СТРУНА ИСТОРИИ - ГУМИЛЕВ Николаевич

Кончилось это все в 1066 г., когда Вильгельм Завоеватель (1027–1087) подчинил себе Англию. А был он по происхождению норвежец, вот из этой области (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.), забывший свой норвежский язык и говоривший по-французски. И привел он с собой много французских рыцарей и устроил им блатные местечки при дворе и в управлении, потому что этническая и этическая рознь идет, главным образом, не по линиям социальных устройств и социальных институтов, а по линиям — кто кому поможет хорошо устроиться. Так вот, короли Вильгельм и его дети (Вильгельм II, Генрих I. — Ред.) нормандской династии помогали французам. А когда династия пресеклась в XII в.,[336] и королем Англии стал Анри Плантаженэ (Л. Н. Гумилев произносит по-французски. — Ред.) — Генрих Плантагенет, этот-то был самый натуральный «француз».

Он, значит, стал английским королем и всюду протаскивал своих французов, и его потомки тоже. И вы можете представить, как эти англичане возненавидели французов! Лютой ненавистью!

«Чужой! Да еще начальник! Да еще — заблатованный! Да, еще … они безобразные!»

Неудивительно, что когда им эти самые Плантагенеты предложили истребить «французов», то они (англосаксы. — Ред.) с восторгом пошли! Но все-таки оказалось, что сила английской армии достигалась за счет другой этнической коллизии.

Дело в том, что я уже говорил об уэльских кельтах, сопротивлялись они англосаксам жутко, потому что англосаксы, пришедшие еще с волной Великого переселения народов, с кельтами вели себя исключительно жестоко. И кельты возненавидели их лютой ненавистью. И когда англосаксы победили французов, они сказали: «Это, пожалуй, еще лучше. Потому что таких гадов, как англосаксы, — кто бы ни давил, все равно мы к нему будем относиться хорошо».

Война на этом не кончилась, но как-то стала ослабевать. И в правление Эдуарда I (это конец XIII в.) она ослабла. Эдуард I вошел в Уэльс, чтобы подчинить его себе.[337] Это было предприятие совершенно неосуществимое, потому что тяжелая рыцарская конница английского короля побеждала во всех открытых столкновениях. Но уэльсцы выкопали себе ямки — бункера под мхом. Там много холмов, они покрыты мхом и вереском. Они делали тайные лазы и целый день сидели на ветвях, и найти их не было никакой возможности. И потом, когда англичане, утомленные дневными поисками, ставили палатки и ложились спать, выспавшиеся уэльсцы вылезали и стреляли из своих длинных луков по палаткам и убивали спящих англичан. Те, значит, шум, гам, старались побить уэльсцев, а те убегали. Кого удавалось поймать, ну, тех кончали. И так война могла тянуться, пока не надоест. В конце концов, надоело и был предложен компромисс. Уэльсцы сказали: «Мы примем от тебя государя».

По феодальному праву он должен им был дать государя, который его бы там представлял. Но! Он должен был родиться в Уэльсе, быть знатного рода и не знать ни слова по-английски и по-французски. Тот сказал: «Ладно» — и велел вождям кланов явиться к нему. Те пришли, он вынес своего двухнедельного сына[338] и сказал: «Вот вам, пожалуйста. Он родился в Уэльсе две недели тому назад. Он знатного рода. Он — не кельт, и он не знает ни слова ни по-английски, ни по-французски».

Уэльсцы согласились. И вы знаете, это пошло на пользу и тем, и другим, потому что свои этнические особенности, и даже язык, уэльсцы сохранили. Ирландцы в XIX в. потеряли, а уэльсцы сохранили до нашего времени.

Кроме того, они обладали искусством, которое не знал никто в Европе: они стреляли из длинных луков, составных, клееных, очень тугих. Они умели стрелять так, что стрела летела на четыреста пятьдесят метров и имела хорошие пробойные качества. И они этому подучили англо-саксонских стрелков. Но самые лучшие стрелки в английской армии были, конечно, уэльсцы. Они достигли примерно середины уровня военной техники Восточной Азии. Потому что из монгольского лука стрела летела на 700 метров, а на 450 она пробивала насквозь любой доспех. Ну, все-таки видите — Европа как-то за Азией тянулась и ее догоняла.

Кроме того, уэльсцы получили возможность отправить своих юношей, желавших славы и добычи, на очень выгодную французскую войну. А английские короли получили пехоту, да еще такую хорошую, как лучники, которые стреляли в три раза лучше (быстрее), чем французские арбалетчики. Арбалет, вообще, такой механизм — туго заряжается.

И когда война началась, то, к общему удивлению, англичане имели грандиозные успехи, захватив часть Западной Франции и даже Бретань. Как мы видим, повод к войне был чисто фиктивный и выдуманный. А, казалось бы, французам ничего не стоило сказать: «Ну, что ж, внук нашего великого «железного» короля»,[339] садись у нас на престоле в Париже и управляй!» — Тем более что родной язык у Эдуарда III был — французский. Жена у него была тоже не англичанка, она была фламандка,[340] — такая пухленькая, розовенькая, голландского типа девица… Он мог бы управлять из Парижа обеими странами. Ничего подобного! — Они хотели воевать друг с другом. И поводы, как видим, у них были.

Захватив юго-западную Францию, французские короли не сумели занять узкую полоску вдоль Бискайского залива (Л. Н. Гумилев подходит к карте и показывает на ней. — Ред.) с городом Бордо, который был долгое время столицей английских королей, вернее, их резиденцией. Они предпочитали жить в Бордо, нежели в Лондоне. Потому что в Лондоне, по уставу лондонской коммуны, то есть городской общины, ни один дворянин не имел права ночевать в Лондоне. И король, который приезжал в свою собственную столицу, должен был до заката солнца решить все дела, после чего он отправлялся в загородный дворец, специально для этого построенный. — Он же дворянин'. Он не имеет права ночевать! Что прикажете? Вот такие обычаи были. А Бордо, — это множественное число от слова «бордель». — Сами понимаете, там было весело. И поэтому английские короли предпочитали жить в Бордо.

Но удавалось это им потому, что эта часть современной Франции вдоль берегов Гаронны и до Пиренеев (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Ред.) была заселена не французами, а гасконцами, то есть басками, которые по-французски ни слова не знали и терпеть не могли французов. (Примерно так же, как кельты — англосаксов). И поэтому они были с удовольствием готовы помогать англичанам и, собственно, не потому, что они были англичане, — на англичан им было наплевать, а вот с помощью англичан можно было ударить по французам, и они действовали со страшной силой.

Точно так же «на хвосте» у английского короля висела Шотландия. Шотландские кельты, захватившие Лотиан, населенный отчасти норманнами, отчасти даже северными саксами, Нортумберленд и Ютланд, — они составили довольно сложносоставной этнос, который всегда ссорился с англичанами до предела, и терпеть они друг друга не могли. И, знаете, вообще говоря, надо было только улучить хороший момент для англичан, чтобы захватить шотландцев, а для шотландцев — разграбить Северную Англию. Тем более что шотландцы делали это очень быстро. У них конницы не было, пехота у них была в юбках, и поэтому они грабили их почем зря. (Простите меня за эту небольшую остроту, мало удачную. Конечно, в юбках не получалось боевых качеств, но, во всяком случае, давало стимул для того, чтобы получить больше материи, чем в брюках. Потому что единственный способ одеться — были овцы. Шотландцы — скотоводческий народ, а не земледельческий, а на тех вересковых холмах много овец не разведешь. Страна была очень бедна и нуждалась в грабеже.)

* * *

Как видите, все пассионарные страны в этот период, период вхождения в фазу пассионарного перегрева, оказались уже не поборниками тех своих идеалов, которые они имели до этого, а противниками своих соседей. И действовали они со страшной энергией, но уже не столько под лозунгом «за что», а «против чего».

При этом этнический момент играл первостепенную роль. Естественно, как можно было объединиться французскому феодалу с английским герцогом? — Да никак! Вот они и воевали друг с другом.

Может быть, испанцы? Попробовал Черный Принц[341] помочь Педро Жестокому[342] занять престол. — Половина испанских феодалов оказалась на стороне английского Черного Принца, а другая половина — на стороне французского коннетабля дю Геклена[343] и победила. То есть они боролись друг с другом. Даже сами кастильские феодалы, арагонцы — тоже феодальная страна, они соперничали с французскими феодалами за право грабежей в западной части Средиземного моря.