Жестокие игры мажора - Маша Демина

этого гребаного чизбургера, чтобы она облизывала с таким же наслаждением свои губы после меня. Чтобы она также первобытно впивалась зубами в мою кожу, как в эту долбанную булочку с кунжутом. Блядь, у меня встал. А она всего лишь откусила чертов бургер.

Я прикрываю глаза и, проглатывая досадный стон, ударяюсь затылком о подголовник машины.

Я должен себя отвлечь и прекратить на нее пялиться.

— Что насчет твоего шрама? — наконец нарушаю наше молчание. — Как ты его получила?

Я подглядываю за ней из-под под полуприкрытых век, замечая, как Алиса перестает жевать. Затем она медленно сглатывает и опускает руку с недоеденным бургером к себе на колени. Ее горло дергается и она смотрит несколько долгих секунд на свои испачканные кетчупом пальцы.

— Почему ты хочешь знать? — спрашивает с искренним недоумением и ее брови сходятся на переносице.

Я пожимаю плечом.

— Думаю, у нас есть что-то общее.

Алиса медленно переводит удивленный взгляд на меня, а потом сразу же отворачивается и запихивает в свой рот несколько картошин, бубня себе под нос:

— Я не знаю, как это комментировать.

Я хлопаю ладонью по своему бедру.

— Иди сюда.

Не поворачиваясь в мою сторону, она снова бубнит себе под нос.

— Я ем.

В доказательство своих слов Ведьма демонстративно берет жирный бургер и подносит к своему рту, но ее останавливает мое быстрое движение.

Я хватаю тонкое запястье и поворачиваю так, чтобы за два укуса доесть эту чертову булку с холестерином прямо из ее рук. Я не фанат фастфуда, однако когда замечаю с каким выражением лица на меня смотрит Алиса… блядь, я сожрал бы гору этих чизбургеров.

Она практически не дышит. Ее глаза большие, как у наркомана при виде новой дозы. Но я решаю добить Ведьму и, все также не выпуская тонкого запястья из хватки, засовываю себе в рот ее палец.

Алиса ахает и мой член дергается на этот невинный звук. Только я не останавливаюсь и следом облизываю второй ее палец испачканный в кетчупе. А потом, как ни в чем не бывало, теряю к ней интерес, возвращаюсь на свое место и сгребаю охапку салфеток, неспешно вытирая жирные губы и руки.

Алиса продолжает сидеть и смотреть на меня в каком-то оцепенении. Ее щеки розовеют и я вижу, как тяжело она сглатывает, прежде чем отворачивается и начинает медленно убирать остатки еды в пакет.

— Ты даже святое умудрился опошлить.

Я не удерживаюсь от смешка.

— Я всего лишь доел чизбургер.

— Нет. Ты его трахнул.

Едва последнее слово срывается с губ Алисы, как она тут же закрывает рот ладонью и с ужасом смотрит на меня.

— Это все ты виноват! — бубнит в свою ладонь, чем превращает мою ухмылку в широкую улыбку. — Это не смешно! — огрызается Ведьма. — Ты плохо на меня влияешь!

Я чуть переваливаюсь в ее сторону и прижимаюсь губами к ее уху:

— Осторожнее с грязными словечками, Ведьма.

Затем я сбрасываю пакет с мусором на пол и, подхватив Алису под задницу, поднимаю, чтобы усадить себе на колени.

Ее ноги бьются о приборную панель и руль, она пищит в попытке оказать сопротивление. Но когда ее бедра прижимаются к моим… блядь, это чувствуется идеально. И эта истина запечатывается в моей груди.

— Что ты делаешь?! — она шипит, упершись ладонями в мою грудь, когда я не упускаю возможности сжать ее маленькую задницу и процарапать пальцами по бедрам. — Багиров! Ты порвешь мне колготки!

— Это меньшее, что ты заслуживаешь за свое упрямство.

— Это не упрямство! Просто слишком личное!

— Слишком личное, — повторяю ее же слова, а потом беру Алису за руки, засовываю их себе под футболку и прижимаю ладони к своей груди.

Она не сразу понимает, что я хочу сделать, поэтому напрягается, пытаясь препятствовать мне, когда я перемещаю ее руки на мои плечи.

— Тебе нравится самоутверждаться за счет своих накаченных мы…

А потом она замолкает. Потому что чувствует их. Маленькие бугорки. На плечах, немного на груди и они также заходят на верхнюю часть лопаток. Ее глаза увеличиваются.

Я хочу подшутить над стервозным подколом Ведьмы на счет моих прекрасно сложенных мышц, но видеть ее такой растерянной — бесценно.

— Что это такое? — шепчет она, прослеживая кончиком пальца контуры плотных шрамов.

— Ожоги от сигарет.

Ее лицо искажает гримаса, а глаза наполняются темным ужасом.

— Кто это с тобой сделал?

— Отец, — сухо отвечаю я. — Мне было четыре года. Он пьяный затушил об меня сигарету за то, что я разбил кружку и разбудил его. Когда я заплакал он прижег еще раз. Больше я не плакал.

23.1

Алиса сидит неподвижно. Ее глаза блестят, и я не уверен, что причина этих слез — мое признание. Словно в ее голове всплыло плохое воспоминание, не имеющее никакого отношения ко мне.

— Сколько раз он делал это с тобой? — тихо шепчет Алиса, изучая выражение моего лица, пока ее ладони продолжают осторожно скользить по моим шрамам.

— Не считал, — я подцепляю прядь ее длинных волос и пропускаю сквозь пальцы, добавляя слишком безразлично: — Перестал считать, когда на плечах не осталось здоровой кожи.

Первые крупные капли срываются с ее густых ресниц. Я беру Алису за подбородок и вытираю большим пальцем мокрый след на ее щеке, но она отворачивается.

Блядь.

— Я не хотел тебя расстраивать.

Алиса поднимает на меня взгляд стеклянных глаз.

— Почему люди становятся такими жестокими? Ты же был совсем ребенком… За что? — ее голос похож на скрип. — Как он мог?

Какого-то черта ее слезы затрагивают странную часть меня.

— Не плачь. Этот человек не стоит слез.

Алиса хмурит брови.

— Я плачу не из-за твоего отца, Илай. Я просто злюсь. Злюсь из-за того, через что ты прошел в таком маленьком возрасте.

Я вытираю еще одну слезу с ее щеки.

— Не нужно меня жалеть.

— Я не жалею. Просто… просто я понимаю, каково это — терпеть жестокость от взрослого.

Алиса убирает руки от моих плеч и вытирает новые капли слез со своего лица, будто они причиняют ей боль и в равной степени раздражают.

Я наблюдаю за ней, осознавая один не самый лучший для меня факт. Алиса становится исключением из всех моих правил.

Хотя бы потому, что она — первая девушка, с которой мне хочется разговаривать.

Да блядь. Я рассказал ей то, что не находил смысла рассказывать даже своим друзьям. И это первый человек, которому я позволил коснуться своих увечий добровольно.

— В каком возрасте ты получила свои шрамы?

Алиса задерживает дыхание, пронзает