Андрей Старицкий. Поздний бунт - Геннадий Ананьев

- Не дай, владыка, погубить уважаемых братьев во Христе!

- Приложу все усилия, уповая на Господа, - пообедал епископ, еще не зная, что задумал воевода.

Настроение смолян Варсонофий уловил сразу же, поэтому твердо решил добиваться от воеводы освобождения взятых под стражу, стращая его всегородским бунтом. Шагая от ворот до красного крыльца, епископ обдумывал убедительные слова, способные сломить упрямство вояки, однако, к его несказанному удивлению, ему даже не пришлось приводить свои доводы. Воевода Сологуб буквально ошарашил епископа:

- Посидим, побеседовав, четверть часа или чуть больше, вроде бы ты, пастырь православных, добиваешься моей милости, а затем выйдешь толпе и выведешь из дворца задержанных, скажешь еще, что, благословясь у Господа, намерен уговаривать воеводу откликнуться На клятвенную грамоту великого князя Московского…

- Всея Руси.

- Пусть будет по церковному «всея Руси». Главное, чтобы толпа разбрелась по своим домам.

- Сказать, обнадежив прихожан, - это дело пустяшное, а как убедить в том, будто я и впрямь за сдачу Смоленска?

- Подумал я и об этом. Соберешь клир и выйдешь за ворота. Крестным ходом - к князю Московскому Василию. Благословишь его во здравие и передашь мое слово, что готов я вести с ним переговоры. Пару суток, мол, прошу, чтоб уговорить смолян не обнажать мечей, встав в ряды защитников плечом к плечу с жолнерами. Еще, мол, время нужно, чтобы сбить спесь со шляхтичей, воинственно-де они настроены.

- Но ты же, раб Божий Юрий, не собираешься без боя уступать крепость, тебе вверенную королем Сигизмундом?

- Верно мыслишь. Рассчитываю я на твою помощь, на то, что пособишь, настраивая прихожан через настоятелей приходских церквей против сдачи города русской рати, мол, пагубно подобное.

- Не исполнимо это. Не желают православные быть под латынянами.

- Или в моем городе притесняли православных? Так и скажи: не притесняли и впредь не станут притеснять. А если войдет в город рать московская, разве не станет грабить и лишать жизней невинных? Великий князь, мол, пишет одно, а поступает иначе. Смутьянов, как я думаю, намеренно подставленных, этой ночью я уберу. Исчезнут без следа. В Днепре.

- Господи!

- Не причитай, а благослови. Думаю, князь Василий, войдя в крепость, погонит тебя поганой метлой из епископов. В Соловки сошлет или в Белое Озеро.

- Не дай Бог.

- Не только от Бога, но и от нас с тобой многое зависит.

- Расстараюсь. Господь простит лукавство наше великой пользы ради.

Очень странные слова: так ли уж богоугодно вести дело к великому кровопролитию, к гибели сотен, а то и тысяч христиан? Только о личной выгоде думки, прикрываемые елейностью.

К утру епископ собрал весь православный церковный клир Смоленска. В праздничных одеяниях, с крестами дорогими и иконами лучшего письма торжественно вышли священнослужители из ворот и без страха - вполне могли надеяться, что ни у кого из православных ратников не поднимется рука на пастырей, - направились к стану царя Василия Ивановича.

Царь, которого тут же известили о крестном ходе, вышел из шатра и сделал дюжину шагов навстречу священнослужителям, почтительно поцеловал крест, которым его осенил епископ Варсонофий, сказавший при этом:

- Благословляю намерения твои, царь всея Руси, не проливать христианской крови.

- С каким словом ко мне? С ведома ли воеводы Юрия Сологуба?

- С его ведома и с его предложением. Он готов вести с тобой, государь российский, переговоры о сдаче крепости, но просит двое суток отсрочки.

- Какие переговоры?! Свое слово я сказал в клятвенной грамоте. Согласны если, распахивайте ворота.

Как было условлено с воеводой, епископу Варсонофию надлежало уговорить Василия Ивановича согласиться с отсрочкой, но епископ неожиданно для себя решил, что ему лучше не поддерживать открыто руку Сологуба, и поддакнул:

- И я того же мнения.

- Передай воеводе: до вечерней зари жду ответа.

У Сологуба Варсонофий тоже начал с лукавства, не стал пересказывать всего разговора с царем.

- Как я не изловчался, уповая на Господа Бога нашего, не смог одолеть упрямство государя всея Руси, - сокрушался епископ. - Уж я и так, и эдак, он же на своем: срок до вечерней зари. Вольны, мол, по моей царской клятвенной грамоте поступить, раскрывайте ворота.

- Повременим. Во всяком случае, до утра. А на утренних ваших службах ты, епископ, исполняя мою волю, станешь вдохновлять православных на защиту крепости.

Хитрый расчет Сологуба прост: на ночь глядя кто на приступ пойдет, а утро вечера мудренее.

Иное мнение было у Михаила Глинского, он упрямо наседал на царя.

- Сологуб хитрит, - убеждал князь, - уберет моих людей за ночь, а нет головы, нет и тела. А епископ разве не двоерушничает? Чего ради согласился просить за воеводу-латынянина? Что, сам воевода не мог выйти либо послать от себя кого-либо из знатных ратных людей.

- Это и мне, князь, понятно. Пугнуть бы стоит город, выказав свое твердое намерение взять его. Но на приступ идти ближе к вечеру вряд ли уместно. У нас и факелов-то не припасено. Даже если спешно готовить, И тогда до ночи не успеть.

- Не нужен, государь, приступ. Совсем пока что не нужен. Вели из всех пушек, особенно тех, что на холмах и на турах, бить по городу беспрестанно. Огнезапаса у пушкарей и ядер в достатке.

- Думал я и об этом, но безвинные тогда изрядно пострадают.

- Зато ухватишь за горло Сологуба и его приспешников. Куда как меньше прольется крови, особенно крови твоих воев. Или ты их не жалеешь?

- Резон в этом есть. Своих жальче. Попробуем, стало быть, разбудить сонных.

Не успел царь принять это решение, как уже пушки из всех стволов обрушили на город ядра, и он содрогнулся. Началась паника.

- Государь всей России долго не трогал нас, надеясь на наше благоразумие, - принялись разъяснять поступок русского царя люди князя Глинского, подначивая горожан. - Айда ко дворцу Сологуба. Разнесем его в пух и прах.

- Толпой нельзя. Скольких ядрами посечет, если угодит?

- По толпам не станут бить. Поймут, что к чему. Или они нехристи?

Со всех холмов Смоленска потянулись горожане к воротам воеводского дворца, и - о чудо! Ни одно ядро не Угодило в толпы идущих. Это еще больше вдохновило смолян, они избрали тех, кто будет вести переговоры с воеводой, и тех, кто выйдет на стены, призвав воевод царской рати утихомириться хотя бы на время, обещая приневолить воеводу, шляхтичей и жолнеров к сдаче, и если они не послушаются, побить их аки псов паршивых.

Обстрел прекратился дружно, как и начинался. Переговорщиков впустили во дворец, и они твердо заявил и:

- Не откроешь ворота, воевода, город восстанет. Мы сами распахнем ворота, сил побить воротников у нас вполне достанет, хватит и на то, чтобы продержать отворенными и дать московской рати ворваться в крепость. Вряд ли кто из вас тогда останется живым. Заодно и безвинных смолян могут посечь. Укладисто ли такое? Не лучше ли тебе, воевода, принять разумное решение. Богоугодное. А шляхтичам и жолнерам что? У них есть выбор: разъезжаться по своим домам или переходить на службу к русскому царю. Решай, воевода. Либо мир, либо вскоре снова ударят осадные пушки, а смоляне тогда оголят мечи. Пролитая кровь ляжет на твою, воевода, душу. Господь взыщет с тебя за грех твой великий.

- Я принимаю условие клятвенной грамоты великого князя Василия. Жолнеров и шляхтичей, разоружив, построю на площади у ратуши. Под вашим приглядом и вашей заботой, чтоб не обманул московский князь моих ратников. К нему вступлю сам с ключами от города Смоленска. О моем решении русских воевод известите со стены. На разоружение и подготовку к выходу мне немного времени понадобится.

- Что ж, немного подождать можно, - с удовольствием воспринял добрую весть Василий Иванович.

Вскоре многолюдная процессия вышла из города. Оказалось, что жолнеры и даже шляхтичи, на уговоры которых просил время воевода Сологуб, без малейшего пререкания сложили оружие. У шляхтичей одна забота:

- Надо, чтоб после встречи с воеводами, вернули нам наши палаши и сабли. Мы же - шляхта. Это наши привилегии.

- Вернут. Иль воеводы и бояре русские не уважают знатность.

Больше никаких вопросов не возникло. Все ясно из клятвенной грамоты Василия Ивановича.

Василий Иванович, пытаясь упрятать ликование души поглубже, вышел навстречу процессии важной поступью, но без надменности во взгляде.

- Прими, государь всероссийский, ключи от отчины твоей с тихостью. Не обнажая меча, - сказал воевода Сологуб.

Милостиво выслушал царь его, даже поклонился в ответ.

Погодив, пока будут вручены ключи, выступил вперед епископ Варсонофий, осенив Василия Ивановича животворным крестом, произнес торжественно: