Белая свитка (сборник) - Петр Краснов

Все это длилось одну секунду. Никто этой секунды, этой приостановки, этого немого состязания воли между Пацем и незнакомцем не заметил. Но для самого комиссара эта секунда показалась бесконечно долгой. Она была роковой.

Коротким, стремительным и точным движением незнакомец выхватил из кармана свитки тяжелый наган. Быстро щелкнули один за другим три выстрела, и Пац упал ничком на снег, посыпанный песком. На сером обезьяньем меху его шубы показалось черное пятно крови. Алый поток ее проступил на снегу.

На мгновение все кругом замерло. Пассажиры, стоявшие у окон и смотревшие на комиссара, кинулись прочь в глубину вагона. Начальник ГПУ бросился к Пацу. Его помощник рванулся на стрелявшего, но подле него раздалось такое томное и нежное «ах», что у него сами собой раскрылись объятия и он принял в них упавшую в обморок барышню в котиковой шубке. Выжва бегом, согнувшись, проскочил в буфетную и юркнул под стол. Корыто кинулся было к стрелявшему, чтоб его схватить, но кто-то ловко дал ему подножку и он покатился на землю. Когда встал, рядом никого не было. Перрон разом опустел. Крестьяне беспорядочно бежали в разные стороны. Красноармейцы суетливо и бестолково палили вверх. Два стражника ГПУ выносили сомлевшую барышню в котиковой шубке. Корыто побежал на станционный двор и увидал несколько скачущих по шоссе саней и среди них полковые сани, в которых сидел Медяник. Он приказал конным башкирам догнать их и остановить. Башкиры поскакали было за ними, но сейчас же повернули в улицу вправо, где из-за заиндевелых деревьев валил густой, черный дым пожара.

Инженер, начальник станции и начальник ГПУ перенесли истекающего кровью Паца в вагон и положили на диван. Оказавшийся случайно в поезде врач нашел его уже при последнем издыхании. Еще несколько минут, и Пац стал трупом.

Поезд тихо отошел от станции, увозя тело убитого комиссара.

Ни стрелявший, ни его сообщники, — а было очевидно, что он был не один, — схвачены не были.

Красная власть приступила к строжайшему расследованию.

16

Много после — ибо события так быстро назревали, что допрашивать по горячим следам не пришлось, — допрошенные в трибунале показали:

Начальник ГПУ заявил, что, когда он увидал упавшего Паца, первая мысль его была помочь ему и заслонить обожаемого начальника своим телом от дальнейших покушений, почему он и кинулся к нему.

Его помощник показал, что он сразу понял, что барышня в котиковой шубке была сообщница стрелявшего, и потому он ее схватил. На вопрос следователя, куда же она девалась, помощник смущенно ответил, что к нему подбежали два солдата в форме ГПУ и приняли ее от него. Кто были эти солдаты, он указать не мог. В волнении и в суматохе он не заметил их лиц.

Командир полка Выжва объяснил свое нахождение под столом в буфетной тем обстоятельством, что «товарищ комиссар, выйдя из станции, обеспокоились, не обронили ли они золотой портсигар в буфете, и послали меня искать. Я и не слыхал, как стреляли».

Надо полагать, покойный комиссар зря тревожился о портсигаре. Он был найден на его трупе.

Комиссар Медяник показал, что он увидал огромную толпу Белых Свиток, напавших на комиссара Паца: «Их было больше тысячи, и все, знаете, стреляли. Я-таки и решил скакать за батальоном и пулеметами».

Корыто рассказал, как он бросился схватить стрелявшего, но ему помешал какой-то молодой человек, давший ему подножку. А когда он поднялся, никого уже не было. Он приказал начальнику башкирского взвода вернуть беглецов, но тот, вместо того чтобы исполнить его приказание, поскакал на пожар. Горело здание местного Совета, неизвестно кем подожженное.

Начальник башкирского взвода объяснил, что он поскакал заворачивать сани, но тут к нему подъехал конный красноармеец на серой лошади из ГПУ и сказал ему: «Куда скачете? Там Совет горит. Ваше место там».

— Мало-мало понимаешь, — говорил смущенный начальник взвода, растерянно поводя перед следователем косыми глазами. — Там бачка вперед, там бачка направо. Моя не знай ничего. Моя не знай, что комиссара убили.

По поводу этого показания начальник ГПУ пояснил, что никаких конных стражников к станции Гилевичи наряжено не было и что вообще серых лошадей в ГПУ во всем уезде нет. Однако командир башкирского взвода продолжал настаивать на точности и верности своих слов.

Допрошенные милиционеры и красноармейцы тупо повторяли, что они никаких приказаний ни от кого не получали. Они видали, что в товарища комиссара три раза стрелял человек в белой свитке и что к комиссару бросился начальник ГПУ.

— Мы и стали стрелять вверх. Потому не знали, в кого и куда стрелять. Боялись зашибить начальство.

Опрошенные жители местечка показали, что утром все дома обошли двое рослых стражников ГПУ «чужих, нездешних» и приказали после двух часов никому не выходить из дому по случаю проезда комиссара. Потом они видали, как по местечку к станции проехало «саней с десять», а на них какие-то крестьяне, всего человек тридцать или больше.

— Мы им, знаешь, махаем… Нельзя, мол, на станцию, а они либо не слышат, либо не понимают. Может, поляки. Видать, витебские, белые свитки.

Осмотр станции показал, что на станционном дворе стояло одиннадцать саней. Двое распряженных саней остались с брошенной подле сбруей. На сбруе были следы серой шерсти.

Наконец, мальчик десяти лет, пионер, рассказывал, что он видел, как поджигали Совет.

— Один был старенький, бритый, на ксендза похож, а другой молодой. Подъехали они на санях. Молодой из жестянки огромадной плеснул на угол, а старый лучину долго за углом разжигал. А потом и подпалили, значит. Враз занялось. Так и полыхнуло кверху, до самой крыши. А те, значит, сели и поехали. Я думал: наши, коммунисты. Кому же больше?

Башкиры толком ничего не могли показать. Кто-то будто седлал лошадей на площади, но они думали, что это так, просто начальство отбирает лошадей от крестьян.

Арестовали инженера Вишневского, повара, начальника станции с его помощником и телеграфиста.

Им ставилось в вину, что они умышленно задержали поезд с комиссаром на 50 минут. Кроме того, было приказано по тюрьмам в Минске, Москве и Ленинграде отобрать двести заложников. Всем, и самой советской власти, было ясно, что все эти люди никак не виновны в убийстве комиссара Полозова. Но убит был не кто-нибудь, а видный член Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Республик «Цика» и вместе с тем член революционного Военного Совета Союза, да притом еще ехавший с важным докладом из-за границы. Это было крупное «советское светило», и убийство его нельзя было оставить без последствий. Всем арестованным и заложникам грозила высшая мера наказания — смертная казнь. Рабоче-крестьянское правительство умело карать за смерть своих верных слуг.