Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца - Камал Равикант

гораздо позже. Но к тому времени прошли годы.

Я ждала его с работы. Я была раздавлена. Когда он приехал, я сидела в столовой и на столе стояло виски. Я сказала: “Думаю, тебе лучше выпить”. Он не захотел, поэтому выпила я – мне это было нужно. Я сказала ему, что если он не собирается пить, то, по крайней мере, ему лучше присесть».

Она умолкает, ее лицо бледнеет. Я протягиваю ей свою бутылку, и она делает несколько глотков.

«Если это слишком тяжело, – говорю я, закрывая бутылку, – вам не обязательно рассказывать».

Пронзительным взглядом она смотрит на меня: «Нет. Ты должен это услышать».

Поднимается ветер, и ветви над нами раскачиваются. Сверху падают листья.

«Иногда, когда я смотрю на своего мужа, – говорит она, – я думаю: “Господи, как же я заставила тебя страдать”. Я просто хочу воздать должное этому замечательному человеку. Когда я все рассказала ему, он сказал, что Джулиан, должно быть, удивительный парень, раз я его так сильно люблю».

«Он так и сказал?»

Она кивает: «Заметь, это было нелегко, это было трудно. Ужасно, ужасно тяжело. Он был очень зол, но мы с этим справились». Она вздрагивает и натягивает на себя куртку. «Мы были так привержены условностям. Мы воспитаны так, чтобы думать, что существует только один вид любви. Все это чушь. Любовь многолика. Мне потребовалось немало времени, чтобы понять, что я могу любить своего мужа и Джулиана. На самом деле это были разные виды любви. Оба многому меня научили. Просто они научили меня разным вещам».

Она снова замолкает и прикусывает губу. Я жду, затем спрашиваю: «Вы когда-нибудь видели Джулиана снова?»

«О да, я продолжала встречаться с ним. Теперь, когда мой муж все знал, я сама говорила ему, когда пойду на автостоянку. Он знал, что между нами не было ничего такого, ну, ты понял, учитывая состояние здоровья Джулиана и все такое. Он доверял мне».

«Похоже, он хороший человек».

«Так и есть. Мне очень повезло, – она оглядывается по сторонам в поисках чего-то. – Похоже, мне действительно нужно пройтись».

Она поднимает окурок и засовывает его в карман куртки. Мы начинаем спускаться по тропе.

«Вы в порядке?» – спрашиваю я.

Она ничего не отвечает.

«Если это навевает воспоминания, если вы предпочитаете не говорить об этом, – снова предлагаю я, – я пойму».

«Нет, – она трет глаза ладонями. – Все в порядке. То, что я пережила с Джулианом, было идеальным, и его смерть тоже была частью этого совершенства. Но вначале с этим было трудно смириться».

«А что с ним…?» – начинаю спрашивать я, но останавливаюсь, заметив ее лицо. Она побледнела. Ее щеки стали белыми, как бумага, и я могу разглядеть под ними тонкие вены.

«У него был рак».

Во рту внезапно появляется горький привкус. Я сглатываю несколько раз, чтобы избавиться от него.

«Однажды вечером мы сидели на автостоянке, пили чай, и он произнес: “Я должен тебе кое-что сказать”, а я спросила: “Что же?” Он ответил: “У меня диагностировали рак”, – мышца на ее челюсти дрожит. – Видишь ли, у его типа рака был высокий уровень выживаемости. Ему просто нужно было сделать операцию. Но после операции его организм поддался инфекции. Я каждый день навещала его в больнице. Я познакомилась с его женой – она приняла меня за его друга. Он продолжал терять вес, и однажды вечером я почувствовала в нем что-то такое, что я прежде испытывала с умирающими пациентами. Я просила, умоляла его выкарабкаться. “Молю, молю тебя, поправляйся, я не смогу жить дальше без тебя”. Но он впал в полукоматозное состояние».

Она моргает несколько раз, не сводя глаз с конца туннеля и овала света.

«Знаешь, однажды, сидя рядом с его кроватью, я обернулась к медсестре и сказала ей: “Этот человек много значит для меня”. Она ответила: “Знаю. Мы замечаем такое”.

Его жена хотела быть моим другом. Я стала для нее источником поддержки. Это было странно, потому что у меня был роман – о, как я ненавижу это слово, оно даже приблизительно не описывает того, что было между нами, – с ее мужем. Я была рядом с ней, я помогала ей. Помню, я раньше думала: “Надеюсь, когда-нибудь она обретет то, что я обрела с ее мужем”».

Мы проходим мимо белого ствола бука. Она протягивает руку, срывает лист, подносит его к носу и глубоко вдыхает.

«И вот однажды, – говорит она слабым голосом, – я перестала умолять. Я сказала ему, как сильно его люблю и всегда буду любить. Потом я уехала домой. Вскоре после этого мне позвонила его жена и сообщила, что он при смерти».

Мы продолжаем идти. Она крепко сжимает листок в руке.

«Когда я добралась до больницы, он был в коме, но все еще жив. С ним была его жена. Мы сидели у его постели, и я сказала ей: “Я хочу, чтобы вы знали, что я люблю вашего мужа”. Она ответила: “Я знаю”. Мы просидели несколько часов, потом его жена ушла выпить чаю. Я осталась с ним наедине. Я еще раз поблагодарила его за красоту, которую он привнес в мою жизнь, и сказала: “Когда ты уйдешь, я пойду на автостоянку и буду думать о тебе. Я буду с тобой”. И он открыл глаза как раз в тот момент, когда я закончила говорить. Он посмотрел на меня. В этот момент вошла его жена, и я ушла, чтобы дать им время побыть вдвоем».

Ветви сверху поредели, и солнечный свет освещает тропу. Наши рюкзаки задевают за глинобитные стены.

«Вскоре после этого он умер, – говорит она. – Когда я увидела его тело, оно выглядело таким красивым, словно светилось. Я спросила его жену, могу ли я поцеловать его на прощание, и она сказала “да”. Я наклонилась и поцеловала его в лоб, как делала всегда, когда он был жив, и когда я целовала его, я и вправду ощутила его присутствие – его настоящего, его подлинной сути, вот каким сильным было это чувство – и будто услышала, как он говорит: “Ах ты, дурочка моя милая. Теперь-то зачем меня целовать. Ты всегда была сентиментальной девчонкой”».

Стенки траншеи опускаются до уровня плеч.

«Я пошла на автостоянку и зашла в магазин, чтобы выпить чаю. Думаю, именно там, когда я все осознала – стоя в очереди и заказывая чай на одного вместо двоих, – я чуть не упала в обморок. Потом я выпила чаю и пошла прогуляться по аллее. И вдруг безо всякого предупреждения ощутила его