Прячься - Джейсон Пинтер

Серрано. — Кстати, славная квартирка. Сколько платите за аренду?

— Прошу прощения?

— Аренда. Во что обходится?

— Не знаю. Штуки три в месяц. А какая разница?

— Скорее, пять сто в месяц, — поправила Талли. Уикершем отвел взгляд от кофеварки:

— Куда вы ведете?

— А туда, — ответил Серрано. — Мы проверили финансовую документацию за период вашей работы в администрации мэра. К счастью для нас, вы были федеральным служащим, так что сведения о вашем жалованье являются публичной информацией. Вы зарабатывали тридцать семь тысяч в год. До уплаты налогов.

Уикершем снова повернулся к кофеварке, словно пытаясь подогнать ее усилием воли.

— Дурацкая машина никогда не закончит, — посмотрел на Серрано. — Как вы сказали, хотите чашечку или нет?

— Предпочитаю со льдом, — отрезал детектив.

— На улице двадцать градусов[40], — не поверил Уикершем.

— Кофе, подернутый ледком, вкуснее.

— Мы беседовали с другими сотрудниками «Велоса», — повела дальше Талли. — Вам известна женщина по имени Аделина Бауэрс? Ваша ровесница. Проработала там пять лет. Вы ее знаете?

— Конечно, — кивнул Уикершем. — Кабинет Аделины рядом с моим. Хахаль всегда заходит за ней, чтобы сводить на обед. Присылает ей цветы каждые две недели. Некоторые ведут себя так непрофессионально.

— Да у вас на нее за это порядочный зуб, — заметил Серрано.

— Ничего личного, — хотя по интонации Уикершема было ясно, что это очень личное. — В смысле, разве не тошно, когда люди не могут не смешивать личную жизнь с профессиональной? Это отстой. Здесь же вроде как работают, верно?

— Само собой, — согласился Серрано.

— И мне не требуется, чтобы мой стол благоухал теми шлюшными запахами, которыми ей вздумалось надушиться сегодня.

— Шлюшными запахами? — вытаращила глаза Талли.

— Я хотел сказать — удушающими. У меня чувствительные ноздри.

— Надо же, ноздри чувствительные, — проговорила Талли. — Чего только не бывает!

— Миз Бауэрс поведала нам, что зарабатывает шестьдесят четыре штуки в год, — вступил Серрано. — Она производит впечатление умной и амбициозной женщины. Даже хочет открыть собственную консалтинговую фирму дальше по улице.

— И?

— И если она зарабатывает шестьдесят четыре штуки в год притом что обладает куда лучшими навыками работы с людьми, чем вы, я поневоле вынужден спросить: сколько вы загребаете в год, Сэм?

— Не ваше дело, — буркнул тот.

— Да вам ни за что не срубить больше шестидесяти — шестидесяти пяти штук в год, — дожимала Талли.

— И то с большой натяжкой, по вашей реакции видно, — подхватил Серрано.

— Ну так что ж?

— А то, что у вас шестьдесят штук в год должно уходить на одну только аренду. Так что после уплаты налогов вы в большом накладе.

— У меня есть деньги, — заявил Уикершем. — Сбережения.

— Ой ли? — усомнился Серрано. — И откуда же взялись эти сбережения?

— Из наследства, — проговорил тот, сделав между словами как раз такую паузу, чтобы все трое поняли: он лжет.

— Вот как? И кто же умер?

— Моя… тетя.

— С какой стороны?

— Маминой, — быстро ответил он.

— Когда она умерла?

— В прошлом году, — снова слишком быстро.

— В прошлом году, — произнесла Талли. — Так как же вы выкручивались с апартаментами, когда только-только переехали?

— Я имел в виду, что она умерла пять лет назад, — переиграл Уикершем. Кофеварка запищала. Уикершем налил себе полчашки, остальное долил смесью сливок с молоком, а потом добавил два пакетика сахарозаменителя, отхлебнул и поморщился.

— Слишком горячо? — участливо осведомился Серрано. Покачав головой, Уикершем отхлебнул еще раз.

— Так как звали тетю? — поинтересовалась Талли.

— А вам-то зачем знать?

— Делаю коллаж с фамильным древом Уикершемов для школьного проекта, — объявил Серрано. — Итак. Как. Ее. Звали.

Уикершем разинул рот, но не издал ни звука. Переводил с Серрано на Талли и обратно взгляд, преисполненный отчаяния. Самоуверенности как не бывало.

— Чего вы от меня хотите? — наконец промямлил Уикершем совершенно другим тоном, буквально сочившимся страхом.

— Констанс Райт звонила вам в день смерти, — сказал Серрано. — Мы сопоставили записи ее телефонных звонков с вашими. Вообще-то она звонила вам за последние три недели восемь раз.

— Мы хотим знать зачем, — добавила Талли.

— Я ни разу с ней не говорил. — Уикершем поставил чашку на стойку, положил ладони на гранит и сделал глубокий вдох. — Она все названивала и названивала, но я ни разу не снял трубку.

— Так почему же вы не хотели с ней разговаривать? — гнула дальше Талли. — У вас ведь что-то было, правда? Вы одиноки, она одинока…

— Откуда вы взяли, что я одинок? — упорствовал Уикершем.

— В вашем блюдце с мелочью у двери лежит презерватив, Ромео, — бросила Талли. — Покажите-ка мне девушку, у которой подобное не возбудит подозрений, и я покажу вам вашу воображаемую подружку. Так почему же вы не хотели говорить с Констанс?

— Мне нечего было сказать миз Райт, — ответил Уикершем. Серрано отметил про себя, с каким пиететом он упомянул ее. «Миз Райт».

— А ей, очевидно, было что вам сказать. И мы полагаем, нам известно, что именно, — возгласил Серрано.