Виктор Цой и другие. Как зажигают звезды - Юрий Айзеншпис

Эту слабость поселенцев по полной программе использовал надзорсостав. В «пьяный день» он работал в усиленном режиме, разыскивал пьяниц, погружая их штабелями на самосвалы и прямиком отвозя в штрафной изолятор. В этом поселении не как в Березовке, где 1–2 контролера, а добрый десяток. Точнее, злой. Усиленная вахта в дни зарплат проходила и на станции и за станцией, на вольной стороне, где можно было появляться лишь с разрешением и маршрутным листом. И когда в штрафном изоляторе набиралось 15–20 человек, начиналось их тотальное избиение. По одному выводили в комнату, напяливали шапку-ушанку и начинали… политико-воспитательную работу. Человек приобретал синяки, зато терял деньги, которые у него, как правило, отбирали. И это развлечение продолжалось всю ночь.

А бывает иначе — пьяные надзиратели от дикой скуки просто шатаются по поселку с одной мыслью — кого бы зацепить, кого бы больно побить? Не понравилась морда зэка — а такую «красоту» действительно на глянцевой обложке журнала не увидишь — получай в рыло! Или если сигарет с собой не носишь. Или если носишь, но плохие, подмокшие… Или… В общем, повод придраться всегда найдется. Это называлось «попасть под молотки». А после избиения могут еще на вахту затащить и там добавить тумаков. Однажды и в мою избушку ворвались, якобы, с проверкой, а у самих кулаки чешутся. Пять бугаев начали бегать по комнатенке, опрокидывать стулья и табуретки, требовать, чтобы показал, где водка и наркота спрятана. Мол, верные сведения, что я притон-рассадник здесь развел. Немного страшно, конечно, но я молчать и забиваться в угол не стал, а гневно возмутился:

— Что вы делаете? Хватит беспредельничать, не имеете никакого права.

В ответ один хулиганский жлоб меня больно ударил локтем в живот, но я не успокоился и продолжил негодовать. Более того, пустил в ход одну известную всем фамилию:

— Я буду… жаловаться.

Лишь после этой угрозы старший надзорсостава наконец прикрикнул на свою распоясавшуюся братию:

— Ша! Стоп! Тишина! Не бузить! Кстати, нет ли чего выпить, Айзеншпис? Вишь, до чего жажда ребят доводит.

— Есть выпить, есть, — пробурчал я, изображая жуткую обиду: — Так спросите по-хорошему, чего буянить-то???

— Хорошо, в следующий раз спросим.

Получив вожделенную бутылку, проверяющие потопали восвояси на горе другим сидельцам. А вообще яблоко от яблони недалеко падает: местный офицерский состав «выступал» столь же зло и непредсказуемо. Тот же начальник режима вполне мог пьяным заявиться в балок (он же гвоздодерка), где во время перекура отдыхал какой-нибудь поселенец, и начать лупить его безо всякой причины, для «острастки». И обзывая так, как не всякий стерпит. И иногда поселенец поддавался на провокацию, хватал топор и дико, истошно орал:

— Уйди, гад! Я тебя сейчас, суку, зарублю на хрен!

Провокация удавалась — угроза убийства уже очень серьезный проступок. Начальник уходил, а через несколько минут в балке появлялась надзор-служба, все отбирает, все отбивают… Вот и дружок мой Караханян как-то попал под кулаки беспредела полковника Крупко, начальника отделения. Его нрав был, пожалуй, самым крутым в поселении. В нетрезвом виде его тянуло на подвиги, он садился в оперативную машину и ехал по различным объектам не столько проверять, сколько опять-таки придираться к поселенцам. Все это оканчивалось мордобитием, штрафным изолятором на 10 суток, а то и запиранием в зону за всякие выдуманные повинности. Всегда существовали свидетели его хулиганских выходок, писалась масса жалоб, но когда приезжали проверки, все от страха замолкали. Поэтому злыдню ставили на вид и уезжали восвояси. И он начинал злобствовать еще сильнее.

Но когда массивные кулаки Крупко больно коснулись интеллигентного Караханяна, тот свою жалобу отправил весьма высоко, и я оказал ему помощь, сочиняя текст письма. Мы писали о творящемся беспределе, о бессмысленно жестких нравах местного руководства, упоминали множество других жалоб, которые уже были якобы рассмотрены, а затем почему-то оставлены без внимания. Поскольку обычно рука руку моет, это письмо шло прямиком зав. отделом Административных органов при ЦК КПСС Савенкову. А еще в Генеральную прокуратору и в МВД.

Наш «крик души» имел резонанс, и вскоре началось масштабное и детальное расследование. К нам нагрянула весьма серьезная комиссия с представителями прокуратуры, МВД, Административного отдела. Уж больно грамотно и складно мы написали письмо, уж больно много возмутительных фактов там приводилось. Боясь последующей расправы, запирания в зону и иных репрессивных мер, Генрих в письме назвал себя «осужденный поселенец X». И логично объяснял причину такой анонимности: «Я готов открыть свое имя, но только если в плане расследования начнут приниматься серьезные меры. А все не ограничится обычной профанацией, как уже неоднократно происходило. Мне пока еще жизнь дорога!»

На этот раз копали действительно глубоко, не покупаясь на предложения «выпить водочки и в баньку сходить попариться». Крупко понимал, что дело принимает нешуточный оборот и сильно нервничал, даже заикаться начал. Вместе с представительной делегацией в нашем поселении теперь часто бывал и Василега, явно выдерживая нейтральную позицию.

И вот как-то он вызвал меня и показал письмо, которое и вызвало столько шума:

— Это грамотный человек писал, не простой бродяга… Вот ты послушай, как гладко стелет, мерзавец.

Он поделился некоторыми яркими выдержками моего сочинения, при этом внимательно следя за моей реакцией. Я же, как можно равнодушнее пожал плечами:

— Да, гладко написано. Ну, может какой умный вольнонаемный постарался. А вы на меня подумали? Нет, я конечно этого Крупко недолюбливаю, но особо вреда от него не испытал. Может, благодаря нашему знакомству. Еще раз спасибо вам!

— Не ты, Шпис, не ты. Почти верю… На самом деле, я ведь многое знаю про Крупко и им творимые безобразия… Но у него «волосатая рука» в лице первого секретаря Воркутинского обкома партии, а это уже уровень, понимаешь? И хоть я его непосредственный начальник, да не могу освободить от должности. Вот такие пироги…

И вдруг Василегу осенила какая-то хитрая мысль. Наверное, мозг сработал по той же схеме, как в недавней истории, когда пришла Лариса хлопотать о моем трудоустройстве:

— Ага… Я сейчас приду. Подожди-ка меня. Надо кое-что проверить.

И он прямиком отправился в спецотдел, где хранились бумаги, написанные разными заключенными. Он сравнил почерк, вычислил Караханяна и захотел, чтобы я позвал его. Генрих пришел. Заметно нервничал, выглядел испуганным и угрюмым и явно ожидал подвоха.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});