Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник - Леонид Резников

задохнулся от возмущения Мансур. – Ему ничего не дам!

– У оборванцев очень длинный язык. Очень. Вы коровий видели? Так вот у них в два раза длиннее.

Халим, склонив голову к плечу, выжидающе уставился на Мансура.

– А-а, согласен, согласен!

– Очень хорошо! С вас шестьсот золотых, уважаемый.

– Ох!

Мансура качнуло, и он схватился за сердце. Халим, постукивая кончиками пальцев по рукоятке кинжала, заткнутого за пояс, невозмутимо ждал, когда закончится представление.

Видя, что Халима ничем не пронять, Мансуру не осталось ничего другого, как вытащить из-под подушек мешок и отсчитать шестьсот монет. Делал он это нарочито медленно, доставая по одной монетке и складывая их в столбики по десять монет. Каждый столбик он любовно поправлял, долго выравнивая монетки. Халим оставался невозмутимым, между тем как Мансур все больше надувался и закипал.

– Вот ваши деньги! – наконец произнес он, отодвигаясь от шестидесяти столбиков. – Забирайте и оставьте меня, бездушный вы человек.

– Ну почему же бездушный? – Халим вытащил заранее заготовленные мошны, в каждую из которых помещалось по двести золотых и, пройдя к разложенным на полу монетам, принялся их складывать в мешочки. – Я очень даже душевный и добрый человек. Ведь я пошел не к эмиру, а к вам, почтеннейший Мансур.

Визирь только поморщился.

– Ну вот, все разрешилось как нельзя лучше.

Халим завязал мешочки, приторочил два из них к поясу по одному с каждой стороны и, прикрыв их халатом, направился к дверям. Другой он нес на ладони, то и дело подбрасывая.

– Гнусный шакал, – тихо проговорил вслед соглядатаю Мансур и в бессильной злобе прикусил угол подушки, – гиена носатая, верблюд облезлый!

– Что вы сказали? – обернулся Главный соглядатай.

– Я сказал: заходите еще, уважаемый Халим. Всегда рад вас видеть, – чуть склонил голову Мансур и опять добавил полушепотом: – Чтоб ты сдох, ишак проклятый!

– Обязательно воспользуюсь вашим предложением. Я думаю, у меня еще появится для этого повод. И не один, – ответил Халим и вышел.

Дверь за ним закрылась.

– Ы-ы-ы! – Мансур упал на подушки и заколотил по ним кулаками. – Ох, я несчастный! Ну, погоди, Халим, еще сочтемся! Я тебе все припомню… Слуга!

Сбоку от Мансура мгновенно возник слуга и застыл в поклоне.

– Слушаю, мой господин?

– Вы нашли мою драгоценную табакерку?

– Ищем, мой господин, – еще ниже склонился слуга.

– Повешу, четвертую, посажу на кол! – окончательно разбушевался Мансур, срывая злость на ни в чем не повинном слуге. – Нет, сначала посажу на кол, а потом повешу.

– Вы так добры, мой господин, – съязвив, опять поклонился слуга.

– Пошел вон, дурак! Слышишь? Вон!

– Слушаюсь. А табакерка? Что с ней?

– О Аллах, за какие грехи ты наградил меня такими тупыми слугами? – застонал визирь, пряча лицо в ладонях. – Искать, искать день и ночь! Моя любимая табакерка, мои деньги.

Мансур схватил изрядно похудевший мешок, крепко прижал его к груди и закачался.

Слуга незаметно покрутил пальцем у виска и неслышно вышел вон, оставив своего хозяина наедине с его горем.

Глава 15. Дом для Али-бабы

Что у Марджины слово не расходится с делом, выяснилось сразу же после обеда. Али-баба, собравшийся было вздремнуть часок-другой, развалившись на топчане под виноградником, был выведен из дремотного состояния тем, что его кто-то нещадно теребил за рубаху.

– Мама, дайте поспать! – дернул плечом Али-баба, повернулся на левый бок и почесал одну ногу о другую.

– Мама? Я тебе не мама! – Марджина заправила под платок выбившуюся прядь и вновь принялась трясти Али-бабу. – Вставай, лежебока.

– Отвяжись, дай поспать, – огрызнулся Али-баба, не открывая глаз.

– Не отвяжусь. Вставай и пошли.

– Да никуда я не пойду! Я спать хочу.

– Пойдешь?

– Нет!

– Так, значит? – Марджина опрокинула заранее заготовленную пиалу воды на голову Али-бабы. – Вот тебе.

– Ты что, очумела? – вскочил Али-баба, отирая мокрое лицо ладонью. Сон мгновенно улетучился.

– Извини, но я предупредила тебя.

– Ничего ты меня не предупреждала.

– Предупреждала. Я сказала: «Так, значит».

– По-твоему, так предупреждают?

Али-баба оправил мокрый ворот рубахи, взял тюбетейку и раздосадовано хлопнул ей себя по голове.

– А разве нет?

– Да ну тебя, навязалась тоже на мою голову!

Марджина надула губки и отвернулась.

– Ладно, чего тебе надо?

Али-баба был человеком отходчивым и незлопамятным, а что не дали поспать – так это даже и к лучшему, а то потом полночи глаз не сомкнешь.

– Ты сказал, тебе нужен новый дом, вот я и подумала, что самое время пойти поискать его.

– Про дом сказала ты, а не я. А мне и здесь неплохо живется.

– Плохо. А будет еще хуже, – грозно предупредила Марджина.

– О Аллах всемогущий, зачем ты только создал женщин! – воскликнул в порыве отчаяния Али-баба, сползая с топчана и обуваясь. – Это же сущий…

– Что? – спросила мать, отрываясь от тандыра, в который она закладывала дрова. В руках она держала тяжелую кочергу.

– Нет, ничего, мама, – пробормотал Али-баба. – Пошли, ведь не отвяжешься же, – сказал он Марджине, подтягивая бечеву на вечно норовящих сползти штанах.

– Не отвяжусь, – подтвердила Марджина. В ее глазах плясали веселые, озорные огоньки.

– И где же ты собираешься искать нам новый дом? – спросил Али-баба, когда они вышли за калитку.

– Думаю, надо поспрашивать на базаре, не продает ли кто приличный дом.

– Только не очень дорогой, – сразу предупредил Али-баба. Тратиться на покупку дома, тем более дорогого, у него не было ни малейшего желания.

– Разумеется! Чем дешевле, тем лучше. Мы не богачи какие-нибудь, – произнесла Марджина с презрением в голосе, – и нам вполне подойдет небольшой двухэтажный домик на десять комнат.

– А почему сразу не трехэтажный или четырех? – нахмурился Али-баба.

– Я пошутила, – засмеялась Марджина. – У тебя был такой вид.

– Какой?

– А никакой, смешной. Ты ведь ждал, что я скажу: «двухэтажный на десять комнат»?

– Нет, не ждал, – буркнул Али-баба и сделал вид, будто разглядывает что-то в конце совершенно пустой улицы, заворачивающей вбок.

– Не ври, у тебя не получается.

– Знаю.

– В общем, я подумала, что дом должен быть просторным, с большим двором и обязательно с воротами.

– Воротами? – удивился Али-баба. – Мы всю жизнь неплохо жили и без ворот.

– Плохо жили, – вновь не согласилась Марджина.

– Плохо, – подтвердил Али-баба, уставившись себе под ноги.

– Но ты не переживай, теперь все будет по-другому.

– Покою уж точно не дождешься.

– Покой? Что такое покой?

– Например, когда после обеда можно поваляться всласть на топчане, и тебя никто не тащит смотреть дома.

– Лень это, а не покой. А покой – когда на душе спокойно.

Али-баба удивленно уставился на Марджину, бодро вышагивающую рядом босыми ногами по пыльной горячей дороге, мощеной булыжником. Но ничего не сказал в ответ. По большому счету,