Андрей Старицкий. Поздний бунт - Геннадий Ананьев

- Давно и упорно, воевода, по городу расползаются толки о перемете к Москве. Большинство смолян воспринимают такой поворот как дар Божий. Скажу более того: почти все горожане-православные животов не пожалеют ради этого. Злобством, воевода, не изменить общего настроения. Оружия у горожан много. Сомнут они жолнеров. Тебе тоже - смерть. Стоит ли проливать реки крови в никчемной распре. Великий князь Василий Иванович крепости не одолеет, постоит-постоит и уйдет восвояси, как случалось не единожды. Сигизмунд же не оставит столь важный для себя город без поддержки. Вот тогда можно будет устроить казнь горлодерам. Показную.

- Приму твой совет. Верю, что вот-вот подойдут шляхетские полки.

- А свои меры ты все же прими: пошли глашатаев, пусть извещают народ о подходе шляхетского великого войска.

Не удалось задуманное епископом и воеводой, не стали горожане слушать воеводских глашатаев, а вокруг призывающих присягнуть русскому царю собиралось все больше народа. Более того, мужи смоленские начали вступать в схватки с жолнерами, не позволяя схватить смутьянов. Полилась кровь.

Возбуждая своими речами горожан, посланцы князя Глинского вместе с тем внимательно следили, как разворачиваются события, определяя время для решительного шага. Они стали собираться вместе каждую ночь, чтобы не упустить момента и не проиграть.

С нетерпением ждал условленного сигнала и Михаил Глинский, которого торопил царь.

- Что-то помалкивают твои люди? Может, пора начинать обстрел города?

- Погоди, государь. Через неделю не получим сигнала, тогда - с Богом.

- Ладно. Подождем. До зимы еще ой как далеко» На исходе недели, когда Василий Иванович готов уже был приказать главному воеводе огневого наряда Стефану зажигать факелы, Михаил Глинский обрадовал:

- Готовь, государь, клятвенную грамоту. Сегодня ночью примут ее со стены. Я получил сигнал.

Писарь тут как тут, четко выводит слово за словом под диктовку Василия Ивановича:

- Даю твердое обещание никого не опалять. Даже врагов. Кто пожелает идти ко мне на службу, одарю знатно. Кто из воевод, шляхтичей и жолнеров останется на службе своего короля, отпущу с миром…

Глухой ночью один из ближних слуг Глинского подкрался к стене в условленном месте. Отцепив от бечевки белую ленточку, прикрепил клятвенную грамоту Царя Василия Ивановича, дернул за бечевку и пронаблюдал, как она поползла вверх. Только после этого возвратился к своему господину и доложил, что все исполнено в точности.

Теперь осталось одно: ждать.

До утра люди князя Глинского успели предупредить всех своих верных помощников, коими давно обзавелись, чтобы те скликали православных на соборную площадь. Утром она быстро заполнилась.

На ступени паперти храма Святой Богоматери поднялось сразу несколько человек: богатый торговец, золотых дел мастер, глава артели краснодеревщиков и еще содержатель постоялого двора - люди в Смоленске недавние, но обретшие уже уважение своими добрыми делами.

- Слушай древний Смоленск слово государя великой России, - зычно заговорил золотых дел мастер, подняв для обозрения грамоту. - Вот его самоличная подпись, вот печать царская. Читаю. «Даю твердое обещание никого не опалить…»

Сквозь толпу, осыпая преграждавших им путь увесистыми тумаками и даже грозясь пустить в ход палаши и сабли, протискивалась к паперти дюжина шляхтичей, которых, несмотря на тумаки и угрозы, стискивали со всех сторон. Действительно, все могло окончиться кровопролитием, лопни у заносчивых шляхтичей терпение, выхвати они из ножен оружие. Были бы они, конечно, растерзаны, но успели бы посечь не один десяток смолян.

Первым положение оценил купец, который, положив руку на плечо читавшего царское послание, попросил:

- Погоди. Да остановись же ты!

Едва золотых дел мастер с недоумением прекратил чтение грамоты, как купец крикнул зычно:

- Не препятствуйте шляхтичам. Пусть и они послушают. Они не обделены милостью царя всей России.

Толпа нехотя потеснилась, пропуская шляхтичей, и когда они подобрались к паперти, чтец как раз дошел до того места в грамоте, где определены были милости воеводам, шляхтичам и жолнерам:

- «Вольны они остаться на службе королю Сигизмунду, и тогда будут с миром отпущены, вольны идти ко мне на службу с хорошим жалованьем…»

Шляхтичи, до этого имевшие намерение скрутить всех, кто стоял на паперти, а при сопротивлении сечь беспощадно, и думавшие в ожидании поддержки укрыться в церкви от гнева толпы, которого, как они трезво оценивали, им не избежать, услышав слова клятвенной грамоты великого князя Василия, решили поступить иначе: дождаться, когда закончат читать грамоту, а далее поступить с хитростью.

Вот и конец грамоте. Золотых дел мастер еще раз показал народу саморучную подпись Василия Ивановича и царскую печать.

- Все честь по чести, - добавил он.

И тут же старший шляхетской группы, поднявшийся на верхнюю ступеньку, объявил, стараясь говорить как можно громче:

- Клятвенная грамота должна быть доставлена воеводе крепости. Она и для него писана. Вручите вы ее нам для передачи или понесете сами? Заодно объясните, откуда она у вас. Может быть, всё же фальшивая? Стрелу князь Василий не пускал, и к нему никто не ходил. Решите сами, кто из вас пойдет с нами и объяснит все это?

- Мы все пойдем, - раздались крики.

Однако риск был велик. Войти во дворец воеводы труда не составит, а вот выйдешь ли оттуда? Велит повесить на крепостной стене, чтоб увидел царь российский ответ.

Выход нашел глава артели краснодеревщиков. Он крикнул толпе:

- Нас приглашают (слово это он произнес с ухмылкой) к воеводе Сологубу. Зову вас всех сопроводить sac и оставаться у ворот дворца, пока нас оттуда не выпустят.

- Идем! Не отдадим братьев своих на расправу!

- Вооружитесь на всякий случай. Поспешите домой, у кого есть мечи и кольчуги.

- Верно! Опояшемся мечами!

Толпа быстро ополовинилась, но пока оставшаяся часть шагала за шляхтичами ко дворцу воеводы, снова выросла: почти все горожане вернулись и были теперь в кольчугах, с мечами, топорами и шестоперами. Иные прихватили даже щиты и копья.

Грозная толпа собралась у дворца воеводы. К тому же - решительная. А у Юрия Сологуба в палате спор. Большинство воевод шляхетских ополчений и даже некоторые из командиров жолнеров настаивают на крутых мерах:

- Повесить смутьянов на крепостной стене! Пусть все обозревают!

- Пошевелят тогда мозгами, подумают, что ждет их, если хвосты поднимут!

- Отобьют своих смоляне, - урезонивали более благоразумные, - вон их сколько. Может так повернуться, что и нам не сдобровать.

- Посечь самых рьяных, остальные разбегутся!

- Ой ли?

Воевода Сологуб прервал наконец спор:.

- Я отпускаю задержанных. Почему? С ними уйдет и толпа. Я же подумаю, как поступить в дальнейшем, чтобы отстоять город, усмирив бунт без крови. Все.. Идите к своими ратникам и готовьтесь противостоять натиску полков. Помните, город сдавать нам нельзя. Таково повеление короля Сигизмунда. Он, должно быть, уже выслал помощь, - сделав паузу, повелел: - Позовите ко мне епископа Варсонофия.

У Сологуба возник хитрый, как он сам оценил, замысел: отпустить задержанных лишь после прихода епископа, который якобы вступился за них. Это возвысит Варсонофия в глазах православных. И тогда от имени православных горожан и от его, Сологуба, имени послать епископа со всем его клиром к русскому царю с поклоном и просьбой дать пару суток на размышление и на опрос горожан. Мол, только убедившись, что смоляне готовы присягнуть Москве и царю, можно начать переговоры об условиях сдачи города. А за эти двое суток уничтожить поодиночке всех, кто смущает горожан, и, вернув городу послушание, переговоры сорвать. Два дня - большой срок. И горожане успокоятся, и Сигизмундова помощь даст о себе знать. Ударит она в спину, когда пойдут полки на приступ, а пока подождет, укрывшись в лесах.

«Пусть тогда попробуют взять город! Не впервой, - думал воевода. - Обломают зубы и воротятся в свою Москву не солоно хлебавши!»

На епископа Варсонофия Юрий Сологуб полагался полностью. С ним у него давний уговор: вроде бы отстаивая интересы православия, внушать на проповедях уважение к власти, независимо какого вероисповедания она придерживается. Одним словом, власть дана от Бога, а на волю Бога роптать - смертельный грех.

Епископу его тайные люди (а их у него - десятки) уже успели донести о случившемся на соборной площади и о толпе у воеводского дворца. Получив приглашение Сологуба, Варсонофий догадался, что тот в затруднительном положении, выкрутится из которого должен помочь он, православный священнослужитель. Напустив на себя тревожность, поспешил он на зов.

У ворот дворца Сологуба толпа встретила пастыря с поклоном и горячей просьбой: