Следы на воде - Лариса Петровичева

Я профессионально оттираю от заветной двери девицу (гражданин с чирьем слабенько вякает «Э, мужик!») и вхожу к колдунье. В коридоре бурно выражаются в мой адрес. Ну и на здоровье. Попробуйте пойти следом и вытащить меня за воротник.

Приемная оформлена с тем дешевым шиком эзотерических магазинов, который вызывает вздохи восторга у наивных лохов и презрительную усмешку у профи. Хрустальный шар, стеклянные пирамидки, «поющие ветра» — полный набор, и еще целый иконостас на стене. Все правильно: молодым экзотику, ортодоксам догму. Колдунья, разумеется, в черном, с тридцатью перстнями на десятью пальцах, на шее анкх, молот Тора и православный крест из золота граммов на десять.

— Ну что, яхонтовый, — сладенько мурлычет она, даже не глядя в мою сторону, — сразу ясно. Жена ушла?

— Как знаете? — любопытствую я, присаживаясь в кресло.

— Вижу, — просто отвечает колдунья. — Сегодня утром ты проснулся, а она уже далеко. Прости-прощай, завтрак в холодильнике. Ну ты и к Альмагль кинулся, золотой. Правильно кинулся.

— Поможете?

Иронии она не замечает. Тасует замасленную колоду Таро пухлыми пальчиками с акриловыми ноготками. Я терпеливо жду.

— Помогу. Все в моей власти.

Теперь моя очередь производить впечатление.

— Кирилл Каширин, епархиальный следственный отдел, — представляюсь я и жестом фокусника предъявляю документы.

Что делается с колдуньей! От розового благодушия не остается и следа, она смотрит на меня с совершенно животной ненавистью, с трудом удерживая желание вцепиться ногтями в морду. Вполне естественное желание, как я уже успел убедиться.

— Инквизитор пожаловал, — вместо мурлыканья из алых уст госпожи Альмагель (Альмагль) вырывается натуральный шип по-змеиному. — Что же ты, еврей, в инквизицию подался? Или выкрестом заделался?

— Хохол я, хай вам грець, — холодно отвечаю я, хотя вовсе не уверен на этот счет. Родителей, знаете ли, не видел никогда, с детства по приютам и так далее. — К вам на прием две недели назад приходила Семенова Екатерина Андреевна. Хотела узнать судьбу. Помните?

Колдунья равнодушно дергает плечом. Бросает карты на стол и вынимает из шуфлядки початую пачку дорогих сигарет.

— Их тут знаете сколько ходит судьбу узнавать?

Снова на «вы». Таки очень хорошо.

— К сожалению, знаю. Позавчера в милицию обратилась мать девушки, дело передали нам. Видите ли, госпожа Фролова, Катя покончила с собой. Не дожив двух дней до шестнадцати лет.

Семенова-старшая за несколько дней из цветущей ухоженной женщины превратилась в старуху. Я смотрел ей в глаза — пустой, давно пересохший колодец, который перестал питать родник. Дочь, умница, отличница и красавица, была для нее всем. Собиралась поступать в институт…

— На приеме вы предсказали, что она не доживет до дня рождения, — я с трудом сохраняю каменное выражение лица. — И Катя, девушка нервная и внушаемая, поверила. Вам. Рекламе в Интернете, что вас хвалит до небес. Отзывам тех придурков, которые не знают, куда деть деньги. И двадцать первого июля выбросилась из окна. Умерла по дороге в больницу, — делаю выразительную паузу и добавляю: — Матери она оставила записку: «Альмагль не ошибается». А как мы с вами знаем, госпожа Фролова, вы ошибаетесь и очень часто.

Колдунья багровеет. Пальцы нервно мнут сигарету; она сама не замечает, что табак сыплется на стол.

— Я увидела ее смерть, — глухо шепчет Фролова Ирина Петровна (а туда же — Альмагль!), — увидела и сказала. А за чужую дурь я ответственности не несу. И из окна эту дурочку не толкала. Так что нечего…

— Да будет вам! — перебиваю я. — Увидели вы, как от меня жена утром ушла… Вы арестованы по обвинению в доведении несовершеннолетнего до самоубийства, госпожа Фролова. Государство представит вам…

Вот уж не думал, что эта толстушка окажется такой резвой, словно ей каждый день приходится спасаться бегством от представителей моего ведомства. В лицо мне летит полная миска магического порошка (соль, мята, любистик); Фролова выскакивает из-за стола с грохотом (кресло упало) и кидается к двери, решив, что я, ослепши от растительной дряни, ей теперь не противник. Ну да.

Я ставлю ей подножку, и колдунья валится на пол. В тот же миг раздается треск выбиваемой двери, и я слышу:

— Кирилл Александрович, эта?

Группа захвата поспевает как всегда вовремя. Почему-то у меня создается впечатление, что я попадаю в дешевый боевик. Всем на пол, руки за голову, ха-ха три раза.

— Наш клиент, — говорю я. Судя по заклинаниям, которые громогласно извергает Фролова (проще говоря, она матерится, аки извозчик), ее берут под белы рученьки и выводят из квартиры. В коридоре ахают посетители, не успевшие вкусить благодати, а у меня глаза режет.

— Кирилл Александрович, вы как?

Дмитрий, матерый оперативник, пришел в отдел из милиции за большими деньгами и крупной халявой. Конечно, арестовывать таких вот Альмагелей — это не алкашей буйных в буцыгарню таскать и не по бандитским разборкам ездить. Ко мне относится с пиететом.

— Нормально. Пойду умоюсь.

Дмитрий осторожно, под локоток доводит меня до туалета. Сквозь шум воды я слышу, как в коридоре разглагольствуют очередники. Чирьястый мужичок (интересно, а есть ли такое слово вообще — чирьястый), видимо, решил покрасоваться перед женским полом и вовсю костерит «инквизицию». Дамы голосят на весь подъезд, и такой нецензурщины я раньше не слыхал.

Век живи, век учись.

— Товарищи.

Они оборачиваются и на мгновенье умолкают. На их лицах великая неприязнь ко мне как к полезшему без очереди — это раз. И безграничная ненависть как к лишившему общество замечательной, колоссальной женщины.

Как ты, Каширин, дошел до жизни такой? Как докатился?

— Госпожа Фролова — Альмагль арестована епархиальным следственным отделом по статье двести двенадцатой — доведение до самоубийства. Я могу заявить, что Ирина Петровна не обладает сверхъестественными способностями, о коих заявляет реклама и является аферисткой, деятельность которой направлена исключительно на вытягивание денег из доверчивых граждан.

Официальный стиль дается мне все лучше и лучше.

— Если у вас есть претензии к госпоже Фроловой, то вы можете изложить их лично мне либо написать заявление в нашем отделе, улица Советская, пять, кабинет сто два. Сейчас я прошу вас покинуть помещение.

Девица смотрит на меня восторженно.

— И еще. Мы не инквизиция. Они издевались над беззащитными и беспомощными людьми. А мы спасаем общество от аферистов. До свидания.

Излагать претензии или вступить в дискуссию никто не торопится. Держа свое мнение по поводу произошедшего при себе, посетители покидают квартиру. Ничего, ребята, целее денежки будут. Я заглядываю в секретарскую — там никого нет. По экрану компьютера плавают рыбы, на столе громоздятся аккуратные стопки бумаг и рекламных проспектов и почему-то красуется глобус.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});