СТРУНА ИСТОРИИ - ГУМИЛЕВ Николаевич

Увидев, что никакого контакта между черными и белыми мамлюками, то есть государственными рабами-воинами, нет, египетские халифы стали из них делать разные части — черные и белые. Смеси не было. Потом оказалось, что и белых-то не сложно разделить, потому что туркмены из Средней Азии и половцы из Южной России имели между собой большие отличия и терпеть не могли почти друг друга. И как только выходили из повиновения, начинались драки, кровопролития. А так как все покупные воины стоили очень дорого, то таких вещей допускать было нельзя.

Этносы стали складываться даже в урбанистических системах Ближнего Востока. Но вы скажете, что это первое поколение, а следующее, родившееся в условиях данной культуры, — воспитанные люди, они должны быть одинаковые и похожи друг на друга. Да, но вспомните, что ведь матери у них всех были разные. Гаремы-то у всех были достаточно активные и многоплеменные. И поэтому дети одного отца, но разных матерей и воспитанные, соответственно, матерями, потому что отцу было некогда на них внимания обращать, — они вели себя по-разному. То есть процесс этногенеза в условиях экзогамии, в условиях колоссального смешения, оказался более интенсивным.

Я не говорю — хорошо это или плохо. Эти «хорошо» или «плохо» — это вещи, которые к естественным наукам не применимы. То, что я вам читаю, — это наука естественная, это этногенез, — как естественный процесс образования и уничтожения этносов. Надо просто знать, как ведут себя элементы биосферы, в которых мы живем и с которыми мы, естественно, должны считаться. Это дает возможность сделать вывод, что относить этнос к социальным явлениям совершенно невозможно.

Социальные явления, социальные состояния даются законодательными актами. Любого человека можно было сделать, скажем, в царской России дворянином или разжаловать его в солдаты, сделать крестьянином, лишить дворянства. Можно сделать купцом, можно было лишить этого дела и послать его на каторгу, то есть, вообще говоря, правительство могло делать с социальным состоянием все, что оно считало нужным. И человек, действительно, менял социальное состояние: лишаясь своего богатства или, наоборот, приобретая его; лишаясь своего служебного положения или, наоборот, приобретая его. И так далее. А вот когда Денис Давыдов, иронизируя над пристрастием Александра I к иностранцам, просил произвести его в немцы, то этого Александр I — Самодержец Всероссийский сделать не мог! Потому что немцем никак нельзя было сделать Дениса Давыдова. Это было вне сил и возможностей царя.

Следовательно, надо сказать, что этнос — это явление не социальное, а природное, биосферное и подвержено всем биосферным процессам.

* * *

Но мало этого, я хочу сказать несколько слов об этике, которая вырабатывается при каждом этногенезе. Существует, конечно, социальная и несоциальная мораль — это всем известно. Но мы собрались говорить не об этом, а о проекции фаз этногенеза на этические системы.

В фазе подъёма, когда императив был «будь тем, кем ты должен быть», этика заключалась в подчинении безусловным принципам системы. Нарушение принципа системы рассматривалось, как наказуемое преступление. «Хорошо» — это было выполнять только то, что положено, и «плохо» — не выполнять.

При акматической фазе, когда каждый говорил: «Я хочу быть самим собой! Я выполняю то, что от меня положено государству, и воюю на войне. А в остальное время делаю, что мне вздумается и у меня своя фантазия», то тут возникала другая вещь. А чтобы осуществить все свои фантазии таковому барону требовалась мощная поддержка его собственного окружения. Это значило — он брал людей, которые бы зависели от него. То есть и он, не в меньшей степени, зависел от них. Если он брал себе на работу, на службу каких-то сволочей, каких-то ландскнехтов, каких-то стрелков на охрану своего дома, каких-то копьеносцев для атак на противника, то они, конечно, зависели от того, что он им прикажет. Потому что он им платил, но он-то зависел от того, как они будут добросовестно выполнять свои обязанности. Не предадут ли они его? Не убегут ли они в решительный момент? Не откроют ли они ворота замка противнику? Возникла система взаимообязанностей и взаимовыгоды, полной коллективной ответственности, в которой каждый отвечал за свой маленький коллектив, в который он непосредственно входил, и за большой, в который он входил как член коллектива.

То есть он отвечал и за себя, и за своего герцога, и за свою страну целиком.

И точно так же какой-то герцог или барон (также и короли) отвечал своим поведением за то, что он должен и обязано) заботиться о своих вассалах. Конечно, не всегда это соблюдалось, но в таких случаях разрешался формат вассальной присяги. Если сеньор относится к своему вассалу недостаточно внимательно, вассал не управляем им. Обязанности были взаимны.

Эта мысль, оказывается, существует и теперь в мире, в качестве таких реликтовых форм. Как только едет какая-нибудь далекая экспедиция в тяжелых условиях, то без этого работать не сможет, — без взаимовыручки. Тут, братцы, каждый обязан помогать друг другу, вне зависимости от того, симпатизируете вы вашим товарищам по экспедиции или нет.

Вот мне приходилось читать в газетах, что какие-то туристы переходили на Алтае речку, и один свалился в воду, а остальные его не вытащили, потому что: «Это же он свалился, а не я! Зачем же я полезу? Я что — обязан?»

Так вот, эта история тогда бы была совсем другого свойства. По той речке он был бы обязан идти! И если бы он не пошел, то его бы судили, и не в двадцать четыре часа, а за полчаса. И казнили бы — за неоказание помощи товарищу. Не во всех законах отразилась эта форма этики, хотя она присутствовала везде и всегда — в разбойничьей банде, в каком-нибудь полку кавалерийском или пехотном; в экспедиции, как я уже говорил. Вообще там, где людей подстерегает опасность, — это спасительная и единственная форма, при которой можно как-то уцелеть. Но было одно законодательство, в котором оно уцелело. Это Яса Чингиса.[372] Она сохранилась, ее недавно перевели с персидского языка на русский. И там есть раздел о наказании людей, не оказавших помощи товарищу. Например, если монгол едет по степи, встречает того, кто хочет пить, и он не дает ему напиться, — смертная казнь. Если он едет к своей сарай-беки и едучи уронил колчан, ну, случайно он оборвался, и этот — не поднял, то ему — смертная казнь! Понимаете, надо служить друг другу. Монголы, точно говорю, — служили. (Шум в зале.)

* * *

Понимаете, обе фазы этногенеза, как первая (фаза подъёма пассионарности. — Ред.), так и вторая (акматическая фаза. — Ред.), весьма и весьма отличаются друг от друга и последующих фаз, то есть они являются совершенно четкими возрастными характеристиками этноса.

Кто знает, есть ли в социальных отношениях такие возрастные характеристики? Когда был феодализм, то он во всех странах был, как сейчас есть капитализм, так он во всех странах — капитализм. А люди при этом ведут себя совершенно по-разному. И капитализм в Японии, и капитализм в Дании, — они абсолютно не похожи друг на друга, ибо фазы этногенеза там и там совершенно различны.

Тут я хочу обратить ваше внимание на то, что предложенная на этих двух последних лекциях система отсчета отличается от принятой в истории. В истории все сводится к истории культур, то есть изучается то, что было в одно и то же время в разных странах. Но эта система, вообще говоря, отвечает на многие вопросы, но не на все, в частности, не отвечает на поставленный нами вопрос, — как развиваются этносы?

Потому что этносы возникают в разное время вследствие пассионарных толчков, которые происходят то там, то тут. То есть первые точки отсчета — болевые точки отсчета будут совершенно различны. Так же как, образно говоря, рождение каждого из нас. Один родился, понимаете ли, в 1910 г., другой — в 1950 г. И сравнивать их (между собой. — Ред.) вот сейчас в 1977-м, как кандидатов, — совершенно бессмысленно, потому что возраст-то у них разный. Один — сильнее, другой — опытнее. И сравнивать их для того, чтобы получить какой-то более или менее реальный результат, можно только в том случае, если вы сравниваете человека двадцати двух лет с другим человеком, когда тому столько же лет… А если вы не учитываете возраст, то вы получаете заведомо неверный результат.

И вот тут я хочу всем присутствующим послать интерес. Мысль ведь простая, мысль ведь очень верная, но почему же она до сих пор не нашла себе применения, хотя я не могу сказать, что ее не высказывали. Ее высказывали и на Западе — Джамбатиста Вико[373] высказывал в XVII в., Шпенглер[374] ее высказывал в XX в. Конечно, в России она высказывалась и до Шпенглера, — Данилевский[375] ее высказывал в XIX в. И, тем не менее, историки эту концепцию на вооружение не приняли. Чем это можно объяснить?