Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру - Мэтт Маккарти

class="p1">– Хорошо, замечательно, – сказала наша наставница. – Итак… Я хочу, чтобы вы высказались. Я задам группе несколько вопросов.

К нашему кругу приблизился гусь, и кто-то бросил в его сторону камешек.

– Кто-либо видел в больнице что-то, что его травмировало?

Последовала тишина со сдавленными смешками.

– С чего бы начать? – сказал другой индиец с лохматой бородой.

– Да, – сказала брюнетка. – Каждый день.

В нашей больнице во врачей плевали, на них матерились и угрожали им физической расправой. А на ее стенах висел баннер со слоганом «Здесь происходят удивительные вещи!».

Что-то поменялось. Многие неловко заерзали – этот вопрос всколыхнул неприятные воспоминания. Интересно, была ли у остальных интернов возможность выпустить пар после ужасного дня?

У тех из нас, кто чувствовал себя измотанным, были непростые отношения с больничным слоганом «Здесь происходят удивительные вещи!». Вне всякого сомнения, удивительные вещи действительно происходили каждый день, от прорывов в лечении до спасенных жизней, и было приятно делиться этими успехами. Тем не менее некоторые из нас видели всю иронию слова «удивительные» – мы нередко теряли дар речи, когда нам плевали в лицо или угрожали физически. Зачастую, делясь особенно удручающей историей, интерн прокручивал этот слоган у себя в голове: «Пациент наблевал на меня вчера. Дважды. Да, здесь происходят удивительные вещи». Это стало своего рода мантрой для интернов, механизмом преодоления, помогающим одновременно ценить приятные моменты и справляться с тяжелыми. Наверное, те, кто придумал этот слоган, были бы в ужасе, узнав, какие ассоциации он у нас вызывает. Впрочем, чем больше я об этом думал, тем больше склонялся к тому, что это была гениальная фраза, метко описывающая все взлеты и падения нашей профессии.

Наставница улыбнулась:

– Кто-нибудь хочет поделиться подробностями?

Все начали отводить взгляды. Снова тишина.

– Ладно, поменяем тему. Кто-то совершал, как ему кажется, медицинские ошибки?

Никто не заговорил. Вдруг мне подумалось, что это отличный повод узнать, как складываются дела у остальных. Сталкивались ли мы с чем-то хотя бы отдаленно похожим? Было ли нам всем суждено сломаться? Внезапно я услышал, что начал говорить.

– Я совершал, – я замялся, не совсем понимая, почему вообще открыл рот. Секунду назад я не собирался ничего говорить. Тем не менее это случилось, и мне хотелось открыться. Самым странным оказалось то, что после этого мне сразу же стало лучше. Это было то же самое чувство облегчения, что я испытал в «Вендис», рассказав Ариэль про укол иглой, а также когда открылся Дре. Я просто не мог держать такое в себе. Возможно, мне действительно нужно было лишь выговориться.

– Я тоже, – сказал будущий кардиолог.

– И я, – добавил кто-то еще.

Штатный врач кивнула в мою сторону, чтобы я продолжал. Ошибок у меня было столько, что глаза разбегались, – какую же выбрать? Укол иглой определенно был медицинской ошибкой, но об этом мне говорить не хотелось. Может, рассказать про доктора Филипса и его слова о том, что он даст мне еще один шанс, чтобы все исправить? Я решил остановиться на Гладстоне. Казалось, с этой историей уже было покончено.

– В кардиореанимации, – тихо сказал я, – в первую неделю моей работы был пациент с анизокорией.

У сидящих поднялись брови – симптом и правда был необычным.

– Я решил, что дело в лекарствах, однако это было не так, – я раздумывал над тем, стоит ли рассказывать все. – На самом деле… Причина была совершенно в другом.

– У меня было что-то подобное, – выпалила брюнетка. Все взоры устремились на нее. – Я думала, что пациент кашляет из-за астмы, – сказала она, моргая своими ярко-голубыми глазами, – а рентген показал плевральный выпот.

Гусь снова приблизился к нашему кругу. Штатный врач улыбнулась:

– Мэтт, вернемся к тебе. Чем все закончилось для твоего пациента?

Я посмотрел на гуся и тихо сказал:

– Все… Сложно.

Она стала слегка покачиваться на месте.

– И еще, Мэтт, – спросила она, наклонившись ко мне, – ты извинился?

Я попытался сглотнуть. Этого вопроса я не ожидал.

– Нет.

Головы опустились. Брюнетка сморщилась.

– Я не знал, как правильно это сделать, – попытался объяснить я. – Учитывая обстоятельства… я не был уверен, что это было уместно. Мою ошибку вовремя заметили.

Теоретически можно было назвать миллион причин, по которым я не стал извиняться, однако на самом деле причина была только одна. Я часто думал о том, что должен найти жену Гладстона и объяснить, что, если бы не Диего, я допустил бы ужасную ошибку, мысли о возможных последствиях которой месяцами не давали мне нормально спать по ночам. Но какой в этом был смысл? Я сожалел о случившемся, но рассказывать родственникам о своей неуверенности казалось мне не самым мудрым решением.

Когда погряз в ошибках, усталости, тщетных стараниях и отсутствии мотивации, силы могут появиться после откровенного разговора с такими же, как ты, напоминающего: ты не один.

Я посмотрел поочередно на каждого интерна в круге. Это было совсем не как на собрании интернов, где каждый, казалось, вел себя показным образом. Здесь я видел разные эмоции: кто-то улыбался, делая вид, будто все было невероятно, либо просто радуясь возможности провести время за пределами больницы. Другие же выглядели обеспокоенными – возможно, они были погружены в мысли о каком-то происшествии в больнице. Мы все о чем-то молча размышляли. Вскоре тишина стала невыносимой. Мне безумно хотелось, чтобы кто-нибудь что-то сказал. Что угодно.

– Я тоже как-то совершила ошибку, – нарушила молчание штатный врач. – За неделю до свадьбы мне нужно было поставить одному пациенту плевральную дренажную трубку. Его легкое наполнялось жидкостью, и он не мог нормально дышать. Я сделала надрез и вставила трубку. Проще простого, – она нахмурилась и отвернулась от группы. – Я зашила его, сделала рентген, и тут до меня дошло, что я вставила трубку не в то легкое, – она закусила губу и провела рукой по волосам. – Я думаю об этой трубке каждый раз, когда провожу какую-нибудь процедуру. Я думала о ней неделю спустя, когда шла к алтарю.

Глава 29

Через два дня, снова в больнице, я получил сообщение от Дэйва, старшего ординатора, который рассказывал на собрании интернов, как выполнять флеботомию. Я не совсем понимал, что он хочет – в сообщении был только вопрос: «ТЫ СВОБОДЕН?» – и попытался вспомнить, сказал ли я или сделал что-то, требовавшее личного разговора с администратором.

Сразу же подумал про наш выездной семинар, который в итоге помог нам сплотиться и высвободить эмоции. Осознание того, что я не одинок, придало мне храбрости по-настоящему излить душу. Я подробно рассказал про то, через что прошел с Гладстоном,