Русские чернила - Татьяна де Ронэ

Николя смотрел на него в упор. Минуты тянулись.

– Вы намекаете на наркотики? Или на государственные тайны?

– На наркотики? Нет.

– Значит, мой отец был шпионом?

– Не нравится мне это слово, – сказал Бризабуа, постукивая рукой по столу. – И Теодору оно тоже не нравилось.

– Секретным агентом?

Бризабуа коротко рассмеялся:

– Слушай, Николя, я что, похож на секретного агента?

– Словом, не хотите мне сказать?

Бризабуа по-прежнему улыбался.

Тайна, окружавшая отца, сгущалась. Бризабуа ничего не сказал. Николя осторожно оглядел зал, где они сидели. Вроде бы никто за ними не следил. Может, Бризабуа боится? Да нет, вид у него был спокойный и мирный. Его можно было принять за учителя или за ученого-историка. Люди с такой внешностью неприметны.

Николя подался вперед и перешел на шепот:

– Альбер, а вы не думаете, что отцу перед смертью угрожали? Может, кто-то…

Он говорил очень быстро, не решаясь довести мысль до конца.

– Не думаю ли я, что его убили? – с живостью отозвался Бризабуа. – Нет, не думаю. Но твой отец все время шел на риск, и его не волновало, что у него есть родители, жена, маленький ребенок. Это было сильнее его. Такой уж он уродился.

– А мой отец когда-нибудь говорил вам о некоем Алексее?

Бризабуа наморщил брови:

– Не припомню, чтобы он вообще произносил это имя.

– А о письме, полученном из России, не говорил?

Бризабуа помолчал.

– О письме?

– Да, о письме.

Бризабуа принялся передвигать по столу кофейную чашку. Одежда на нем была в пятнах, от него дурно пахло, очки косо сидели на носу. Пряди слишком длинных волос спадали на шею. Интересно, где он живет? Николя представил себе сырую квартиру на первом этаже, с окнами во двор-колодец. Остались ли у него фотографии Теодора Дюамеля? Завидовал ли он обаянию своего друга? Наверное, ему не доставляло удовольствия, когда на улице, если они шли рядом, все взоры устремлялись на Теодора, а не на него. Эмма порой беззлобно посмеивалась над ним и все спрашивала, есть ли у него «мадам Бризабуа». «Бедный старина Альбер, – говорила она, – он выглядит иногда таким одиноким и заброшенным, словно собака, которая ждет возвращения хозяина: глаза не отрываются от двери, уши ловят каждый звук на лестнице».

– Письмо… Это интересно…

– Вы что-то вспомнили? – как в лихорадке, спросил Николя.

Бризабуа медленно кивнул, снял очки, протер их полой рубашки и снова надел.

– Было письмо. Летом девяносто третьего. В его последнее лето.

– Да? Это точно?

– Когда я в последний раз говорил с твоим отцом по телефону и в последний раз слышал его голос, он говорил о каком-то письме.

Николя посмотрел на толстые пальцы Бризабуа, потом заглянул ему в лицо:

– Вы можете точно вспомнить, что говорил отец?

Бризабуа посопел.

– Николя, но с тех пор прошло столько лет…

– Тринадцать. Пожалуйста, вспомните.

Бризабуа заказал еще кофе и принялся ждать, пока его принесут. У Николя от нетерпения по ногам побежали мурашки.

Наконец Бризабуа тихо заговорил:

– Вот что я помню. Теодор собирался ехать в Биарриц. Скорее всего, было начало августа. Как раз перед тем… Он мне позвонил, чтобы обсудить некоторые профессиональные вопросы. И голос у него звучал как-то странно, непривычно. Я спросил, в чем дело. «Да я тут прочел одно письмо. Чертовщина какая-то…» И все. Больше он ничего не сказал. Я спросил, связано ли это с нашими делами, но он ответил, что к работе это никакого отношения не имеет. У твоего отца были связи… Ты об этом знал? Я решил, что письмо прислала влюбленная женщина. У него всегда имелась какая-нибудь в кильватере… Я тогда не придал этому значения, выбросил из головы.

– Письмо написал какой-то Алексей. Оно пришло в июле. Из России. Я думаю, что оно было адресовано Нине, моей бабушке, матери отца.

– А ты откуда знаешь?

– Дед проболтался. Он в клинике, у него болезнь Альцгеймера.

– И как по-твоему, что было в этом письме?

– Понятия не имею. Я даже не знаю, кто такой Алексей. Но я его найду. Я должен узнать во что бы то ни стало.

Глаза у Бризабуа заблестели.

– Теперь я вижу, как ты на него похож. Когда ты вошел в кафе, меня чуть удар не хватил. Словно появился Тео. Волосы у тебя темнее, и глаза не такие синие, однако… Пока ты был мальчишкой, сходство было не так заметно, но теперь… Ох, на тебя смотреть и чудесно, и грустно.

– Вам его не хватает, Альбер?

– Больше, чем ты можешь себе представить. Его отваги, его смелости. Твой отец был настоящим героем романа. Таких в жизни редко встретишь. Я все еще слышу его голос, а иногда он мне снится.

– Как вы думаете, а он мог остаться в живых?

– Когда чье-то тело не найдено, разное лезет в голову. А что, если Теодор задумал что-нибудь новенькое и для этого инсценировал собственную смерть? Вдруг он ведет совсем другую жизнь на другом конце планеты? И у него новая семья, новая жена, новый сын и новое имя?

Они молча посмотрели друг на друга.

– Самое худшее в истории с твоим отцом – это неопределенность, – вздохнул Бризабуа. – Ничего не понятно, все тонет в темноте.

Николя снова подумал о том, что все эти годы он рос в тени бесследно пропавшего отца. И опять накатила старая, привычная боль.

– Все тонет в темноте, – повторил он. – В этом вся история моей жизни.

– И тебе его тоже не хватает?

Николя вспомнил, как мальчишкой он каждый вечер, возвращаясь из школы, наперекор всему надеялся, что папа ждет его дома.

– Всю жизнь, каждый день, с самого седьмого августа девяносто третьего.

У него на глаза навернулись слезы, но Бризабуа он не стыдился.

– А с тех пор как я узнал его настоящее имя, мне его еще больше не хватает.

Бризабуа ободряюще похлопал его по плечу и потер руки.

– Ну и с чего ты собираешься начать? Чем я могу тебе помочь?

Впервые за весь разговор Николя улыбнулся:

– Я собираюсь начать с Санкт-Петербурга.

После того как он оформил визу, заказал билеты на самолет и забронировал номер в отеле, он получил электронное письмо от Бризабуа. Приехав в Санкт-Петербург, он должен сесть на тринадцатый автобус от аэропорта до станции метро «Московская». По Второй линии он прямиком доедет до Невского проспекта. Там в шесть часов его будет ждать Елизавета Андреевна Сапунова и проводит до отеля.

– Сначала ты Лизу не заметишь, – уточнил Бризабуа.

Сначала… Интересно, что это значит. С Елизаветой, «старинной подругой», как написал Бризабуа, он познакомился в восьмидесятые годы, когда Санкт-Петербург назывался еще Ленинградом. Она была на четверть француженкой и работала переводчицей. Город она знала как свои пять пальцев и свободно говорила по-французски. Но легким характером не отличалась. «Я ее называл русской княгиней. О, между нами ничего не было… мы были только друзьями… к сожалению». На эту реплику Николя улыбнулся.

– В Санкт-Петербург? – удивилась Эмма, когда он объявил ей, что собирается ехать. – С Дельфиной?

– Нет, один. Я еду всего на несколько дней.

А Дельфина не стала задавать лишних вопросов. Она прекрасно видела, что он чем-то озабочен, стал молчаливым и задумчивым. Однажды утром она застала его на кухне за столом, со старой отцовской авторучкой в руке.

– Что ты пишешь?

– Да так, ничего важного, просто заметки.

Перед ним на столе лежало свидетельство о рождении, он ей его показал сразу, как получил.

– Смотри, на самом деле моего отца звали Федор Колчин.

– Ну и что? – мягко спросила она.

– Не знаю. Мне это интересно. Я хочу узнать, кто он был на самом деле.

– Я бы поступила точно так же, – поддержала она его и поцеловала в лоб.

Дельфина одолжила ему денег на самолет: к матери с этим обращаться не хотелось. Он выбрал самый дешевый отель: молодежный хостел в центре города. В Санкт-Петербург он отправился в ноябре две тысячи шестого, в День Всех Святых. Были каникулы, и он пропускал всего несколько занятий с учениками.

Прилетев в аэропорт Пулково, Николя растерялся: он впервые оказался в стране, языка которой совсем не понимал, даже читать не мог. Об этом он как-то не подумал, решившись на экспедицию в Россию. В автобусе, который вез его до метро, большинство пассажиров были иностранцы, но когда он вышел возле входа на станцию «Московская», то понял, что оказался один в мире, законов которого не разумеет. Ступив на бесконечный эскалатор, ведущий в чрево города, он молился, чтобы не ошибиться линией и поехать в нужном направлении. Спасибо Бризабуа, который нашел ему помощницу. Он очень надеялся на помощь Елизаветы, ведь он даже не знал, с чего начать поиски.

Ноябрь – не лучшее время для поездки в Санкт-Петербург. Эту информацию он вычитал в Интернете. Толпы туристов устремлялись в город летом, когда наступали знаменитые белые ночи и темнело только на два часа. В ноябре же было холодно и дождливо. Впрочем, Николя заметил, что в последние недели Париж мало чем отличался от Санкт-Петербурга. У выхода из метро его окатило тем же моросящим дождем. Подняв воротник, он стоял на широком тротуаре Невского проспекта и оглядывался в поисках Елизаветы Сапуновой. Вроде бы Бризабуа описал, как она выглядит: молодая, высокая, темноволосая, похожа на француженку. Вокруг звучала русская речь, и звуки теплого, богатого интонациями языка действовали на него как волшебное заклинание. Сам наполовину русский, он сразу ощутил близость к этому языку. Он поймал себя на том, что ищет в чертах окружавших его лиц отцовские миндалевидные синие глаза, вздернутый нос и большой рот. В каком-то смысле он оказался дома, хотя что он знал о России, кроме общих слов и понятий, усвоенных в школе? Но этой информации хватало, чтобы понять, насколько современный Санкт-Петербург, с беспорядочно снующей толпой людей в одежде приличных брендов, с кейсами в руках, далек от Ленинграда шестидесятых годов, где в разгар холодной войны пятнадцатилетняя девочка родила его отца. И ему на ум пришла русская поэтесса Анна Ахматова, которая, вернувшись в Ленинград в мае сорок четвертого, писала об «ужасном призраке, который когда-то назывался моим городом». За годы, проведенные в школе, он с жадностью прочел Блока, Белого, Гоголя, Бродского, авторов, связанных с Петербургом, сам не зная, что и он тоже связан с этим городом.