Крыша. Устная история рэкета - Евгений Вышенков

Я с Сериковым договариваюсь на 35 тысяч. С «малышевских» два автомата с глушителями, патроны со спецзарядами, гарнитура, радиостанции. Там спор был мутный: у директора «Барбалеты» заканчивался срок аренды и продлевать его не собирались. Нарисовались чехи, кричали, что они дали 300 тысяч баксов на углубление причалов.

Я отработал. Якимов прикрывал. Я сделал. Сериков должен был указать клиента в лицо. Он опасался, менял ночами адреса, а офис «Барбалеты» в одном месте. Автоматы румынские. Приклады обрезал. Я под бом-жика оделся, как в «Брате». Автомат в сумку драную, как в «Брате». В маске. Мимо охраны. Этого человека расстрелял в его же машине, а из второй охрана высыпала. Охрана на меня. Я в их сторону, в ноги жахнул — прыть их исчезла, все залегли за джип. Отхожу, а в здании офиса рядом стоит в окне человек — тоже охранник, как в кино, нагло смотрит этот «фильм». Вот я саданул, чтоб не дуло в мозгах. Но только стекла разбил. А он нырнул. Санька Якимова я что-то, правда, не увидел в положенном месте. Меня б завалили, если бы они пошустрее были.

Потом нас за все это приняли. Я хороших людей не убивал. И не дошел бы до уровня, когда мне все равно кого убивать, как террористам. Мы друг друга убивали. Все честно.

ПИРОЖКИ

Простые жители города, существующие от зарплаты до займа в червонец, быстро догадались, что отнять у них бандитам нечего и они их не тронут. Они стали представлять себе бандитов на тонированных машинах и с цепями в качестве робин гудов.

Офисы братвы расплодились по подвалам и первым этажам всего города. Вся округа знала, где они находятся. Жители Ленинграда, замученные мелкой преступностью, обращались к ним за помощью. Кого-то избивал муж, а участковый был бессилен, кому-то было страшно подниматься по лестнице из-за пьяных гопников, кто-то умолял наказать соседа по коммунальной квартире, устроившего притон в своей комнате. Бандиты охотно оказывали услуги всем этим людям. Им было лестно доверительное отношение к себе, и они видели в этом оправдание многим другим своим поступкам. Выходило, что они, и правда, были добрыми разбойниками: отбирали деньги у богатых и помогали бедным. Молодежи, которую отправляли на установление справедливости, было весело разносить челюсти мелким дебоширам, красоваться перед лимитчицами в общежитиях. Бандитам не составляло никакого труда решать те проблемы, с которыми не справлялись правоохранительные органы. В районе Некрасовского рынка практически в каждой парадной кололись наркоманы, а борцы, чей офис находился непосредственно на Греческом проспекте, каждый полдень вместо разминки обходили все дворы в близлежащих кварталах и лупили их. Вскоре этот микрорайон стал зоной, свободной от наркотиков. В благодарность пенсионерки стали носить «борцам» свежеиспеченные пироги и называть заступниками. Что-то рыцарское, заложенное тренерами, как будто еще оставалось в бандитах. Пока что они к некоторым ситуациям относились не с точки зрения рентабельности, а эмоционально.

Один из ныне живущих ветеранов организованной преступности, Сергей Сенченко, Сеня, случайно встретил на улице плачущую женщину. Выяснилось, что она работает учительницей в школе, а бывший десятиклассник занял у нее последние деньги и скрылся. Педагог понимала, с кем беседует, и пообещала вознаграждение, если его немного припугнут.

— Я сделаю это бесплатно,— ответил Сеня.

На следующий день он прямо в школу принес ей всю сумму и еще добавил от себя 300 долларов, сказав, что молодой человек таким образом приносит извинения.

АВГУСТ

19 августа 1991 года в Москву были введены войска ВДВ.

К Ленинграду подъезжала колонна бронетранспортеров.

У Мариинского дворца собралось около тысячи студентов с лозунгами: -«Нет фашистской хунте».

В Управлении специальной службы ГУВД сотрудникам была дана команда никуда не вмешиваться, сидеть по кабинетам и приводить в порядок бумаги, а наготове рядом с сейфами держать бутылки с бензином и в случае погрома сжигать дела агентов и убегать. Полковник Владислав Слепухин ходил по коридору и напевал: -«Я помню тот Ванинский порт...»

В гостинице «Астерия» в лобби сидел сотрудник ОМОНа Нестеров, крутил в руках пистолет-пулемет Стечкина и в своеобразной манере критиковал поведение начальства: «Мыши серые».

За соседним столиком сидела братва из Воркуты, этих знали как братьев-воркутят — все под два метра ростом, бритые, в одинаковых джинсовых куртках и с тяжелыми золотыми цепями на шеях. К воркутинским подошли оперативники спецслужбы милиции, и между ними произошел следующий разговор:

— Скажите, где танки? Парни, вы только мигните — мы поможем. Что мы, колонну танкеток не возьмем в оборот? — предложил Сироп.

— Это каким это образом? — опешили милиционеры.

— Вы как маленькие. У нас же пара парней Афган прошли, а «четверка», набитая железом, тут рядом, на Якубовича у прокуратуры припаркована. Четыре гранатомета «Муха» припасено. Что тут особенного. Мы на «девятинах» подъедем, первый и последний танк сожжем, остальным будет не развернуться. Высунутся, и мы их перекоцаем.

ВЕРДИКТ

Из-за путча вынесение приговора Кумарину не состоялось 19 августа и было перенесено на 4 сентября. Мирилашвили был осужден условно за подделку трудовой книжки, куда внес запись о должности подросткового врача для получения лимитной прописки в городе, и вышел из зала суда. Ледовских был осужден за подделку временного талона водительского удостоверения на Некрасовском рынке и избиение сожительницы. Девушка пришла в суд с цветами, вручила их судье и заявила, что любит Валеру. Срок в два года истек через два месяца, и Ледовских вышел на свободу. Кумарин за вымогательство кооперативного имущества был осужден на четыре года. Через год его освободили досрочно.

4 августа 1992 года начальник 14 отряда написал рапорт начальнику колонии № 20/6: «Докладываю, что осужденный Кумарин Владимир Сергеевич, 1956 г. р., добросовестно относится к труду и имеет примерное поведение. Полагал бы поощрить его и представить на условно-досрочное освобождение». Под рапортом стояла подпись: «Ст. лейтенант Феоктистов».

Георгий Пугачев, родился в 1961 году

Я имел отношение к организованной преступности.

В конце 80-х я работал в Управлении уголовного розыска Ленинграда и загремел. После суда меня направили в колонию Нижнего Тагила для бывших сотрудников. В 1991 году туда привезли известного всем зятя Брежнева Николая Чурбанова, который, как известно, был арестован еще в 1987 году, а после получил 12 лет. Любопытно — мне тоже отмерили 12 лет, а натворил я поменее.

Тогда в Тагиле сидело много маститых фигур — по Краснодарскому, Узбекскому делам.

18 августа 1991 года поздно вечером, после отбоя они все собрались в клубе колонии. За столом сидели: бывший генерал Чурбанов, его кореш — бывший генерал МВД Калинин, бывший заместитель министра МВД Узбекистана Бегельман, бывший первый секретарь ЦК КПСС Узбекистана Усманходжаев, бывшие полковники с Краснодара. Они пили чай, спорили о судьбе России.

В этот момент к ним вошел начальник колонии — полковник Иван Жарков — человек нрава крутого.

Никто не встал при его появлении. Он с ухмылкой спросил: «Ну что, сколько мне отмерили срока, если ваша возьмет? Небось на всю катушку — пятнадцать?»

— Ты нам, Иван Данилович, ничего плохого не сделал. Получишь свою пятерочку,— ответил ему Чурбанов.

Когда ГКЧП рухнуло, Жарков при всех указал Чурбанову на карцер:

— За что пятнадцать суток?! — возмутился тот.

— За нарушение распорядка дня — вы же после отбоя чаевничали, да еще в организованной антиправительственной группе,— засмеялся хозяин.

Но Чурбанова в штрафной изолятор не отвели, Жарков его простил и сказал: «Ты бы, Коля, поступил по-другому».

Юрист Эдуард Торчинский, родился в 1959 году

В 1991 году я был кооператором. Мы экономили — в двух комнатках сидели все. Строили очередной завод, как нам казалось, лучший в мире.

Туда пришел вдупель пьяный сварщик — началась потасовка. Я врезал и одному, и другому. Вскоре меня вызвали куда следует и заявили, что мы вдвоем избили работягу.

Это было начало августа. В силу своего верхоглядства мы похохотали, тем более что главному инженеру досталось от меня больше, чем сварщику. Мы дали объяснения и решили, что все кончилось. Я уехал отдыхать с семьей в Крым.

18 августа до меня дозвонился следователь. Уж как он меня разыскал, говорит о его неукротимом интимном желании сообщить мне дурную весть. И говорит: «С учетом происходящих событий слово „кооператор" — преступно». И потребовал, чтобы я немедленно вернулся, так как на фоне происходящих катаклизмов избиения пролетария он не спустит.

Честно скажу — меня он этим напугал. Я рванул в Симферополь на самолет. Десятки тысяч осаждали аэропорт — чиновники, милиционеры, военные. Я обратился к директорам совхозов, с которыми я работал, а они мне вручили бумажку в клеточку с подписью кого-то, по которой я и улетел в Ленинград.