Русские чернила - Татьяна де Ронэ

– Да, – признал он, – все так и есть. Я попался в ловушку. Она несколько часов назад уехала, не стану сейчас рассказывать подробности. Но она как-то сразу изменилась. Это была совсем другая женщина. Отвратительная и чужая. Она требовала компенсации, требовала, чтобы я на ней женился. Ты понимаешь – чтобы я женился!

Последние слова гулко прозвучали в ванной. Голос Эммы стал твердым и решительным. Над этим «учительским» голосом Николя часто подсмеивался, но сейчас он успокаивал и придавал уверенности.

– Николя, никто не может заставить тебя сделать то, чего ты не хочешь. Никто. Ты можешь нанять адвоката. Этого ребенка ты не хотел. Это не твой выбор. И потом, не забывай: ты не любишь Мальвину.

– Мама, но ребенок-то уже есть!

– Может быть. Но тебе надо сохранять спокойствие, не паниковать. Она просто устроила тебе западню.

– А ты, когда забеременела, тоже чувствовала, что папа устроил тебе западню?

– Нет! Конечно нет. Он хотел ребенка, он так радовался, когда узнал…

– Но вы оба были совсем юные.

– Ну, уже достаточно взрослые, чтобы хотеть детей. Ты плод нашего совместного решения. У тебя сейчас совсем другая ситуация. Она сделала тебя заложником ребенка. И тебе придется бороться.

Он на ходу обдумывал все, что услышал. Адвокаты. Бесконечная тяжба через посредников. Обмен сообщениями, которые строго регистрируются и разносятся курьерами. И ребенок. У него пока нет лица. Никуда не денешься, он признает этого ребенка, если будет доказано его отцовство. Как бы там ни было, а с Мальвиной придется считаться до конца дней, даже если разрыв неотвратим. Он не женится на ней, но между ними останется связь, поскольку она мать его ребенка. Вдруг его пронзила ужасная мысль, которую он не сумел подавить. А вдруг у нее случится выкидыш? Ведь это же бывает на первых месяцах беременности. Господи, на что он надеется, какие гадости лезут в голову!

– Мама, мне тебя очень не хватает.

– Мне тебя тоже.

– Еще есть время все исправить, правда?

– Конечно.

Он попрощался с матерью и вернулся в комнату. Чемодан был собран, и за ним уже явился коридорный. Николя дал горничной на чай и пошел вслед за коридорным в новый номер. Он был поменьше предыдущего, но тоже очень удобный, а вид из окна открывался даже лучше, чем в старом. Еще банкнота, и дверь за коридорным закрылась.

На Николя вдруг снизошел странный покой – покой одиночества. Он улегся и проверил почту. От Алисы Дор вестей пока не было. Потом пробежался по социальным сетям, но не нашел ничего интересного и отложил «Блэкберри». Может, все-таки спуститься на вечеринку по случаю бракосочетания друзей доктора Геза? Но он предпочел остаться в номере. Закинув руки за голову, он представил себе Мальвину в самолете, летящем в Париж. В ней появилась совсем новая для него уверенность и решимость. И этот «Ролекс», брошенный на постель среди подушек… Он вдруг снова подумал о Дельфине. Хватит ли у него мужества сказать ей, что он все еще ее любит? И что она ответит? Рассмеется в лицо? Даст ему еще один шанс? А Дагмар Хунольд?.. Если только это на самом деле была знаменитая издательница. Он этого никогда не узнает, разве что с ней встретится. Ретроградный Меркурий… Эпикур… А он как дурак ловил каждое ее слово! И отповеди, полученные от Роксаны и Франсуа… Чувственные губы Саванны, которые он чуть не поцеловал… Ноги Кассии Карпер в удивительных туфельках, ее отважный язычок… Нельсон Новезан, с его отвислой нижней губой, желтыми от никотина пальцами и неистребимым эгоизмом… Не говоря уже о неожиданном повороте в истории с Сабиной и ее сообщениями, о разговоре с ее мужем… Все это было вовсе не смешно, но он улыбнулся. Однако при мысли о Лоранс Тайефер улыбка исчезла с его лица.

Алиса Дор в слезах, ее прерывающийся голос в трубке… Надо вернуть ее уважение и начать наконец писать. Он вспомнил тот незабываемый момент, когда четыре года назад она спросила его: «Вы будете печататься под псевдонимом или предпочтете остаться Николя Дюамелем?» И он ответил: «Нет, я хочу подписаться именем Николя Кольт». Она пожала ему руку, улыбнулась и сказала: «Договорились. Я надеюсь опубликовать еще много книг Николя Кольта».

И вдруг… Это была всего лишь глубинная, подспудная дрожь, но он ее ощутил. Он почувствовал пьянящую, влекущую энергию. Вот оно: синий луч уже начал свой танец.

На другой день после возвращения из Санкт-Петербурга в две тысячи шестом Николя отправил мейл Елизавете Сапуновой.

Дорогая Лиза,

спасибо за Вашу бесценную помощь. У меня есть к Вам еще один вопрос. Только Вы можете мне помочь, хотя, возможно, это и покажется Вам странным.

Мне очень нужно знать, от чего умер Алексей Колчин. Ведь ему было всего 53 года. Для меня крайне важны обстоятельства его смерти. Сможете ли Вы мне помочь? Мне очень стыдно, что я Вас снова обременяю.

Я часто вспоминаю Вас и Вашу комнату над самой Фонтанкой.

Может быть, я когда-нибудь еще приеду в Россию. Мне там понравилось. Очень.

Бесконечно благодарен Вам.

Николя Дюамель

Прошло несколько дней, и Елизавета ответила. Получив ее послание, Николя распечатал его на принтере, чтобы читать раз за разом.

Дорогой Николай,

я с радостью получила от Вас весточку и с радостью Вам помогу. Я сижу дома, у меня холодно, но я пью горячий чай и перевожу. Фонтанка все такая же серо-синяя и красивая. У нас уже выпал снег.

Я довольно быстро смогла выполнить Вашу просьбу. Один из моих друзей работает в газете и имеет доступ к подобного рода информации. Но должна Вас предупредить, Николай, что ничего веселого Вы не прочтете. Я обязана Вам это сказать, хотя бы потому, что Вы еще очень молоды. Насколько я знаю Вас, вы человек очень чувствительный.

Я взяла на себя смелость перевести статью, которую прилагаю к письму. Она была опубликована в одной из ленинградских газет в июле 1993-го. Надеюсь, она Вас не слишком расстроит.

Я мысленно с Вами и молюсь за Вас.

Е. С.

«В канале Грибоедова, недалеко от Казанского собора, был найден труп. Следствие установило личность утонувшего. Это Алексей Владимирович Колчин, 53 лет, служащий, бездетный холостяк, проживал в районе Сенной площади. Соседи описывают его как человека замкнутого, имевшего мало друзей и ведшего спокойный образ жизни. Неприятностей на работе у него не было. Он проработал на одном месте в течение пятнадцати лет. Вскрытие показало наличие большого количества алкоголя в крови. На теле не обнаружено никаких следов насилия. В кармане Алексея Владимировича Колчина находилось письмо, но прочесть размытые чернила оказалось невозможно. Милиция продолжает следствие, но на сегодняшний день нельзя определить, упал Алексей Владимирович Колчин в канал случайно или решил таким способом свести счеты с жизнью. Он будет похоронен на семейном участке на Волковском кладбище».

Алексей. Зинаида. Федор.

Его русские предки.

Что произошло в стенах старого дома на улице Писарева?

Брат и сестра в тесной квартире. Разница в возрасте пять лет.

Что это было, насилие? Или тайная, запретная любовь? Что знали об этом их родители, Наталья и Владимир?

Зачем Алексей писал сестре в июле тысяча девятьсот девяносто третьего, когда прошло уже тридцать с лишним лет? Хотел попросить прощения? Или сообщить, что не хочет больше жить без нее и собирается покончить с собой?

Письмо хранило свою тайну. Николя ясно представил себе белый конверт, запачкавшийся за время долгого пути из Санкт-Петербурга в Париж. Мадам Лионель Дюамель, бульвар Сен-Жермен. Наверное, его переслали на виллу близ Ниццы. Николя представил себе поднос с завтраком, тосты, дымящийся кофейник, молочник, мед и конфитюр, на столе утренние газеты. И русская марка на письме, это Нина увидела сразу. Наверное, ее сердце сжалось, когда она поняла, что письмо от брата.

Каким образом конверт попал в руки Теодора? Кто показал ему письмо? А может, Алексей и ему тоже написал?

И вдруг роман, весь целиком, появился перед ним, словно посадочную полосу перед самолетом осветил яркий свет. Николя осталось только следовать за лучом, прорезавшим сознание. Книга разворачивалась вокруг загадочной истории отца. Кто был в состоянии ее рассказать? Кто знал истину? Никто. Не осталось никого, кто знал бы все до конца.

Николя не хотел появляться на страницах своей книги. В этом он был уверен с самого начала. Чтобы рассказать эту историю, он должен был дистанцироваться от нее. И все-таки все, что он откровенно выдумывал, коренилось глубоко в нем самом. И эти корни питались его эмоциями, его страданием, это он задавал вопросы и пытался на них ответить. Это были его искания.

У него не было ответов на все вопросы, да и возможности на них ответить не представлялось. Исследуя их в романе, он в какой-то мере защищался от той истины, которая могла открыться, какова бы она ни была.