Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, не использовал. Я спрашивал у нее по-испански, больно ей или нет, и она отвечала, что нет.
Он покачал головой.
– Я спрашивал ее каждый день, – настаивал я, понимая, что говорю слишком быстро, словно оправдываюсь. Я попробовал говорить медленнее, но ничего не вышло. – Медсестры спрашивали ее каждую смену. Если бы она сказала, что ей больно, они бы мне написали на пейджер. Но сообщений не было.
Он покачал головой:
– Она страдала.
Про одного ли пациента мы говорим?
– Видимо, я что-то упускаю.
– Действительно.
Это была какая-то бессмыслица.
– Я ношусь по всей больнице, и никто мне ни разу не написал, что…
– А вам не приходило в голову, что вы могли неправильно подобрать слова? Что вы задавали не тот вопрос?
Я замешкался:
– Честно говоря, нет.
– Если бы вы удосужились обратиться к переводчику, то поняли бы, что она в агонии.
Удосужиться? Он что, обвинял меня в халатности?
– Я очень сожалею об этом, однако не знаю, что сказать.
– Извинитесь. И пользуйтесь переводчиком.
Я смотрел на свои ботинки, пытаясь осмыслить этот разговор. Из-за недосыпа я уже толком не соображал, хотя это было тут ни при чем.
– Мне ужасно жаль, но она никому не говорила, что мучается. И я не могу постоянно таскать за собой переводчика.
Он стиснул зубы:
– Она сказала об этом мне. К тому же вы можете связаться с переводчиком по телефону из любой палаты, – он написал на карточке телефонный номер и протянул ее мне: – Используйте это.
Я посмотрел на номер и попытался уложить происходящее у себя в голове. Сделал глубокий вдох.
– Хорошо.
Он закрыл глаза и вздохнул:
– Это все. Это все, что я хотел сказать. Я дам вам еще один шанс все исправить.
А потом что? Я побоялся спросить.
Глава 28
Два дня спустя я сидел, скрестив ноги, в кругу других интернов в деревушке Палисейдс, штат Нью-Йорк, куда мы отправились на выездной семинар, чтобы на сутки отключиться от работы в больнице. Мы находились в конгресс-центре IBM – корпоративном пристанище с теннисными кортами, саунами и пешеходными тропами. Стоял свежий день, мимо ходили гуси, и мы ввосьмером – один штатный врач и семь интернов – сидели у небольшого пруда. Предполагалось, что этот семинар поможет нам привести мысли в порядок – «психическая гигиена» была фразой дня, – однако я не мог перестать обдумывать события последних сорока восьми часов. Разговор в кабинете доктора Филипса в полубредовом состоянии после ночного дежурства казался мне дурным сном. Я не считал, что допустил ошибку, между тем мне было неприятно от мысли, что из-за меня пациентке пришлось страдать. И из-за того что Филипс отчитал меня вслед за уколом иглой и побегом Дре, я нервничал и испытывал чувство стыда.
– Год выдался непростой, – сказала штатный врач. – Для вас это возможность просто поговорить между собой о том, как складываются ваши дела. Без какого-либо осуждения.
Она была худой и высокой, с русыми волосами и родинкой на левой щеке. Шесть лет назад она была на нашем месте. Повернув голову направо, она кивнула:
– Ты первый.
Врач, сидевший справа от нее, – худощавый индиец с усами, мечтавший стать кардиологом, сложил вместе ладони и произнес: «Отлично», после чего повернулся направо.
– Замечательно, – отозвался следующий.
– Потрясающе. Каждый день на работе на моих глазах происходит чудо.
Я закатил глаза. Энтузиазма им было не занимать.
– Просто чудесно.
Мне в голову приходили совсем другие слова. Я так и слышал шепот Байо: «Каждый может сломаться».
– Невероятно.
Обедая в кафе вместе с коллегами-интернами, мы часто рассказывали друг другу об успехах и неудачах на работе. И чаще речь шла именно о неудачах.
За сутки до этого я отправился в кардиореанимацию, чтобы навестить Бенни, который теперь выглядел исхудавшим и слабым. Из его обычно лысой головы торчали пучки седых волос, и он разговаривал короткими предложениями по одному-два слова. Предыдущие несколько недель были для Бенни сущим адом, и интубация напомнила ему, насколько он близок к смерти. Было ошибкой сводить вместе его физическое здоровье и мое психическое. Жизнь в больнице такая же, как и за ее пределами, – непредсказуемая и несправедливая. Интерн слева от меня коснулся моего плеча – была моя очередь.
– Ну, было непросто, – сказал я, думая про Гладстона и Дре, а также доктора Филипса и недавнем приступе взрывного поноса. – Я многому научился, однако не сказал бы, что это было здорово.
Кто-то кивал, кто-то смотрел отрешенным взглядом. Я нащупал одну из таблеток в кармане и потер ее о бедро. Чуть меньше чем через две недели мне предстояло сдать анализ на ВИЧ, который маячил на горизонте, словно Судный день.
Штатный врач наклонилась ко мне:
– Ты бы хотел поговорить об этом подробней?
Я подумал обо всем том дерьме, через которое мне пришлось пройти. Интернатура измотала меня – я чувствовал, как выгораю, и не знал, как это остановить. Я окинул взглядом смутно знакомые лица и осознал, что почти не провожу времени с остальными интернами, не считая нашей маленькой группы. Меган, Лалита, Ариэль и я становились все ближе – мы наведывались в «Вендис» каждый раз, когда появлялась возможность вырваться на пару минут из больницы. Мы говорили про свои семьи и прошлые жизни (оказалось, что мы с Лалитой вместе ходили на пары по органической химии), правда, по большей части просто изливали друг другу душу. Рассказывали про периодические взлеты, но чаще всего речь шла о падениях: о полученных нагоняях, совершенных ошибках и бессонных ночах. Всем нам приходилось трудно, хотя каждому по своим причинам. Мы договорились не рассказывать о своих проблемах никому, кроме нашей небольшой группы: никому не хочется слушать ноющего врача.
– Здесь тебя никто не осудит, – сказала врач, призывая меня рассказать подробней.
– Может, потом, – пробурчал я. Мне не хотелось ничего рассказывать этим людям, которых я толком не знал. В дело вступил защитный кодекс интерна: ошибки являются проявлением слабости, а для этих людей я был почти незнакомцем. Я не хотел, чтобы проявление слабости было их первым впечатлением обо мне.
Меня поразило, насколько иначе все было в медицинской школе, где я был на дружеской ноге почти с каждым. Мы ходили на занятия утром, учились после обеда и собирались в общагах или квартирах по вечерам, чтобы провести вместе время или продолжить учиться. На Манхэттене же все жили отдельными, анонимными, измотанными жизнями.
– Разумеется, – сказала врач, и очередь перешла к женщине рядом со мной.
– Очень продуктивно, – отозвалась она.
- Записки нового репатрианта, или Злоключения бывшего советского врача в Израиле - Товий Баевский - Биографии и Мемуары
- Фельдшер скорой помощи - Анатолий Нагнибеда - Медицина
- Пациент Разумный. Ловушки «врачебной» диагностики, о которых должен знать каждый - Алексей Водовозов - Медицина
- Статьи о питании и здоровье фонда Вестона Прайса - Вестон Прайс - Медицина
- Фридрих Ницше в зеркале его творчества - Лу Андреас-Саломе - Биографии и Мемуары
- Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта - Борис Николаевич Александровский - Биографии и Мемуары
- Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов - Биографии и Мемуары
- Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика - Сборник статей - Медицина
- О чем говорят анализы. Секреты медицинских показателей – для пациентов - Евгений Гринь - Медицина
- Мальчики войны - Михаил Кириллов - Биографии и Мемуары