая браслет. Тонкий, ажурный. В его металлическом кружеве, казалось, запутались солнечные лучи, столько в нем было света. Серебро, которое дороже золота.

– Это обручальный браслет.

Украшение, невольно завораживало своей красотой, в голове не было ни одной связной мысли. Крик крачек – властительниц озер и рек вдалеке. И тут, словно вспышка, озарение: Салика, красавица, сошедшая с полотен Энгера одалиска. Ее красота была сродни этому браслету. А любимая Аякса – тоже ведь была чаровницей. Совпадение или случайность?

Я совершенно не к месту выпалила:

– У меня, кажется, есть идея насчет того, кому мог так помешать наш дорогой убитый профессор.

Вердж, за несколько мгновений осмысливший сказанное, лишь покачал головой:

– Ты самая ненормальная из всех невест, которых только видел этот мир. Вместо того чтобы думать о том, что ты на полпути к алтарю и мысленно выбирать фасон свадебного платья…

– Ага. – Я с готовностью согласилась. – Но именно за это ты меня и полюбил?

– С этим даже спорить не буду.

Пряча улыбку, Вердж повернулся ко мне полубоком, словно ему стала жутко интересна свинцовая водная гладь. Но любопытство (которое само по себе ни хорошо и ни плохо, а вполне естественно) не дало некроманту выдержать мхатовскую паузу.

– И какая же у тебя идея? – поинтересовался он пару мгновений спустя.

Я украдкой покосилась на его левое запястье: хотя рукав куртки и был достаточно длинный, но край металлического украшения, выступавший чуть дальше манжета, выдал Верджа с головой. Этот проныра уже успел и себе надеть серебряный браслет! Я невольно улыбнулась. Однако мимолетная мысль о степени шустрости одного некроманта не вытеснила другую: догадку о том, кто мог желать смерти нашему дорогому молю.

– Ты не заметил одну склонность, которая была у убитого? – Я не до конца была уверена в своей догадке и потому не захотела безапелляционно утверждать. Может, это просто мое больное воображение? Потому и задала вопрос: насколько очевидна только что выстроившаяся в моей голове логическая цепочка другим. В качестве этих самых «других» выступал Верджил Мейнс – несносный, настырный, порою самоуверенный некромант и с этой минуты – мой жених. Я мысленно покатала последние два слова по нёбу, пробуя их на вкус. Мой… м-м-м… жених. Почему-то это словосочетание прочно ассоциировалось у меня с грушей и шоколадом.

Я еще не до конца осознала, что только что произошло. Интересно, а понял ли это Вердж? Мой собеседник же меж тем обдумывал ответ на заданный ему вопрос.

Повернула голову, чтобы взглянуть на его профиль: четкий, решительный, контрастно очерченный лучами осеннего солнца, которое светит, но уже не греет. Ответ некроманта в чем-то был созвучен моим мыслям:

– По мне, так этот тип больше всего напоминал клубок гадюк после зимней спячки. У него все склонности были как ядовитые змеи, жалящие тех, кто находится рядом. Что братья Ромьер с их работой, что Аякс, что Салика – он многим сломал жизнь, отнимая труд, надежду на счастье, использовал свое положение, затыкал рты.