Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру - Мэтт Маккарти

с Питером и Денис, а также с Дре, однако решил умолчать про укол иглой. За весь семинар лишь пара человек отказались быть откровенными. Многие из моих коллег поведали о том, что ежедневные травмы, связанные с работой, сделали с их неустойчивой психикой. Самым удивительным было то, что, несмотря на все перипетии последних месяцев, нашлись интерны, которым приходилось еще хуже, чем мне. В ходе групповой прогулки несколько из них признались, что собираются до конца года покинуть интернатуру. Когда я услышал их истории, мне стало лучше, хотя теперь я переживал, не сказал ли лишнего. Неужели, несмотря на обещанную конфиденциальность, что-то дошло до Дэйва?

Засунув пейджер обратно в чехол, я направился в сторону кабинета старших ординаторов. Их было четверо, каждый только что закончил ординатуру Колумбийского университета по внутренней медицине и в этом году занимался организацией конференций, обучением студентов-медиков, а также следил за психическим здоровьем ординаторов. Они были связующим звеном между ординаторами и больничной администрацией, и зачастую доносили нам неприятные новости о каком-нибудь новом требовании или надзорной комиссии. Быть выбранным старшим ординатором было большой честью – для многих эта позиция становилась передышкой перед подачей документов на программу специализации по кардиологии, куда был очень большой конкурс (Диего тоже когда-то был старшим ординатором). Пытаясь понять, к чему может быть эта встреча, я проскакал вниз три лестничных пролета.

– Как оно? – спросил Дэйв, когда я зашел в крошечное помещение без окон. На его столе было четыре фотографии привлекательной женщины, занимавшейся йогой. – Садись.

– Привет, Дэйв.

Я удивился, узнав, что кому-то могло быть хуже, чем мне. После моих-то ошибок, неудач и случайного укола зараженной ВИЧ иглой.

Мы с ним уже несколько раз разговаривали, главным образом до и после учебных собраний. Когда мы говорили, он обычно клал мне на плечо руку, создавая впечатление помощника-тренера – человека, призванного давать мне советы и направлять меня, которому при этом недоставало важности старшего врача. Наши разговоры носили доверительный характер: он знал, через что проходили интерны, потому что всего три года назад был одним из нас.

Я сел и скрестил ноги.

– Как дела? – с интересом спросил он.

Я улыбнулся:

– Ну… Держусь.

Он усердно закивал и поменял в кресле позу.

– Как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке.

Я смотрел на девушку, занимающуюся йогой. Дэйв снял очки, и мы сидели в тишине.

– Перейду сразу к делу, – сказал он, всплеснув руками. – Мы беспокоимся за тебя.

Наши взгляды тут же встретились.

– Что? – не понял я.

– Пять интернов покидают интернатуру. Это неслыханно.

Это действительно было так. Я даже не догадывался о недовольстве своих коллег до того семинара в Палисейдс.

– Ну, – ответил я, стараясь изобразить как можно больший энтузиазм, – я никуда не собираюсь.

Я задумался о том, почему все врачи, что собирались уходить, были мужчинами. Ответа с ходу в голову не пришло.

Дэйв снова надел очки.

– Я слышал про твою ошибку. Со зрачками.

Я вздрогнул и отвернулся в сторону. Это произошло больше четырех месяцев назад: почему он вспомнил об этом теперь? Должно быть, до него дошли слухи после семинара.

– Мне казалось, это было конфиденциально.

– Я также знаю про укол иглой.

У меня закрутило живот. Мне хотелось знать, кто еще успел с ним поговорить. Рассказал ли доктор Филипс ему про наш с ним разговор? Дэйв отклонился назад, достал из нагрудного кармана носовой платок и высморкался в него. Я ненадолго закрыл глаза, мне снова захотелось исчезнуть.

– Слушай, ну люди болтают всякое. Что я могу сказать?

– Ты мог бы сказать, что все, что мы говорили на семинаре, на самом деле не было конфиденциально.

Его глаза изучали мое лицо:

– Мэтт, я тут не допрос тебе устраиваю. Я просто хочу узнать, как ты справляешься.

Впечатление было совсем другое. От этого разговора меня уже тошнило.

– Я… В порядке.

– Ты через многое прошел.

Я окончил медицинскую школу с густой каштановой шевелюрой, однако не прошло и года интернатуры, как стал замечать седые волосы.

Эшли как-то раз сказала, что не хочет слышать про мои проблемы. Из-за непостижимой больничной иерархии было невозможно понять, когда стоит выговориться, а когда лучше держать язык за зубами. Мое терпение между тем было уже на исходе.

– Ладно, Дэйв, я не в порядке, – я откинулся на спинку стула. – Я совершенно не в порядке. Это ты хотел услышать? Я допустил ошибки, люди уходят из интернатуры, и… – он кивал, а уголки его губ начали загибаться вверх, – и у меня может быть СПИД.

– Нет у тебя СПИДа, Мэтт. Тем не менее говорить обо всем этом очень полезно.

От его слов мне стало только хуже. Мне предстояло пить таблетки еще десять дней, после чего нужно было сдать анализ крови. Только тогда я и мог узнать, заразился ли ВИЧ. Почему Дэйв решил поговорить обо всем сейчас? Пока я раздумывал, что сказать дальше, затрезвонил мой пейджер.

– Меня ждут, – сказал я, даже не прочитав сообщение.

– Конечно, конечно, – отозвался Дэйв, пододвинув ко мне телефон.

– Нет, я нужен в отделении, – возразил я. – Нужно осмотреть пациента.

Я протянул Дэйву руку, и он улыбнулся:

– Неплохо поговорили, Мэтт, – сказал он. – Давай продолжать в том же духе.

У меня не было никакого желания повторять наш разговор. Я почувствовал, как раздуваются мои ноздри. Хотелось что-нибудь ударить.

– Разумеется.

Глянув напоследок на женщину в позе собаки мордой вниз, я вышел на лестницу.

Глава 30

День спустя, пока мы с остальными ординаторами и доктором Шанель обсуждали появление туберкулеза со множественной лекарственной устойчивостью, мне на пейджер пришло сообщение от нашего учебного куратора, доктора Петрака. Бывший старший ординатор, Петрак теперь был младшим сотрудником кафедры, который должен был делиться с нами премудростями работы в больнице и заниматься нашей профориентацией. По идее, именно он должен был помочь решить, стать мне ревматологом или кардиологом. Извинившись, я вышел и направился по коридору в его кабинет.

Я знал, что раз в несколько месяцев должен был обсуждать свои академические успехи с Петраком, и решил, что именно для этого он меня и вызвал. Я предполагал, что мои первоначальные оценки не будут высокими – Крутой вечно ругал меня за то, как плохо я анализировал флюорограммы, – но знал, что с тех пор добился значительного прогресса. И Эшли, и доктор Шанель хвалили меня за тактичное поведение с обозленными пациентами, а в отделении общей терапии я успел убедительно продемонстрировать, что в состоянии провести проверку стула.

Зайдя в