Американец - Лесли Уоллер

— Это так печально, — прошептала Элеонора ему на ухо. Прошептала, чтобы не обидеть пожилых женщин и чтобы ее слов не услышали американские туристы.

— Это, наверное, очень старая песня.

— Да, но для них это вечная песня. Тебе ведь прекрасно известно, что́ им пришлось пережить. За две войны потерять и своих отцов, и мужей, и сыновей и даже внуков!

— Те две войны начали сами немцы.

Она отшатнулась от него.

— Разве это имеет значение?

У Палмера вдруг появилось чувство, будто он ступил на зыбкий песок. Оказывается, он совсем не знал эту девушку. Хотя твердо знал одно: она была нужна ему настолько сильно, что он был готов на все, на все что угодно, лишь бы она оставалась с ним.

— Нет-нет, думаю, не имеет, — торопливо ответил он, как бы закрывая тему, которую сам же и поднял.

— Тогда зачем об этом говорить? Нам всем хорошо известно, что немцы сами себе злейшие враги. Но причем здесь все эти женщины? Что они-то могли сделать?

Палмер неопределенно пожал плечами, все еще надеясь перевести разговор на другую тему.

— Да вроде бы ничего.

— Но, судя по твоему отношению ко всему этому, ты возлагаешь ответственность и за кайзера, и за Гитлера на весь немецкий народ.

Вудс ласково ей улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Слушай, хватит этих разговоров. Сегодня слишком хороший день. Давай лучше просто наслаждаться солнцем и жизнью. Она ведь так коротка.

Девушка глубоко вздохнула.

— Что ж, возможно, это всего лишь судьба, не более того, — уже куда более спокойным тоном сказала она, но тут же продолжила: — Ты считаешь их всех виноватыми, как будто самая обычная женщина была в состоянии хоть что-нибудь сделать против германской военной машины. Хотя сейчас, по иронии судьбы, весь мир считает, что вы, американцы, несете прямую ответственность за то, что ваша военная машина делает во Вьетнаме.

— Снова «вы, американцы»?

— Да, снова. — Она слегка отодвинулась от него, как бы подчеркивая вдруг возникшее разногласие между ними. Но… не между их шезлонгами, в которых они удобно полусидели-полулежали. Когда Элеонора шевелилась, от ярких лучей солнца в ее густых волосах мгновенно вспыхивали и тут же гасли рыжие сполохи. — Да, вы, американцы. Последний раз, когда мы ссорились, речь тоже шла о личной ответственности, разве нет?

— Да, шла, согласен.

— И вот мы снова воюем. Причем на ту же самую тему.

— Причем ты стои́шь на очень шатких позициях, — заметил Палмер. — Потому что либо каждая из этих пожилых фрау несет личную ответственность за кайзера и фюрера, а я — за Вьетнам, — либо все из нас невиновны.

— Ничего себе. — Она слегка прикрыла глаза. — Все за всё в ответе, chéri. Таким, как мы с тобой, не следует об этом забывать.

— Почему?

— Да, и вот еще что, — сказала она, неожиданно снова садясь. — Как можно сравнивать престарелую немецкую Hausfrau[61] с главой одного из основных источников финансирования американской военной машины?

— Mein Gott!

— Ее личная ответственность имеет совершенно иной характер, и к тому же она несравненно меньше твоей. — Во время этой возбужденной тирады глаза Элеоноры заметно потемнели. — Ты же не будешь отрицать, что именно твой ЮБТК стал стержневым элементом финансирования американских военных усилий?

— Не буду. Равно как и то, что, кажется, мы оба работаем на это.

Лицо девушки на секунду застыло, затем расслабилось, и на нем появилась легкая улыбка.

— Да, ты опытный полемист, в этом тебе не отказать, — тихо сказала она, покачивая головой. — Тебя, случайно, не иезуиты обучали?

Палмер пронаблюдал, как она снова откинулась на спинку шезлонга. Судя по всему, кризис миновал, и можно было возвращаться к нормальной жизни.

— Три года тому назад, — неторопливо начал он, — или еще раньше, я точно не помню, со мной беседовали как с претендентом на место вице-президента ЮБТК. Решение принимал некий Лэйн Бэркхардт, которого я впоследствии уволил с поста председателя банка. Сейчас он на пенсии и до сих пор люто меня ненавидит. Хотя, по правде говоря, выкинув его из гнезда, я, возможно, подарил ему лишних десять лет жизни. Когда Лэйн беседовал со мной, он из кожи вон лез, чтобы произвести на меня впечатление исключительной важностью работы, которую он мне тогда предлагал. Несколько раз многозначительно повторил, что банкиры весьма необычные люди, что они должны уметь видеть вещи намного яснее, чем другие. Сказал, что наш мир разделен на два лагеря и что в лагере капитализма правит США. А когда вы говорите «США», то имеете в виду банки, постольку именно они финансируют развитие страны. А когда вы говорите о действительно крупных банках, то прежде всего имеете в виду ЮБТК, потому что он из всех самый крупный. А когда вы упоминаете ЮБТК, то имеете в виду… его, Лэйна Бэркхардта. Потому что этим банком управляет единолично он сам.

— А теперь им управляешь единолично ты сам.

— Лэйн оказался на улице, так как наивно полагал, что на самом деле управляет ЮБТК. Что, естественно, совсем не соответствовало действительности. От него тогда зависело не больше, чем от меня.

— О, это совсем нехитрая логика.

— Никогда не сто́ит позволять себе обманываться регалиями или громкими званиями. Банк — это такое же деловое предприятие, как любое другое. В нем производится продукт, который нужен сообществу. Да, когда я нахожусь во главе банка, одного моего слова достаточно, чтобы сменить брэнд туалетной бумаги во всех наших туалетах, отказать в кредитах там или дать огромный кредит здесь. Но в конечном итоге, если я не буду делать то, чего хочет сообщество, мне все равно придется уйти, как Лэйну. Рано или поздно кто-нибудь обязательно выкинет меня из гнезда.

— Это сообщество, — неуверенно произнесла Элеонора. — Что…

— В основном это деловое сообщество, — объяснил Палмер. — Банк нашего калибра работает в основном на бизнес. Мы, конечно, открываем чековые и сберегательные счета для частных лиц, но это делается прежде всего для того, чтобы иметь постоянный источник наличных денег. Мы живем или умираем в прямой зависимости от того, насколько хорошо или плохо мы обслуживаем бизнес.

Элеонора понимающе кивнула и тут же показала рукой на два утеса с небольшими каменными террасами на вершине.

— Видишь? Вон там, по правому берегу, — это Burg Katz, а по левому — Burg Maus.[62]

Палмер долго смотрел на вздымающийся утес с крошечными виноградниками, прилепившимися то тут, то там, короче говоря, везде, где склон утеса был не слишком отвесным или где имелись естественные, достаточно пологие площадочки. На вершинах высились мощные крепости с башнями.

— Значит, Katz und Maus? — переспросил он.

— Скоро будем в Кобленце, — вместо ответа сказала Элеонора, вставая и отходя к поручню. — Спасибо за урок политэкономии.

— Это была лекция, а не урок.

— Мы можем продолжить ее в машине. Нас будут встречать на «фольксвагене» в порту Кобленца.

Палмер тоже подошел к поручню.

— Тебе что, удалось устроить все это одним телефонным звонком из отеля?

— Портье помог.

— Значит, портье отменит и все мои встречи?

— Он очень обязательный и надежный человек.

— Допустим, но… — Палмер вдруг остановился и махнул рукой. — Да бог с ним. Есть вещи куда интересней, чем политэкономия и добросовестность портье. О них и надо говорить.

— Хорошо, тогда слушай. Мы медленно поедем вдоль Мозеля к Триру. Будем останавливаться в каждой деревушке, пробовать вино местного разлива. Останавливаться будем в самых скромных гостиницах. После обеда будем немного отдыхать. Потом гулять среди виноградных кустарников, а после ужина спать. Ты будешь в восторге, не сомневаюсь.

— А мы будем встречаться с твоими родителями в Трире?

— Только если ты этого захочешь.

— И с Таней тоже?

Элеонора резко отвернулась от него.

— Вон, смотри! — воскликнула она, указывая куда-то вперед. — Еще один поворот, — и прямо перед нами, как на ладони, откроется Кобленц.

Глава 32

Пятница и суббота, казалось, слились в одну широкую реку времени, плавно текущую по жизни со всеми ее извилинами и поворотами, постепенно открывая вечности все новые и новые красоты. Потом Палмер, конечно же, смог вспомнить лишь отдельные, особо запоминающиеся моменты и сцены, но сейчас, лежа в одиночестве в своем отеле в Трире, он пытался поскорее заснуть, чтобы быть в форме перед ранним отъездом во Франкфурт и последующим перелетом в Нью-Йорк. Перед его закрытыми глазами бесконечной чередой проходили яркие картинки всего того, что происходило с ними за последние два дня.

Он ужасно скучал по девушке, но они оба решили, что будет лучше, если она проведет эту ночь у родителей, хотя у них была всего лишь крошечная квартирка. Ему же Элеонора заказала номер «люкс» в суперсовременном отеле «Порта Нигра», прямо против которого высились знаменитые древние Римские ворота, давшие, собственно, название отелю. Трир, или Трев, как веками называли этот город французы, когда вновь и вновь завоевывали его, стал колонией Древнего Рима еще за век до Рождества Христова и сохранил руины старого города в куда лучшем состоянии, чем развалины самого Древнего Рима.