Ночной сторож - Луиза Эрдрих

увидел. Она села на переднее сиденье машины Дорис Лаудер.

– Я живу как раз через дорогу, – сказал он. – Спасибо. Я могу дойти пешком.

– Нет, не можешь! – воскликнула Валентайн. – Давай с нами. Мы направляемся на буш-данс!

Он всегда хотел побывать на одной из таких вечеринок – быстрая музыка, дикие танцы, домашнее пиво, вино и, может быть, Пикси. Поэтому он забрался на заднее сиденье и сел посередине. Через мгновение он вытянул руки вперед. Он не привык, чтобы его куда-то везла женщина, и ему казалось, он должен занять как можно больше пространства.

Буш-данс

Закончив заниматься любовью, они заскучали и почувствовали раздражение. А еще в лесу нечего было есть. Они не совсем расстались, но им удавалось игнорировать друг друга, когда они бродили в поисках сочной травы. За лесом тянулись луга, но они были скошены, а стерня засохла. Поэтому они повернули назад и снова прошли через лес. Там Любимица Учителя услышала голос своей наездницы, зовущей ее, но тот уже не действовал на нее так, как час назад. Она продолжила идти рядом с Гринго, который игнорировал производимые людьми звуки, все еще наслаждаясь совершенством своих ощущений. Они миновали дубовую рощу, затем березовый лес, потом еще один не удовлетворивший их сенокосный луг, после чего нашли заброшенный загон, где жадно набросились на траву и принялись выплескивать напряжение, накопившееся за время парада.

Они пили из болота, катались в грязи, и постепенно мир вокруг погрузился во тьму. Они могли бы еще отдохнуть, но дул холодный ветер, и им захотелось оказаться в тепле рядом с утомительными существами, которые, правда, иногда предлагали им одно-два удовольствия. Кривое яблоко, морковину, корку лепешки. Ах, это! Гринго рванул с места и припустил рысью туда, откуда шел долетавший до него запах, прежде чем ему успели преподнести корку, морковку, яблоко. Они были рядом с чьим-то домом.

Из дома доносились звуки других существ, – возможно, одного с ними вида, или близких к их виду, или совершенно другого вида, – ржание и фырканье, сопение и вздохи, пронзительный рев и прочие шумы. Они приблизились, пересекли гравийную дорогу, вспаханное поле, а затем остановились посреди вытоптанных безвкусных сорняков, ожидая, когда их накормят настоящей едой. Зерно пошло бы легко. Но топот и визг в этом знакомом теплом месте продолжались, не прекращаясь ни на минуту. Иногда один-два человека с криками выходили на улицу или спаривались на задних сиденьях вонючих машин. Никого с подходящим запахом. Никого с едой. Наконец, повесив головы, они побрели к дороге и прошли несколько миль, прежде чем попали на травянистую дорожку, которая вела к их собственному загону. Им было слишком жалко себя, чтобы перепрыгнуть через забор, и они стояли снаружи, ожидая, когда их впустят. Порыв ветра распахнул ворота настежь. Гринго грубо лягнул Любимицу Учителя, когда она проходила через ворота, и внезапно та почувствовала к нему крайнее отвращение. Мелькнуло хорошенькое копытце, и на розовато-золотистом подбрюшье жеребца появилась ужасная рана. Это было его единственное уязвимое место.

Стог Сена

Ему было больно, у него саднила душа, поэтому он пошел в церковь и сел на жесткую деревянную скамью. Буш-данс продолжался всю ночь. Барнс танцевал неуклюже, в основном подражая шаркающим боксерским движениям на ринге. И пил виски. Как всегда, алкоголь ударил ему в голову. Его шарканье превратилось в несуразную джигу, и он, спотыкаясь, вышел за дверь. Во время неоднократных посещений леса, сперва с Дорис, а затем с Валентайн, он столкнулся с пугающим нарастанием страстности их ответных поцелуев. А кроме того, укусов. Валентайн оставила особо чувствительные следы. Эти отметины все еще ощущались. Он был почти уверен, что все могло зайти гораздо дальше. Но ведь его чувства были устремлены к Пикси! Не так ли? Похоже, он становился неразборчивым в связях. Как он мог дальше преподавать, заниматься боксом и тренировать других боксеров, а в особенности своего протеже, если теперь его влекло к трем разным женщинам сразу, которых, насколько ему представлялось, связывали дружеские узы? Правда, он с облегчением, хотя и с некоторым огорчением, понял: теперь его мысли связаны не с одной только Пикси Паранто.

Воздух в церкви действовал успокаивающе. Слегка пахло специями. Хотя нет, скорей всего, ладаном. Он не был католиком. Он не знал, как перекреститься, но умоляющим жестом провел рукой по груди и поднял глаза на статую Божьей Матери. Она была закреплена внутри овальной ниши с заостренными концами. Неизвестно почему он вспомнил о кобыле на параде. Эта мысль смутила его. Овал по краям был выкрашен в красный цвет и украшен золотыми остриями, направленными внутрь. Богоматерь парила в центре. Когда свет менялся, ее взгляд начинал блуждать, что создавало жутковатый эффект. Казалось, она не спускает с него глаз. Похоже, она не одобряла его. А порой у него даже создавалось впечатление, будто она намекает, что ему следует перенести их мимолетную встречу. Просто идти своей дорогой, оставив здешних людей жить своей жизнью без вмешательства мистера Барнса. Стог Сена Барнс. Ему эта кличка не нравилась, но здесь у всех было прозвище. Могло быть и хуже.

Но вот он сидел здесь, в церкви, и намеревался встретиться со своими проблемами лицом к лицу.

Во-первых, конечно, была Пикси. О, он прошел через все это. Не было ни одного ее видимого дюйма, которого бы он не взалкал, не пожелал, не занес в каталог, хотя, конечно, оставалось и много неизвестного.

Во-вторых, была Валентайн. Какое идеальное имя для женщины. Казалось, оно имеет форму сердца. В отличие от ее лица. Узкое, худое личико, скользкие глазки. Валентайн была хитроватой, как лисица. Да, изящная лисичка, бегущая рысью по лесу с мертвым кроликом, свисающим из пасти. Ну, не совсем такая, но…

Он надавил на яремную вену рядом с плечом, на то место, где она пустила его кровь. Это что, нормально?

В-третьих, как ни странно, была Дорис Лаудер с кожей влажной и белой, как очищенное яблоко. А этот маленький намек на детский жирок под ее подбородком и в области талии был просто восхитителен. Округлые руки и крепкие ноги. Медово-каштаново-рыжие волны волос. Заколотые на затылке, они не производили особого впечатления, но когда она распустила их по плечам! О, она была розовым персиком. И такой же приятной на вкус соблазнительницей. При всем том она, не будучи индианкой, была известной величиной, хотя это и делало ее менее экзотичной и очаровательной. Но, может быть, ему надоело подобное очарование. Может быть, ему просто нужна милая девушка, на которую не требуется производить впечатление. Может быть, просто женщина, с которой бы он знал, что к чему, и которая знала бы, что к чему, имея дело с ним.

* * *

– Вот вы где, – произнес Томас Важашк, проскользнув на место рядом с Барнсом и снимая перчатки. Он был одет по-зимнему: тяжелое пальто, вязаный шарф. – Мне было холодно, – добавил он.

– Я просто немного помолился, – отозвался Барнс.

– Вот и я пришел за тем же самым, – подхватил Томас. – И помолился. Немного поговорил с Иисусом вон там, в дальнем углу. Сидел там и ждал, когда вы встанете и выйдете на улицу, где мы смогли бы зацепиться