Мнимые люди - Андрей Белоусов

— Вот вы, утверждали, — начал генерал, — что мутанты, склонны собираться вместе, а так же, вы утверждали, что они, не собираются покидать черту города?

— Да, я такое говорил, — не стал отпираться Сергей Андреевич.

— Так какого же чёрта, мутанты оказались за пределами города, а?! — следом заревел генерал.

— Ну… это объяснить просто.

— Уж постарайтесь, — елейно улыбаясь предложил Овчаренко.

Мирный не поднимаясь с места, а только чуть-чуть оборачиваясь к генералу начал с места:

— Понимаете, мутанты действительно не собираются покидать город, — заверил он, голосом не требующим возражения. — Но, учитывая последние обстоятельства, я могу предположить, что у потенциально заражённых людей, голос инстинкта, говоривший им оставаться в городе, был заглушён, так сказать, массовой истерией захлестнувшей столицу. Люди, движимые единым порывом, всем скопом, двинулись к месту эвакуации, дабы покинуть город. Вот и пораженные вирусом, но ещё не прошедшие трансформацию, последовав общему порыву, оказались за чертой города. Где-то так… — развёл он руками.

А генерал смотрел на профессора и издевательски ухмылялся:

— Ну вот на всё у вас найдётся ответ. И главное всё позаковыристей… — с вызовом заметил он, и жестикулируя, провернул указательным пальцем, будто что-то выковыривая из маленькой дырки. — Ладно, Бог с вами, можете идти. — Смилостивился Овчаренко, понимая что больше ничего сегодня не добьётся от профессоров. А в чудо он не верил… — Только помните, через неделю общее собрание с президентом, где будет решаться судьба всего города. Поэтому попрошу вас подготовить план по дальнейшему научному решению, создавшейся ситуации и методов выхода из неё.

Профессора синхронно раскланялись и направились к выходу. Мирный пропустив вперёд профессора Абрамовича, пытаясь не создавать шума, тихонько прикрыл за собою дверь и зашагал по коридору, будто швабру проглотил.

Зачистка

Начало марта 20… г.

Пришедшая в город весна, мало чем отличалась от зимы и для постороннего наблюдателя, не знающего какой сейчас на дворе месяц, существенного разнообразия, времена суток не привнесли. Всё также в небе висят свинцовые тучи и время от времени из них что-нибудь да сыплется, то ли снег, то ли дождь, сразу и не разберёшь. И повсюду серость, слякоть и тоска…

Такое впечатление, что солнце просто забыло завести будильник. А своими силами по всей видимости, оно ну никак не могло проснуться и раздвинуть наконец перину облаков, что бы явить миру, своё ясное личико.

А нет солнца, нет и тепла. И если даже днём температура умудрялась таки доползать до нулевой отметки, то ночью обязательно ударяли заморозки и улицы Москвы снова сковывало узами льда.

Изменения были только в одном — в ветре. Выспавшись за зиму, он обрёл бодрость и свежесть, и по-весеннему сильный, носился он по городу, как резвый конь. Вот только слово — свежесть, ветер понимал буквально. И в этот раз, шныряя галопом по столице, он был по настоящему свежим и пронизывающим до костей ветрюгой.

Он, то зло гудел, запутавшись меж каменных домов; то заливался радостным свистом, освободив свой длинный хвост из западни. А вырвавшись на свободу, ветер сразу превращался в настоящее дикое животное и развив бешеную скорость, несся подобно тарану, подхватывая с земли то снег, то мусор. И закрутя всё это вместе, в безумном хороводе, он принимался рыскать в поисках, неугодных ему препятствий, чтобы затем швырнуть в лицо им, свою добычу, и устремиться ввысь с осознанием своей безоговорочной победы, над жалкими творениями людей.

И этой весной, люди оставили, на радость ветру, полно игрушек — мусор с улиц не вывозился почти что на протяжении всей зимы. Но вот главного и любимого своего объекта — человека, ветер встречал сегодня очень и очень редко и его это несказанно огорчало. Он ещё не знал, что нынешней весной, вылетев из далёких, жарких стран, он прилетит в почти пустой и наполовину мёртвый город. И там, где раньше встречал он: вереницы людей спешащих по своим делам, или стоящих человечков у остановок, или пешеходов, что выйдя из автобуса сразу же прятались в метро, после чего, он долго ждал, чтоб затем огорошить их неожиданной встречей; наткнулся лишь на гнетущую пустоту, что сама пронизывала ветер. И ветер, уже сам холодея от ужаса, тоскливо выл ночами, заглядывая в окна, в тщетной надежде отыскать живых существ…

А что же люди? Что стало с теми, кто по воле судьбы остался заточенным в городе?

Когда ни в чём не повинные граждане, поняли, что эвакуация не просто на время задержана, а вообще остановлена, они чуть не лишились ума…

Толпы людей осаждали военных с требованием вывезти их из города. Организовывали митинги и бойкотировали временное военное правительство, напоминая о правах человека. Люди плакали и причитали, выли и грозились народным восстанием, но их действия не возымели отклика в сердцах военного правительства. И тогда, массовые беспорядки вспыхнули в разных районах Москвы, постепенно захватывая весь город целиком. А затем, горожане собравшись в организованные толпы, попытались было вообще выбраться из оккупации, своими силами и только огонь на поражение, разогнал разгневанные толпы, загнав обратно в город, несолоно хлебавши.

И тогда люди отбросили закон, как он отбросил их! И на улицах Москвы воцарилась безжалостная анархия…

Жители города поделились на два противоборствующих лагеря, после чего жестоко блюли свой собственный закон, время от времени нещадно враждуя между собой.

Первый лагерь, основали те, кто не хотел мириться со своей судьбой, не желая считать себя обречённым. Такие, объединялись в коммуны, где у каждого её члена были свои обязанности и права: кто распределял еду, кто отвечал за охрану, а кто следил за общими вещами коммуны и т. д.

«Один за всех и все за одного», — гласил их лозунг.

Эти люди чётко подчинялись закону — закону жизни: кровь за кровь, жизнь за жизнь. Потому как осознали — жизнь законопослушного человека, бесценна. Но закон и порядок не возможно поддерживать без лидера и коммуны в скором времени его выбрали. Отныне лидер для них был тот, кому остальные члены сообщества подчинялись безоговорочно, не рассуждая. Только жёсткая дисциплина и порядок, могли сдержать их в рамках человечности и спасти их жизни в создавшихся условиях.

А вот во второй лагерь, самый многочисленный между прочим, вошли те, кто окончательно смирился со своей участью, решив наконец жить дальше так, как хочется. И они создали свой собственный закон:

«Живи как хочешь и делай то, что хочешь, как будет только душе угодно. Как они к тебе относятся, так и ты относись к ним!», — гласил их лозунг.

Эти субъекты сразу занялись безнаказанным мародёрством. Они жгли дома и разрушали всё что попадалось им под руку. И в протест того, что их здесь бросили умирать, эти люди насиловали и убивали, всех кто попадался им под горячую руку, в особенности тех, кто, по их же собственному мнению, вообще был не достоин этой самой жизни. Они можно сказать освободились от всего того, что их всю жизнь сдерживало, что возможно угнетало или злило, а возможно и заставляло бояться. И враз почувствовав «волю», они отбросили порядок и закон, теперь он для них были всего лишь слово и ничего более…

Военные как-то раз попытались навести порядок в тех районах города, но поняв что без применения силы ситуацию не урегулировать, а убивать всех непокорных, направо и налево, конечно же не будешь, плюнули на эту затею и организовали только охрану дальних районов Москвы, где обосновались коммуны. Граждане, которые пока ещё признавали закон, но уже не признававшие постороннюю власть.

А вот центральные районы Москвы, в отличие от её окраин, практически не контролировался военными. Там-то и росла анархия во всей своей красе. Там же, по не уточнённой информации военной разведки, разместились и «мимы» — мутанты, бывшие когда-то обычными людьми. Но что они там делали, как жили и чем занимались? Это предстояло ещё выяснить, на горьком опыте…

* * *

Между тем, в Санкт — Петербурге, в преддверии созыва правительственных органов верховной власти страны, у местного здания правительства собралась толпа журналистов. Она шумела и негодовало, клокоча на разные лады:

— Почему заседание правительства проходит в закрытом виде? Народ должен знать всю правду! Вы не имеете права скрывать её от народа, — скандировала толпа.

Корреспонденты, громко переговаривались между собой, скандалили и выясняли отношения, но стоило появиться очередной, чёрной ведомственной машине, как толпа забыв все неурядицы и размолвки, сразу впадала в буйный экстаз. Она тут же, окрашивалась многочисленными вспышками фотокамер, а корреспонденты, громко выкрикивая вопросы, принимались атаковать оцепление, в надежде прорваться к прибывшему высокопоставленному лицу, чтобы с пристрастием его допросить. Но их попытки в очередной раз проваливались. Оцепление не размыкало свой строй, а высокопоставленное лицо, лишь разводило руками и со словами: «без комментариев», скрывалось внутри здания, спеша на заседание.