Том 23. Письма 1892-1894 - Антон Чехов

Начало ноября 1893 г. Москва.

Рукой П. А. Сергеенко:

Всё проходит, всё пройдет,Небо всех рассудит:Тот, кто счастья не возьмет, —После плакать будет.(Имеющий уши слышать, да слышит). Бедный Йорик.

Рукой И. Н. Потапенко:

Нетерпеливо и любовноМы все Вас ждем, Татьяна Львовна. Сын корнета.

Авелан ждет тоже. Хозяйка сказала, что не пишет она Вам по безграмотству. Итак: ждем Татьяну Львовну и Варвару Аполлоновну.

Рукой Л. А. Яворской:

Фантазия.

Горбунову-Посадову И. И., 8 или 9 ноября 1893*

1353. И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ

8 или 9 ноября 1893 г. Мелихово.

В пьесе Шекспира «Как вам будет угодно»*, в действии II, сцене I, один из вельмож говорит герцогу:

Туда пришел страдать бедняк-олень,Пораненный охотничьей стрелой;И верьте мне, светлейший герцог, такНесчастное животное стонало,Что кожаный покров его костейРастягивался страшно, точно лопнутьСбирался он; и жалобно теклиВдоль мордочки его невинной слезыИ т. д.

Желаю всего хорошего.

А. Чехов.

Мелихово.

На обороте:

Москва, Зубово, Долгий пер., д. Нюнина Ивану Ивановичу Горбунову.

Гольцеву В. А., 11 ноября 1893*

1354. В. А. ГОЛЬЦЕВУ

11 ноября 1893 г. Мелихово.

Дорогой Виктор Александрович, поздравляю и шлю тысячу пожеланий, исходящих прямо из сердца. Жалею, что обстоятельства мешают мне приплыть сегодня к Вам и поздравить Вас лично.

Весь Ваш

А. Чехов.

Мелихово.

11 ноябрь.

Суворину А. С., 11 ноября 1893*

1355. А. С. СУВОРИНУ

11 ноября 1893 г. Мелихово.

Мелихово — 11/XI

Если мое последнее письмо помечено 24 авг<уста>, то, очевидно, Вы не получили тех, которые я послал Вам за границу*. А может, получили и забыли? Впрочем, всё равно.

Насчет сонаследницы Плещеева припоминаю разговор свой с адвокатом, помощником Плевако. Этот адвокат сказал мне*, что существует-де еще одна наследница, но от той откупились деньгами. Мне почему-то тогда показалось, что адвокаты сами постарались отыскать эту сонаследницу, чтобы напугать Плещеева и побольше содрать с него.

Я жив и здрав. Кашель против прежнего стал сильнее, но думаю, что до чахотки еще очень далеко. Курение свел до одной сигары в сутки. Летом безвыездно сидел на одном месте, лечил, ездил к больным, ожидал холеры… Принял 1000 больных, потерял много времени, но холеры не было. Ничего не писал, а всё гулял в свободное от медицины время, читал или приводил в порядок свой громоздкий «Сахалин». Третьего дня я вернулся из Москвы, где прожил две недели* в каком-то чаду. Оттого, что жизнь моя в Москве состояла из сплошного ряда пиршеств и новых знакомств, меня продразнили Авеланом*. Никогда раньше я не чувствовал себя таким свободным. Во-первых, квартиры нет — могу жить, где угодно, во-вторых, паспорта всё еще нет и… девицы, девицы, девицы… Всё лето меня томило безденежье, я изнывал, теперь же, когда расходы стали меньше, я успокоился. Чувствую свободу от денег, т. е. мне начинает казаться, что больше 2 тысяч в год мне уже не нужно и я могу писать и не писать.

Паскаль сделан хорошо*, но что-то нехорошее есть в нутре этого Паскаля. Когда у меня ночью бывает понос, то я кладу себе на живот кошку, которая греет меня, как компресс. Клотильда, или Ависага — это та же кошка, греющая царя Давида*. Ее земной удел — греть старца и больше ничего. Эка завидная доля! Жаль мне этой Ависаги, которая псалмов не сочиняла, но, вероятно, была перед лицом бога чище и прекраснее похитителя Уриевой жены. Она человек, личность, она молода и, естественно, хочет молодости, и надо быть, извините, французом, чтобы во имя чёрт знает чего делать из нее грелку для седовласого купидона с жилистыми, петушьими ногами. Мне обидно, что Клотильду употреблял Паскаль, а не кто-нибудь другой, помоложе и крепче; старый царь Давид, изнемогающий в объятиях молодой девушки, — это дыня, которую уже хватил осенний утренник, но она всё еще думает созреть; всякому овощу свое время. И что за дичь: разве половая способность есть признак настоящей жизни, здоровья? Разве человек только тот, кто употребляет? Все мыслители в 40 лет были уже импотентами, а дикари в 90 лет держат по 90 жен. Крепостные помещики сохраняли свою производительную силу и оплодотворяли Агашек и Грушек вплоть до той минуты, когда их в глубокой старости хватал кондрашка. Я морали не читаю, и, вероятно, моя старость тоже не будет свободна от попыток «натянуть свой лук», как говорит в «Золотом осле» Апулей*. Судя по человечности, дурного мало, что Паскаль спал с девицей — это его личное дело; но дурно, что Зола похвалил Клотильду за то, что она спала с Паскалем, и дурно, что это извращение он называет любовью.

Астрономка бедствует. Постарела, похудела, темные круги под глазами, нервы… Начинает бедняга терять веру в себя*. А это уж хуже всего. Блажен, кто не верит и раньше не веровал. Были попытки помочь ей, но все они разбивались об ее страшное самолюбие.

В последнее время мною овладело легкомыслие и рядом с этим меня тянет к людям, как никогда, и литература стала моей Ависагой, и я до такой степени привязался к ней, что стал презирать медицину. Но в литературе я люблю не те романы и повести, которые Вы ждете или перестали ждать от меня, а то, что я в продолжение многих часов могу читать, лежа на диване. Для писанья же у меня не хватает страсти.

Драмы я не думаю писать. Не хочется. Виделся много раз с Потапенко. Одесский Потапенко и московский — это ворона и орел*. Разница страшная. Он нравится мне всё больше и больше.

«Сахалин» высылается в Гл<авное> тюремное упр<авление> не в корректуре, а уже в листах, хотя, когда меня отпускали на Сахалин, поставили в условии корректуру. Я получил из Управления пошлое чиновницкое письмо: «Впоследствие письма вашего и т. д.» Выставлен номер. Не вследствие, а впоследствие. Экая духота.

Слышал, что Вы пишете новую пьесу*. Очень рад.

Но, однако, до свиданья. При свидании поговорим о рассказах. Ведь Вы будете в Москве в ноябре или декабре?

Желаю всего хорошего. Я, когда приедете, тоже остановлюсь в «Славянск<ом> базаре». В Москве Ясинский.

Ураааа!

Ваш А. Чехов.

Лаврову В. М., 13 ноября 1893*

1356. В. М. ЛАВРОВУ

13 ноября 1893 г. Мелихово.

13 ноябрь.

Спасибо за приглашение, дорогой Вукол Михайлович. В момент, когда я получил Ваше письмо, я не мог даже пожелать Вам приятного аппетита, так как Вы уже пообедали. Вы написали Ваше письмо и опустили в почтовый ящик 11-го числа; вынуто оно было из ящика того же дня, а отправлено 12-го. Почтовый поезд, выходящий из Москвы в 3, приходит на Лопасню в 5¾. Мне было доставлено письмо в седьмом часу.

Прочел «Без догмата» с большим удовольствием*. Вещь умная и интересная, но в ней такое множество рассуждений, афоризмов, ссылок на Гамлета и Эмпедокла, повторений и подчеркиваний, что местами утомляешься, точно читаешь поэму в стихах. Много кокетства и мало простоты. Но все-таки красиво, тепло и ярко, и когда читаешь, хочется жениться на Анельке и позавтракать в Плошеве.

Если Дмитрий Васильевич еще не уехал из Москвы*, то передайте ему мой поклон.

У нас выпал снег и начался санный путь. А сани у меня великолепные: с коврами и позолотой.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Альбову М. Н., 15 ноября 1893*

1357. М. Н. АЛЬБОВУ

15 ноября 1893 г. Мелихово.

Ст. Лопасня. 15 ноября.

Дорогой Михаил Нилович, вернувшись на днях из Москвы, я нашел у себя телеграмму Любовь Яковлевны. Она желает получить от меня для «Северного вестника» хоть «что-нибудь». У меня нет ничего готового; есть в столе несколько старых рукописей и начатых рассказов, но посылать это «что-нибудь» Вам я не могу, так как к сотрудничеству своему в «Северном вестнике» отношусь серьезно. Раньше я писал Любовь Яковлевне*, что в начале весны я был очень болен, что у меня ничего не выходит, что пишу я в последнее время скудно и неохотно, что я был занят ожиданием холеры и проч. и проч., и получил в ответ, что я несправедлив к «Северному вестнику»*. Оправдываться, конечно, я не могу, так же как и Вы не можете оправдываться в том, что пишете не больше, чем умеете. Каждый делает то, что может, выше лба глаза не растут. Моя вина в том, что «Сахалин» печатается в «Русской мысли». Но ведь эти записки нельзя печатать в подцензурном журнале. Последняя книжка «Русской мысли» была задержана цензурой*, стало быть, если бы я печатал «Сахалин» у вас, то цензура выхватила бы из него не один кусок, а он и без того скучен. К тому же самой Любовь Яковлевне не улыбалось печатание «Сахалина» в «Северном вестнике», так как она писала мне, что если я дам в ее журнал свои путевые записки, то у нас с ней «будет особый разговор»*, так как это не беллетристическое произведение.