Американец - Лесли Уоллер

До него вдруг дошло, что он самым бессовестным образом бросил своего друга Джека Рафферти, даже не попрощавшись. Тот наверняка ожидал встретиться с ним еще раз, а он чуть ли не тайком улизнул в Нью-Йорк, не удосужившись хотя бы оставить сообщение по телефону. Впрочем, поскольку он достаточно хорошо знал Джека, то нисколько не сомневался, что ему давно уже все было известно, включая их мозельскую идиллию и даже то, чем миссис Грегорис кормила их в тот самый званый ужин — жареный цыпленок и теплый Kartoffelsalat.[64]

Интересно, искренне ли Джек говорил о том, что стал практически типичным европейцем? Вряд ли. Ведь абсолютно ошибочна даже его основная теория о том, что процесс «превращения» в европейца неизбежно включает в себя куда большую терпимость к таким явлениям, как, скажем, шпионаж и агентурная деятельность. А вот ни один, ни другой из старших Грегорисов не страдали особой беспринципностью, и, тем не менее, как обоих этих стариков, так и их высоколобую дочь с ее асбестовыми эскападами вряд ли можно было назвать нетипичными европейцами.

Расслабленно откинувшись на спинку кресла, Палмер мысленно представил себе Бург Турант с его двумя близнецами-башнями, нависавшими над величавым Мозелем и обвитыми плющом, нежно трепетавшим под порывами ветра. Нет, девушка была абсолютно права: снаружи он казался холодным, расчетливым банкиром, а глубоко в душе оставался неисправимым романтиком.

Но ведь Элеонора с самого начала говорила ему об этом, разве нет? Тогда, в Компьене, в той комнате над рестораном, когда он уже проспался и окончательно протрезвел, она взяла его руку, долго смотрела на ладонь, потом наконец сказала, что с его именем и в его плоти живут два человека. Один — циник, типичный продукт лицемерного шпионажа и банковского жульничества, каким его хорошо знал Джек Рафферти. А вот она увидела в нем другого — настоящего романтика, который хотел бы провести остаток своей жизни в разрушенном безжалостным временем за́мке, любуясь величаво текущей сонной рекой, постепенно старея и толстея от рислинга и Kartoffelsalat.

Вместе с тем, однако, не романтик, а именно циник оказался достаточно бдительным, чтобы обнаружить в своем гардеробе рубашку без его личной метки и со слишком уж тяжелой упаковочной картонкой…

Мозг Палмера переключился на другую сцену — в его номере во франкфуртском отеле у него на коленях сидит обнаженная Элеонора, и он гладит руками ее соблазнительные ягодицы… Через некоторое время, показавшееся ему одним мимолетным мгновеньем, до него как бы издалека донесся тихий, профессионально вежливый голос стюардессы, тактично сообщившей ему о том, что готова подать ленч. Палмер молча кивнул, и она тут же отправилась за тележкой с едой. Но поскольку ему сначала принесли шампанское, два сорта белого вина и отличный французский коньяк, то после обильного ленча Палмер снова быстро заснул. Проснулся он только через пять часов — его разбудил голос пилота из динамика, сообщавший пассажирам о скорой посадке в международном аэропорту Кеннеди.

Поскольку в столь ранний час народу было очень мало, проход через таможню занял у него буквально несколько минут. Затем он с небольшой дорожной сумкой на плече прошел через вращающиеся двери в основной зал здания для прилетающих. И, к своему глубочайшему удивлению, увидел Билла Элстона, который торопливо подошел к нему и взял его сумку.

— Господи, как же я рад видеть вас, сэр, — негромко, но с явно скрытым смыслом произнес он.

— Билл, откуда, черт побери, вам известно, что я прилечу именно этим рейсом?

— Очень просто, сэр. Я несколько раз говорил с Добером по телефону вчера и даже сегодня, — спокойно ответил Элстон, ведя Палмера через просторный холл к выходу на автостоянку, возле которой стояла небольшая старенькая «вольво». Сев на переднее сиденье рядом с Биллом, Палмер вдруг понял, что это собственная машина Элстона. Да, на него это похоже — выбирать себе машину, на которую никто никогда не обратит внимания, но которая будет служить ему долго и верно. Впрочем, он и сам человек довольно серый и неприметный, отметил про себя Палмер, однако сколько-нибудь серьезного изъяна у него при всем желании не найдешь.

— Я попросил Добера немедленно узнать авиалинию и номер вашего рейса, иначе его работа не будет стоить и ломаного гроша, — не без горделивой нотки произнес Элстон, довольно ловко выводя свой старенький «вольво» через лабиринт съездов и подъездов на забитую машинами скоростную автостраду, ведущую прямо к Манхэттену.

— А почему вы были уверены, что я возвращаюсь?

— Лично я не был, а вот Гарри Элдер был.

— Так, все ясно.

— Он приказал мне встречать все прибывающие самолеты до тех пор, пока я не смогу предъявить ему ваше «физическое тело».

— Иначе ваша работа не будет стоить и ломаного гроша?

По открытому бесхитростному лицу Элстона промелькнула тревожная тень.

— Надеюсь, я не превысил свои полномочия? — не без нотки искреннего беспокойства спросил он. Затем, немного помолчав, добавил: — Вы чем-то расстроены, сэр?

— Да, страдаю от перепадов.

Встревоженный взгляд на его честном лице стал еще более очевидным.

— Жаль, сэр, искренне жаль.

— Вы не совсем так или, скорее, совсем не так меня поняли. От перепадов не физических, а культурологических, — терпеливо объяснил ему Палмер. — Всего шесть часов назад я был в самом сердце Европы и наслаждался каждым проведенным там мгновеньем. И вот я уже тут, дома, торчу в банальной воскресной пробке. Ну и как, по-вашему, я себя должен чувствовать?

— Я вас понимаю, сэр. Очень хорошо понимаю. — Элстон с серьезным видом несколько раз кивнул головой. — Хотя на это можно посмотреть и с другой стороны: ведь если бы вы предпочли более поздний рейс, то воскресных пробок здесь наверняка было бы в десять раз больше, да и длились бы они намного дольше.

— И к тому же, — добавил Палмер, — здесь было бы уже часа два дня, а это слишком поздно даже для моего достаточно гибкого расписания. Кроме того, я смертельно устал и мне нужно хоть немного отдохнуть.

— Все это более чем понятно, сэр, но встреча, думаю, не займет очень много времени.

— Какая еще встреча? — досадливо нахмурившись, поинтересовался Палмер.

Билл Элстон бросил на него смущенный взгляд. Старенький «вольво» неподвижно стоял в среднем ряду скоростной трехполосной автострады Ван-Вик. Две другие, плотно забитые машинами, полосы тоже стояли без движения. Через некоторое время наиболее нетерпеливые водители начали яростно давить на клаксоны.

Палмер, нахмурившись, слушал эту привычную, но не очень-то приятную для его слуха какофонию: короткие отрывистые гудки, длинные, выводящие из себя завывания, печальные переливы и отрывистое тявканье… Короче говоря, типичная для Нью-Йорка симфония отчаяния и крушения надежд.

— Эта встреча… Мистер Элдер зарезервировал номер «люкс» в «Плазе». Он сейчас уже едет туда вместе с Донни. Полагаю, мы доберемся туда практически в одно время с ними.

Палмер выпрямился на сидении, вытянул шею и постарался рассмотреть, что было за машинами, стоящими впереди них. Он увидел только несколько высоких зданий, но не офисных небоскребов в Манхэттене, а, скорее всего, жилых высоток здесь, в Куинсе.

Воздух казался серым, необычно густым и с каким-то грязно-желтоватым оттенком, делавшим здания, деревья вдоль автострады и даже стоявшие в пробке машины унылыми, заброшенными и… какими-то дешевыми.

Водитель машины, стоявшей прямо за их «вольво», яростно надавил на клаксон, издавший настолько яростный и пронзительный вопль, что Палмер откинулся назад и невольно закрыл уши.

Дома! Он снова был дома…

Глава 34

Худшего вечера и последовавшей за ним долгой бессонной ночи у Палмера, похоже, никогда еще не было за всю его долгую сознательную жизнь. Во всяком случае, так ему казалось, когда все это с ним происходило. Хотя винить было, собственно говоря, практически некого. Если, конечно, не считать самого себя.

Гарри Элдер и его сын Донни ввели его в курс дела. Предельно подробно, стараясь не упускать ни мельчайшей детали. Билл Элстон, в свою очередь, предусмотрительно принес с собой на встречу полную повестку завтрашнего заседания Совета директоров, равно как и весь комплект разъясняющих материалов к ней, которые мисс Шермат, секретарь Палмера, со свойственной ей аккуратностью всегда готовила для него, независимо от того, будет ли он участвовать в заседании или нет.

Закончив свою работу к девяти вечера, все откланялись и покинули номер. По молчаливому согласию предполагалось, что Палмер проведет эту ночь в отеле, а не в своей холостяцкой квартире, куда кто-нибудь из оппозиции мог «совершенно случайно» позвонить и сразу догадаться о том, что Палмер секретно вернулся в Нью-Йорк. Естественно, никому и в голову не могло прийти прямо сказать Исполнительному директору ЮБТК, где или как тому проводить свою ночь. Однако, внимательно обдумав все это после ухода гостей, Вудс решил все-таки последовать их совету.