СТРУНА ИСТОРИИ - ГУМИЛЕВ Николаевич

С точки зрения этнологии, нам важны не способы эксплуатации крестьян, а характер поведения всего общества. А общество вело себя самым разнообразным образом. Были разные формы феодализма…

Для того чтобы считаться принадлежащим классу феодалов — быть дворянином или даже иметь титул, для этого надо было совершить какой-то подвиг. Конечно, можно было бы получить это звание и по наследству. Дети графов, естественно, становились графами. Но если, скажем, у графа одно графство и пять человек детей, то один получал наследство, а остальные-то ничего не получали. Они назывались vicomte[298] (Л. Н. Гумилев произносит по-французски. — Ред.) — виконты, то есть «второсортные» графы. Но это их не устраивало, потому что никаких материальных преимуществ они при этом не имели.

А, кроме того, представьте себе пассионария из народа. Дело в том, что поскольку пассионарность — признак природный, передающийся генетически, а во всех слоях есть очень симпатичные дамы, и пассионарии, занявшие высокое положение, добиваются их симпатии и оставляют от них потомство. Появляются пассионарии во всех слоях населения, и среди горожан, и среди крестьян, и среди невольников, даже рабов. Они не удовлетворяются своим социальным положением, они ищут выход.

Так вот, во Франции этот выход существовал вплоть до XVII в., до Ришелье,[299] который велел все-таки пересчитать, кто дворяне, а кто не дворяне. Потому что дворянином заявлял себя каждый, кто хотел нести королевскую службу и делать там свою карьеру. И никто его не проверял, потому что некогда было проверять и незачем, считалось, проверять. — Раз человек хочет, ну почему его не признать, какая разница? Да, конечно, налог с него уже собирать нельзя, но он же служит. А потом его скоро убьют, потому что служба-то в основном военная, так тогда вообще незачем огород городить. И поэтому количество пассионариев и, так сказать, феодалов выросло колоссально.

* * *

Аналогичный процесс шел в Аравии. Там феодализма наследственного не было. Там был феодализм по должности — какую человек занимает должность, тем он и считается. Самая высокая должность, которой мог достичь человек, не принадлежащий к роду Пророка или халифов, — это должность эмира. Эмир — это, если буквально перевести на русский язык, «уполномоченный» и даже скорее «особо уполномоченный». То есть эмиром мог стать любой мусульманин, вне зависимости даже от своего происхождения. Мало того, в гаремах было все перепутано. Никто не знал, кто есть кто, ну матерей знали, а о бабушках и дедушках — представления не имели. Но, поскольку они рождались в арабских гаремах, считались арабами и имели все права. Но, кроме того, каждый перс, какой-нибудь армянин, сириец, бербер, курд, заявивший, что он хочет принять веру ислама, тем самым получал все возможности занять любую должность, на какую он способен. Естественно, все стремились стать эмирами.

Результат был сначала довольно положительный, — сначала. То есть арабо-мусульманское государство (Л. Н. Гумилев идет к карте, говорит и показывает территорию Арабского халифата, на пленке текст плохо слышен. — Ред.) распространялось от Аравии до Памира на востоке и до Луары на западе, оно стало совершенно … огромным, и все оно управлялось эмирами, которых назначал халиф. А эмиры, которые делали свою карьеру, естественно, каждый старался обеспечить себе максимум самостоятельности, потому что императив — «Будь самим собой!» (то есть не просто назначенным халифом человеком, но — и Абу-Бекром, Абдуррахманом, Саидом ли, кем-нибудь еще, но — со своим именем). Ну, они великолепно знали, что это очень полезно.

И поэтому эта колоссальная завоеванная страна (завоеванная первыми халифами в первый период этногенеза) уже к IX в., да уже во второй половине VIII в., — начала дробиться на части. Потому что эмиры (вовсе не нарушая ни присяги, ни уважения к халифу) просто не давали ему деньги, которые собирали со своей области. Деньги они оставляли себе. Они очень уважали халифа (т. е. избранного наследника. — Ред.), они подчинялись ему де-юре. «А деньги-то, — говорили они, — такая приятная вещь! Зачем я ему буду отсылать?»

А потом, чтобы оформить это дело окончательно, они заставляли читать хутбу[300] (то есть моления за правителя в мечети), не на имя халифа, сидевшего в Багдаде, а на свое. А должности свои стали передавать, естественно, своим близким. Самые близкие — свои сыновья. А детей у них было много (потому что раз они занимали эти должности, у них были гаремы), так что всегда можно было выбрать подходящего ребеночка и осчастливить его.

Так возникли: на западе — государства Аглабидов, Идрисидов и, наконец, Фатимидов, Омейяды (661 г. — Ред.) в Испании. Так возникли на востоке Тахириды, Саманиды, немножко иначе, но похоже на это — Гуриды. (Л. Н. Гумилев идет к карте, показывает возникшие государства. Текст слышен очень плохо. — Прим. Ред.) В нашей Средней Азии — Саманиды и так далее. Сирия и Египет — уж такие близкие к столице области, тоже отделились.[301]

Несколько иначе сложилась ситуация в Византии. Там пассионарный перегрев не сопровождался территориальной дивергенцией. То есть избежала такого пассионарного раздробления только Византия. И произошло это благодаря тому, что в Византии возник институт монашества.[302]

Как я уже говорил, самые отчаянные пассионарии, чувствуя, что не могут совладать с обуревавшими их страстями[303] и натворят таких дел, что спаси Бог! — они уходили в пустыню, закапывали себя там живьем в землю. Сидели под деревом, ели кусочек черного хлеба или финика в день и усмиряли свою плоть. Вы понимаете, что это — реальное ослабление пассионарности всей системы, которое спасло Византию от полного распадения.

Пассионарный толчок увел у Византии Закавказье, которое ей принадлежало, Месопотамию с Сирией, всю Африку и Сицилию.[304] Вот до сих пор. (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) Удержать эти земли оказалось невозможно. Удержалась только Малая Азия и южная часть Балканского полуострова, вот эта (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) северная славянская часть. Южная часть Балканского полуострова, потому что суженная территория, имевшая, естественно, меньше пассионариев, смогла организовать их в систему защиты. Но как только возник этот самый новый императив — «Будь самим собой!», то он-то смог изменить и Византию, в равной степени.

И вот тут мы должны обратиться к роли субпассионариев, которым при первой фазе этногенеза (фазе этнического подъёма. — Ред.), собственно, не было места в системе. И вот тут эти самые люди, которые ни к чему не стремились, хотели только выпить-закусить, поспать где-нибудь на досках за забором и ставили это целью своей жизни — они стали первыми! Потому что в системе, которая ставит перед собой огромные цели, стремится к идеалу, то есть ставит далекие прогнозы, то — зачем таких людей иметь? Никакой начальник не может на них положиться, они могут в любой момент предать или просто не выполнить приказания, — они не берегутся. Это была жестокая система по тем временам, хотя это и была фаза подъёма.

А когда в одной системе возникло несколько центров, борющихся между собой за преобладание, то каждому из этих инициативных пассионариев нужна была своя банда, и он готов был использовать субпассионариев в качестве своих слуг, наемников, в качестве бродячих солдат — ландскнехтов.[305] — Конечно, это были плохие солдаты, а где взять хороших? Потому что все пассионарии или прилепились к кому-то или сами выставляли свою персону для того, чтобы занять высокое место. И вот тут — этой фазой этногенеза, в значительной мере, была определена этническая история и Западной Европы, и Ближнего Востока. В каком смысле?

Как я говорил в прошлый раз, первым способом избавления от излишка пассионариев — была первая колониальная экспансия Западной Европы, которая была произведена под лозунгом «Освобождения Гроба Господня» — крестовые походы. Вообще говоря, лозунг был выбран очень удачно для своего времени, когда Запад провозгласил, что нужно спасти из рук неверных Палестину — Святую Землю. Там же все были христиане: бросили все и пошли. Но это — просто лозунг. Они пошли, потому что они хотели, они бы пошли в любое другое место с любым другим лозунгом, потому что у них был запас внутренней энергии. Начались эти крестовые походы, во-первых, с массовых погромов в еврейских областях.[306] Это не оказало никакого влияния на дальнейшие успехи или неудачи военных действий в Палестине.