Виктор Цой и другие. Как зажигают звезды - Юрий Айзеншпис

Я понял прежде всего, что мне здесь шибко не нравится. Я ожидал цивилизованных условий, а эти совершенно дикие и лесные. Я ожидал интересной работы, а здесь просто переноска тяжестей. В общем, с одной стороны — нечего ловить. А с другой — я ведь не вольный парень, просто так плюнуть и уйти не могу. Но, видимо, эта дилемма имела решение, и подобные мысли одолевали не только меня: при списочном составе поселения человек в 80 в бегах находилось не менее 15. Ну, одним больше, одним меньше. Беглецов особо не искали, но если они случайно попадались, их сначала отправляли в штрафной изолятор, а потом по приговору суда могли и в зону закрыть. Если же отсутствие в поселении квалифицировали как побег, то могли и срок добавить. Но побегом это считалось только при условии, что поселенец покидал административную территорию Печорского района. То есть, если беглеца ловили за его пределами.

И я решил бежать, но не совсем на «авось», а обладая определенной информацией. В это же поселение несколькими месяцами раньше распределили одного моего приятеля по Тульской зоне, и я точно знал, что он самовольно покинул это гнилое место. А затем как-то сумел легализоваться и остаться жить в Печоре. Значит, такой путь в принципе существовал, и я хотел его повторить.

Натаскавшись носилок с землей и заработав стертые ладони и боль в пояснице, на следующее утро я пришел к начальнику поселения и сообщил, что мне нужно в больницу.

— Что, родовые схватки начались?

Я проглотил его дурацкий юмор:

— Вовсе нет, отнюдь. У меня алопиция очаговая, а ежели по-латыни, то alopecia areata. И ее надо срочно лечить.

От этих непонятных слов начальничьи зенки аж из орбит повылезали, что еще за ужасный диагноз? На самом деле, это означало лишь когда волосы на голове очагами выпадают, то ли от неправильного обмена веществ, то ли на нервной почве. В Тульской областной больнице, расположенной как раз через дорогу от зоны, меня осматривали и сказали, что существуют методы лечения. И ими стоит воспользоваться, если я не хочу вообще всю шевелюру «под ноль» потерять. Но начальник поселенцев алопицию за серьезную проблему признать отказался и сразу же озлобился:

— А, так ты приехал сюда болеть! Так знай, я здесь и доктор, и прокурор, и могильщик. Что захочу, то и сделаю с тобой. Такую работку подыщу, сразу вылечишься.

А я не люблю, когда мне угрожают и по-хамски общаются, и начал было возмущаться, но собеседник вообще вошел в раж и принялся нести уже полную ахинею. Лечить стоило не только меня — этот гусак явно страдал манией величия. Что ж, это только укрепило меня в решении поскорее покинуть эту дыру. И надо было поторапливаться, если не хотел здесь встретить зиму. Не хотел.

Торопилось и руководство Печорспецлеса, стараясь завезти стройматериалов по максимуму, дабы обеспечить выполнение объема работ на ближайшие месяцы. Скоро начиналась шуга, скоро начнет замерзать река. А значит, если не успеть сейчас, придется ждать зимника, а доставка по нему уже куда дороже и неудобнее, чем по воде. Поэтому к нам каждый день приходило по несколько барж и поселенцы в основном занимались их разгрузкой. И вот на одной из них, уходившей под вечер, я с попутчиком решили «валить отсюда». Или, как еще принято говорить, «себя амнистировать». Благо работали на барже те же поселенцы, только приписанные к Печоре, и за несколько бутылок водки они спрятали нас в дальнем закутке трюма. Мы затаились, как мыши перед приходом кота. Но контролер детальным осмотром себя не утруждал, лениво посветил в темноту, прокричал:

— Живые есть? Мертвые есть? Отплывай!

Когда баржа отплыла, мы выползли наверх и немного попировали. А через 9 часов уже выбрались из баржи в порту города Печора. Было часа два или три ночи, темень и глушь. Куда идти? Видя наши затруднения, «коллеги» предложили переночевать в каком-то сарайчике недалеко от порта, еще всего-то за бутылку с носа. И новоявленным беглецам ничего не оставалась, как провести остаток ночи на каких-то тюках, а наутро каждый пошел своей дорогой.

Лично я отправился на поиски домика-балка, где проживал мой товарищ, вышедший на поселение на несколько месяцев раньше. Тот самый, чей пример оказался столь заразительным. Володя Рогачев отсиживал 15 лет за убийство неверной жены, о чем, впрочем, ни чуточки не сожалел. Талантливый художник, он и в Тульской зоне работал оформителем, и здесь работал по профилю, выполнял заказы на агитационные и учебные плакаты. Рисовал и портреты руководства, и красивые пейзажи, которыми украшали жилища. Еще и кустарничал — вырезал из дерева какие-то фигурки. Меня он принял радушно — живи, сколько надо, меня не стеснишь. А вот каким образом можно устроиться в Печоре, он не знал — сложный вопрос, так сразу и не ответишь. Из Печоры я позвонил домой и сумел получить срочный денежный перевод, вот не помню точно, на мое ли удостоверение поселенца или на чье-то другое имя. С деньгами я почувствовал себя увереннее и для начала решил нормально одеться. И для себя, и для конспирации. В условиях тотального советского дефицита в городке существовали так называемые УРСы (управления рабочего снабжения), куда по контрактам за лес из Японии и Финляндии поступали вполне приличные шмотки. Ну и я основательно прибарахлился. Потом сходил в лучший местный ресторан, в баньке попарился, даже в кинотеатре какую-то комедию посмотрел.

По городу я гулял достаточно спокойно — догадывался, что наверняка еще не объявлен в розыск. Ну, убежал, с кем не бывает, первые 3–4 дня начальник колонии-поселения или старший контролер ничего никуда не сообщают. Уверены, что в поселке у какой-нибудь одинокой бабы завис или тихо пьянствует. Вернется, получит втык. Сообщают о пропаже обычно на 7–8-й день. Эта сводка передается в управление, но управление тоже не начинает розыск, шума им не нужно, и министерство они не информируют, дабы не портить статистику. Знают — из этих мест очень сложно уйти без документов, всего одна ж/д ветка Котлас-Воркута, на станциях и по вагонам ходит патруль и почти у всех паспорта проверяет. Возможно, и сейчас ничего не изменилось. Какие-то вялые меры к розыску, возможно, и принимаются, но по опыту уже известно — или пьет беглец, пока деньги не кончатся, и тогда вернется сам, или совершит преступление, и его поймают.

В общем, несмотря на изрядную провинциальную захолустность, жизнь в Печоре протекала куда цивильнее и приятнее, чем в Березовке. Но ее еще надо заслужить! Пока же никаких конкретных путей собственной легализации я не видел. Оставалась последняя надежда — найти еще одного шапочного знакомого, который, освободившись, остался здесь жить и наверняка имеет какие-то связи. Я поехал по его адресу, не будучи уверенным, что запомнил его точно. А листик с координатами потерялся на барже. Дом то ли 32, то ли 23. Улица то ли Советская, то ли Социалистическая. В общем, делать нечего, сел в городской автобус, который ехал на Социалистическую (благо Советской в городе почему-то не оказалось). Рядом со мной сидела женщина, которую я расспрашивал, сколько еще остановок осталось, еще какие-то вопросы задавал. Женщина любезно отвечала и завела ответный разговор. Она мной заметно заинтересовалась, а почему бы нет — вполне милый и интеллигентный, хорошо одетый. По всему, приезжий скорее всего столичный житель. В крайнем случае — из Ленинграда:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});