Попаданка по обмену, или Альма-матер не нашего мира - Надежда Мамаева

Нефилим осторожно постучал в окно, прося открыть створки. Я поспешила выполнить молчаливую просьбу. Парень аккуратно приземлился на подоконник, а с него бесшумно спрыгнул на пол, не потревожив сна Чубыси.

Положив девушку на постель, он так же бесшумно взобрался на подоконник и, перед тем как прыгнуть вниз, обернулся и поблагодарил меня молчаливым кивком. Бросил еще один прощальный взгляд на гномку и, тихо вздохнув, что-то беззвучно прошептал. Не иначе желал девушке спокойной ночи. А потом, оттолкнувшись от подоконника, прыгнул. Пару мгновений спустя я увидела крылатый силуэт на фоне желтой, с оттенком синеватой дымки, луны, который стал неторопливо удаляться.

– Улетел? – Деловитый вопрос соседки никак не вязался с образом мирно спящей невинной девы.

– Угу, – озадаченно ответила я.

Судя по всему, на моем лице аршинными буквами было написано недоумение, ибо Чуба без каких-либо вопросов, махнув рукой и усевшись на кровати на манер китайского болванчика, начала сетовать на судьбу:

– Я никогда не думала, что нефилимы настолько настырные, хитрые и беспринципные в достижении своих целей. Ты представляешь, этот крылатый засранец, решив, что романтика меня не берет, задумал совращение! Не иначе из принципа: непорочная-то я еще могу себе найти другого жениха, а вот если благодаря ему распрощаюсь с девичьей честью, то деваться будет некуда – придется выходить замуж.

Я озадаченно молчала, а гномка, всплеснув руками, словно спохватилась, продолжила:

– А, так ты же не знаешь! Это у нас, гномов, есть не то чтобы свято чтимая, но все же традиция: дева до замужества должна быть непорочной. Опытные женихам не больно-то и нужны. Закон гор, чтоб его. А этот мой «жених», не поленился, полный справочник обычаев гномов осилил, хотя даже для меня текст в этом талмуде кажется на редкость занудным и зубодробительным. И решил, так сказать, применить знания на практике.

Я мысленно прикинула, каково же должно быть содержание этого справочника, чтобы педантичной гномке он казался скучнейшим, и зауважала нефилима. Его бы энергию да на учебу – за семестр бы доктором магических наук стал.

– И как проходил процесс совращения? – поинтересовалась ради любопытства. Итог-то уже видела – понятно, что крылатому мало что перепало. Потому как у дорвавшегося до объекта страсти мужика морда как у кота, облопавшегося сметаны: счастливая настолько, что радость аж с усов свисает.

Жених же Чубы таким не выглядел.

– Как-как, – притворно-печально вздохнула гномка. – Сначала, как и положено, прогулка по набережной, потом пикник на лоне природы в парке, где этот петух нещипаный старательно подливал мне вина. Дорогущего, столетней выдержки, не иначе.

– А ты?

– А что я? Я аккуратно и незаметно это вино через плечо под ближайший кустик выливала. Знаешь, как жалко было? – протяжно, чуть ли не со всхлипом, сказала Чуба. – Оно ведь наверняка дорогущее и вкусное, – посетовала соседка, напомнив мне рачительную хозяюшку, но никак не пылающую утонченной страстью особу.

– И что потом? – Любопытство, которое в свое время превратило обезьяну в человека (а вовсе не труд, как любят утверждать начальники, нагружая сверхурочкой), прогнало сон напрочь. Теперь я жаждала подробностей столь необычного свидания. Чубыся не подкачала.

– А потом мне резко захотелось мороженого, о чем я мусику и сообщила, икнув ему в лицо и обдав хмельным амбре.

Я живо представила гномку в амплуа «икающая дама подшофе» и усмехнулась. Но нефилиму ничуть не сочувствовала. Сомнительные методы достижения целей всегда имеют специфический душок и, используя их, надо быть готовым, что вкус у получившегося блюда будет далек от ожидаемого.

Чуба меж тем продолжала:

– В общем, пока мусик летал за мороженым, я мирно и заснула. – Чуба тяжело вздохнула и потом, словно признаваясь в сокровенном, понизив голос, произнесла: – Знаешь, что было самое тяжелое в этом спектакле? Сопеть и тихонечко похрапывать. Не умею я это делать.

А потом, прищелкнув пальцами, решительно произнесла:

– В следующий раз перед этим настырным разыграю отравление.

Я невольно обратила внимание на то, как она называет нефилима: вроде и в шутку, но все же. Было в этом «мусике» что-то такое… Словно Чуба неосознанно, но уже считала его своим. Эх, сдается, не дождется гном своей Чубочки, совратит-таки ее нефилим и утащит к алтарю на крыльях любви, причем не иносказательно.

Глава 27

Суд совести и суд закона

Рина

Утро началось с резкого стука в дверь. Я, полусонная, накинув халат и поймав с третьей попытки жутко верткую тапочку, засевшую под кроватью, как партизан в Белорусском Полесье, потопала открывать. На пороге стояла комендант. Жутко раздраженная, она вызвала у меня стойкую ассоциацию с язвой (как в медицинском, так и в тривиальном значении этого слова). Она с желчью процедила сквозь зубы:

– Из посольства вам просили передать. Сказали, что срочно.

С этими словами дама протянула мне конверт.

Едва только я его взяла, визитерша резко развернулась на каблуках, так что ее волосы хлестнули меня по лицу, и гордо удалилась, раздраженно бросив в пространство:

– Еще я на побегушках у всяких профурсеток не бывала с утра пораньше.

Комендант ничуть не заботилась о том: услышу я ее комментарий или нет, и это было даже обиднее, чем смысл сказанного. «Так вот что обо мне и Вердже думают окружающие», – кольнула мысль. Хотя, может, комендант просто злая оттого, что ее разбудили в такую рань и заставили лично какой-то студентке доставлять послание.

Я глянула на конверт. Лаконичная надпись: «Камаевой Арине. Лично». Внизу был указан адресат: «Глава департамента слияния миров Рандел Мейнс, граф Флингоун». И уверенная, словно идущая на взлет, подпись.

Сломав сургучную печать, я глянула внутрь. Всего пять листов, исписанных мелким, убористым почерком. Словно досье, но только больно уж куцое, и маленькие карандашные портретные наброски, прикрепленные к каждой биографии. Неужели за указанный срок под описание попала только пятеро студенток?

«Эрих-Корнелия Моруа, двадцать три года. Направление магии: пространственник. Дар проявился в возрасте десяти лет. С двенадцати до шестнадцати лет обучалась в закрытом пансионате для девочек. В академию поступила в семнадцать лет. Успеваемость по…» – Я быстро пробежала глазами краткую биографию, дойдя до главного: «Внешность: блондинка с правильными чертами лица. Глаза голубые, рост около весмнадцати римров». Всмотрелась в портрет. Миловидная, немного задумчивая девушка. Что-то в ней было от красавиц эпохи Ренессанса, когда очарование сквозит полутонами: во взгляде, жестах, полуулыбке. В ней не было гламурной конфетности и крикливой обертки, как у современниц моего мира, но в этом и было ее очарование.

Внешность, как оказалось, соответствовала содержанию: «Характер мягкий. Внимательна, аккуратна». Подходит.

А, вот самое главное: «По собственному желанию прекратила обучение в академии. Ныне пребывает в доме скорби. Каждую неделю ее навещает дед Арселий Моруа». Я перевернула листок. На обратной стороне было два адреса. Один: улица и дом – скорее всего, это координаты местной психбольницы, а второй с указанием квартиры. Это, я так поняла, был адрес деда.

Прочитала информацию еще о четырех девицах. Хотя они мне и подходили, но казались менее перспективными: одна резко сменила направление деятельности и изготовлению зелий предпочла ювелирный бизнес отца. Вторая ныне являлась любовницей высокопоставленного чиновника. Видимо, возлюбленный не потерпел того, что его дама сердца делит свое внимание между ним и магией стихий. Третья была вынуждена бросить учебу, чтобы помочь семье и уже полгода как работает помощницей знаменитого артефактчика. Очки и сутулая спина (при красивой от природы внешности) свидетельствовали о том, что девушка весьма успешно гробит глаза и здоровье над амулетами. Последняя перевелась в другую магическую академию, судя по всему, находившуюся в соседней стране. Но у всех четверых был один недостаток перед Моруа. Их наклонности не относились ни к пространственной магии, ни к теоретической. Вероятнее всего, именно Корнелия пересеклась в свое время с нашим покойным.

Пока я шуршала листами, Чуба мирно спала. Решила не будить соседку и, тихо собравшись, покинула комнату.

Был ранний, сумеречный час, когда туман, играя с воображением неурочных прохожих, превращает обыденное в мрачную сказку. На улице царила ее величество серость: вроде бы уже и не ночь, но и утро еще не заявило о своих правах.

До начала занятий еще несколько часов. Сейчас большинство студентов видели предпоследние сны. Но не я, бежавшая в сторону мужского общежития. У меня был адрес, по которому я планировала нанести визит. И лучше это было сделать в компании Верджа.