Фонд последней надежды - Лиля Калаус

С утробным рёвом тьма вместе с барахтающимся в ней Олегом неслась куда-то быстрей и быстрей, он уже не чувствовал ничего, кроме ужаса… И тут всё стихло и замерло. Как в оке тайфуна. Тьма отпустила его, но сама никуда не делась — она окружила его собой, шевелясь и напряжённо порыкивая. Олег парил в рассеянном луче света. А рядом плавал сияющий золотой шарик. Шарик скачком приблизился к Олегу, и он разглядел внутри маленькую кукольную комнатку… Столик… Креслица… Кроватка… Окошко с месяцем… Шарик подскочил ближе, и он увидел на кроватке скрюченную мужскую фигурку…

Тут вал тьмы взорвался такой чудовищной, иррациональной, нечеловеческой злобой, что золотистый шарик под её напором мгновенно лопнул, брызнул осколочками, как солнечными искорками…

И Олег сейчас же понял, что…

…И проснулся. Господи, какой кошмар. Два ночи. Нога затекла. Надо бы раздеться и лечь, как следует. Что-то нехорошее снилось. Что?

В дверь постучали.

Сердце зашлось в бешеном рывке. Кто это?! Ночью?! Кто?!

Облившись холодным потом, он вскочил, прихрамывая, подбежал к двери. Прислушался. Кроме собственного пульса, не услышал ничего. Показалось?

Нервы. Он отдышался, осторожно потянул ручку (в голове кто-то рявкнул басом: «Не смей! Дур-рак!»).

Коридор был тих и пуст. Как в больнице.

Он запер дверь. Принял душ, с трудом подавив желание оставить ванную открытой. Так и до паранойи недалеко.

Улёгся, нашарил пульт от телевизора. Свет, однако, не выключил. Как бы — забыл. Может, водки заказать? Нет, завтра работать. Кофе? Какой, к чёрту, кофе… Заснуть бы.

В четыре Олег решительно выключил телевизор, встал, выкопал на заваленном бумажками столе черновики каких-то планов и миссий и принялся лихорадочно набрасывать что-то на обороте.

Глава 21. ЖЖ. Записки записного краеведа. 6 января

«…Молодость, о как ты высокомерна! Как снобски заносишь ты главу свою к небесам, не постигая, что вот эти старые калоши, эти земляничные обмылки с бородавками и ишиасом, эти отвратительно хекающие и харкающие вонючие старики ещё что-то соображают своим иссохшим от виагры и гепарина мозгом. Ничего, молодость, лет, эдак, через пятьдесят ты изменишь свое мнение…»

Ася проснулась в два ночи от детского плача. У соседей, что ли? Вроде маленьких детей в подъезде не было. Может, к кому гости приехали?

Сна не было. Некоторое время она лежала тихо, прислушивалась. Ничего. Все спят. А время какое мерзкое. Час волка. Самая глухая ночная пора.

Ася никогда не боялась темноты и одиночества, даже в детстве, хотя ей частенько приходилось оставаться одной. Даже в книжках и фильмах раздражали её эти дамские фокусы: заламывания рук, плач, истерики и беготня по коридорам. Она в такие моменты всегда с нетерпением ждала появления монстра — избавителя от очередной блондинистой невротички. И сейчас она просто предвидела долгую, до утра, бессонницу. А завтра тяжёлый день…

Почему он так сердится на неё? Может, она и вправду плохо работает? Да нет, по меркам Фонда — ни хуже, ни лучше остальных. Конечно, промахи бывают… Как без этого. А он-то привык совсем к другому, боже мой, человек где только не работал! Одна Москва чего стоит. Ася два раза ездила туда в командировки и каждый раз возвращалась больная этим городом. По улицам, мимо памятников старины, оцепеневших гостей столицы и застывших в пробках машин носились, как летучие мыши, стремительные горожане. Чудесные горбатые центровские улочки и переулки, мощёные чуть ли не булыжником, старинные их названия — прелесть! А как эти москвичи ловко разговаривают! А у неё — толстый ленивый язык провинциалки. Зачем она нагрубила ему из-за грошовых фломастеров? Расстроила только. Он, бедняга, и так переживает из-за бюджета — вон, места себе не находит. И то сказать — там такой перерасход: уже за тысячу перевалило. Майра трясётся, а Джакоповна ещё не знает — вот крику-то будет! Конечно, Олегу неприятно. А ведь он как лучше хотел. И, наверно, был прав. Библиотекарши в шоке от счастья, ходят, бедняжки, разинув рты, по городу. Да и перед лекторами не стыдно, особенно перед приезжим — фешенебельный отель, четыре звезды… Нет, молодец шеф, пора уже нашим фондовским простакам показать класс.

И выглядит — супер. Как всегда, впрочем. Гулька говорит: метросексуал. Ну и пусть. Ася не слишком понимала суть термина — гламурным чтивом не увлекалась. Ассоциации возникали только с тем же московским метро, с его вкусным резиновым запахом, загадочными переходами и неработающими эскалаторами. О! Вылитый Коршунов! Только вместо резинового запаха — одуряющий аромат Hugo Boss.

Ася поворочалась немного, включила свет, открыла книжку. Опять одно и то же — разочарованный граф, невинная гувернантка. Викторианская Англия. Туманы, кэбы, Лондон, клуб. Развратные дружки зовут героя в публичный дом. Какой принципиальный — отказался. Эх, такое бывает только в романах. Коршунов, небось, не отказался бы. Погружаясь в тёплую дрёму, Ася медленно, растягивая удовольствие, начала вспоминать всё, что было тогда — в лесу, в номере… Окончательно утонув в грёзах, она стала представлять, как могло бы быть. Боже…

Когда она по Владу страдала — такого не было. Молодая была, не понимала ничего. Да что ей, маленькой дурёхе, тогда и надо-то было? Пара ласковых слов, благодарный взгляд. А сейчас…

Мысли сделали подлый кульбит и обернулись воспоминанием о вчерашнем суаре.

При сознательной жизни Веры Ивановны такие вечеринки происходили частенько. Чинно-благородно собиралось общество: три свекровкиных подруги с мужьями-комильфо, пара нужных людей, начальница (пятидесятилетняя баба с вечной бараньей «химией», неровно дышавшая к Владу, Севостьяновы об этом знали и иной раз позволяли себе шуточки по её адресу в домашнем кругу), племянница Ритуся, шалавистого вида девица, которую звали не за столом сидеть, а Асе на кухне помогать. Тогда Асю загружали по полной — базар, магазины, генеральная уборка, готовка. К приходу гостей она уже с ног валилась. Правда, к столу её, как и Ритусика, никогда не звали. Слава богу, между прочим. Умереть от скуки можно было на тех суаре. В основном, обсуждались онкодиагнозы, цены на недвижимость и дачные радости. Влад тоже не любил такие вечеринки, но всегда присутствовал. Ведь семья Севостьяновых — образец культуры и воспитания.

С тех пор, как свекровь вышла на пенсию, суаре резко пошли на убыль. А с приходом деменции и вовсе прекратились.

Пару дней назад Влад остановил односторонний бойкот, длившийся с новогодних каникул, ласково поговорил с Асей, даже извинился за свою несдержанность. Даже поинтересовался её служебными делами — это вообще было за гранью! Ася терялась в догадках минут десять, пока Влад плавно не свернул на главную тему.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});