Семья Зитаров. Том 1 - Вилис Лацис

Наутро, еще затемно, Янка отправился в путь. Выйдя во двор и краем уха внимая бесконечным наставлениям матери, как вести себя в дороге и что рассказать Карлу, он увидел, как в одном из окон верхнего этажа зажглась лампа, и сразу же вспомнил о Сармите: она, вероятно, собиралась на работу. Жаль, что вчера не удалось рассказать ей про Карла и о том, что он сегодня идет в Ригу. Может быть, она поручила бы что-нибудь сказать ему или передать, а Карл, конечно, будет очень рад получить от нее весточку или еще что-нибудь. Янка вспомнил, что при расставании брат просил передать ей тайком привет и, когда он это выполнил, как обрадовалась и смутилась курземская девушка. Не подняться ли наверх и не сказать ли ей?

— Иди, сынок, иди, чтобы к вечеру добраться до Милгрависа, — прервала его размышления мать. — Здесь изрядное расстояние.

Нет, не придется увидеть Сармите. Досадно, но ничего не поделаешь. Жаль! Карл будет ждать.

Поправив на спине узелок, Янка ушел. Выйдя на большак, он обернулся, словно поджидая кого-то, но никто не шел. С тяжелым сердцем, опечаленный и в то же время радуясь предстоящей встрече с братом, продолжал мальчик путь. Он был не настолько мал, чтобы не понимать, что означал привет Карла Сармите и ее застенчивая радость. Что он скажет брату? Промолчать или рассказать, как все было? Нет, Янка, так нельзя. Брат будет разочарован, и твое посещение не принесет ему радости. Лучше соврать: ложь, преследующая добрую цель, прощается.

С восходом солнца Янка подошел к небольшой речонке, по берегам которой раскинулись пестреющие цветами луга. Он свернул с дороги и нарвал большой букет синих и белых цветов. Перевязав их ниткой, Янка тщательно обернул букет газетой и бережно, боясь помять, положил в узелок. «Это от Сармите…» — решил он про себя, и на душе стало веселей. В ногах прибавилось силы, и верстовые столбы быстро замелькали на его пути. Пройдя некоторое расстояние, Янка встретил военные подводы, порожняком направлявшиеся в сторону Риги. Они довезли его почти до самого Милгрависа. Еще до захода солнца маленький путешественник добрался до намеченного ночлега. Он заночевал у прежнего хозяина квартиры, а на следующий день отправился в город.

…Георгиевский госпиталь помещался в здании одной из гимназий, у красных амбаров рядом с толкучкой. По коридорам в серых халатах, с забинтованными головами и руками, прогуливались выздоравливающие. Некоторые ходили на костылях. Сиделки и санитары спешили по своим делам. Всюду слышалась русская речь.

Янка спросил у одного из раненых, где найти брата. Тот не знал, в какой именно палате он лежит, и посоветовал пройти в одну из больших палат. Янка вошел в обширный зал, где стояло около сотни коек. Воздух был здесь тяжелый. От смешанного запаха лекарств кружилась голова. Слышались стоны, бредили тяжело раненные. У многих сквозь марлевые бинты просачивалась кровь. Некоторые читали или разглядывали иллюстрированные журналы, другие беседовали между собой, а в самом конце палаты группа раненых, подсев к кровати одного из товарищей, играла в карты. Над изголовьем каждой кровати, рядом с температурным листком, висели ордена, медали и кресты с георгиевской лентой, у некоторых только по одному крестику, у других целая гирлянда. Все эти люди смотрели в глаза смерти. Сердце Янки наполнилось гордым сознанием, что и брат его находится в этом госпитале: он не обычный воин, а герой, такой же, как эти бородатые мужчины и юноши, на лицах которых еще нет и признаков растительности.

Да, но где же Карл, почему его не видно? Взгляд Янки скользил по кроватям. А что, если ранение так изменило лицо брата, что его не узнать? Может быть, он среди тех тяжело раненных, лица которых забинтованы марлевой повязкой до самых глаз? Вернее всего, Карл, щадя родных, не написал всей правды о себе.

— Кого вы ищете? — спросила Янку по-русски пожилая сестра милосердия.

— У меня здесь лежит брат, Карл Зитар… — ответил тоже по-русски Янка и, вспомнив что-то, прибавил: — Прапорщик Зитар из латышского стрелкового батальона.

— Тогда пройдите в офицерскую палату, здесь лежат только солдаты, — пояснила сестра и подозвала санитара. — Семенов, отведите его в офицерскую палату к прапорщику Зитару.

— Прапорщик? В четвертой палате лежит какой-то Зитар, но он подпоручик… — ответил санитар.

— Латыш? — спросил Янка.

— Да, латыш.

— Значит, это он.

Офицерская палата находилась в противоположном конце здания. Янка, сильно волнуясь, следовал за санитаром.

— Вот здесь, — санитар приоткрыл дверь и, повернувшись направо, обратился к кому-то, лежавшему у дверей:

— Ваше благородие, к вам гость пришел.

— Пусть войдет, — услышал Янка ясный, ставший теперь чуть более резким голос брата.

Минутой позже они уже держались за руки и, улыбаясь, смотрели друг на друга.

— Ну садись, гость, — Карл указал на стул. — Рассказывай, что дома хорошего.

Янка развязал узелок и стал вынимать принесенные гостинцы.

— Это от Эльзы, это мама прислала. Вот тебе немного денег, может, понадобятся.

— Спасибо, это лишнее — я же получаю жалованье, — ответил Карл. — Смотри-ка, шоколад, варенье! Янка, ты ведь еще не обедал?

— Я в Милгрависе позавтракал, мне сейчас не хочется.

— Ничего, гостей принято угощать, — Карл нажал кнопку звонка и попросил вошедшую сестру принести чай. Нет, он нисколько не похудел, только лицо немного побледнело, а в остальном все тот же прежний здоровяк с могучими плечами и мускулистыми руками. Лишь поворачиваясь на кровати, он осторожно поднимал раненую ногу и стискивал зубы.

Янка поставил все на стол и чуть не забыл про цветы. Вспомнив о них, он вспыхнул, но не мог решиться отдать их брату. Не выпуская из рук серенький мешочек, он осматривал комнату, большие окна, еще две кровати, на которых тоже лежали раненые офицеры, громадный портрет царя, оставшийся с того времени, когда здесь помещалась школа. Взгляд Янки остановился на офицерском френче брата. На темных защитного цвета погонах и в самом деле виднелись две звездочки, а на груди — новенький орден на черно-золотой ленточке.

— За что это у тебя? — поинтересовался Янка.

— Да так… кое за что. Потом расскажу, а пока закусим.

Нечего делать, пришлось Янке попробовать принесенные им бисквиты и шоколад. Это было очень вкусно, и Карл, заметив это, усиленно угощал, радуясь его аппетиту. В общем, получилось, что Янка угостил себя предназначенными для брата лакомствами. Он сообразил все это значительно позже, и ему стало стыдно, а пока некогда было думать, уж очень бисквиты пришлись ему по вкусу, а рассказы брата о военной жизни оказались настолько интересными, что, слушая их, можно было забыть обо всем на свете. Карл умышленно ничего не приукрашивал, чтобы вновь не пробудить в Янке тоску по военной жизни. Он рассказывал о том, как стрелки мокнут в болотистых окопах, как кусают их насекомые, как случается, что несколько дней подряд приходится сидеть без еды, о трудных переходах с полной выкладкой на спине и бессонных ночах. Жизнь солдата — нелегкая жизнь, она никого не балует, и ежеминутно тебя подстерегает смерть.

— А как на Острове смерти? — спросил Янка.

Карл нарисовал ему такие картины, от которых мурашки забегали по телу: люди с оторванными головами, вырванными боками, из которых вываливаются наружу внутренности, юноши с изуродованными лицами, без носа и рта; люди, легкие которых отравлены ядовитыми газами, извиваются в страшных судорогах с кровавой пеной на губах, их мучения может облегчить лишь смерть. Вороны и крысы терзают убитых, тела которых не успели похоронить. Даже живые пропахли трупами, люди живут в полубредовом состоянии. Постепенно они привыкают к опасности, потому что нет смысла бояться, если знаешь, что от нее нельзя избавиться.

— Но ты дома обо всем этом не рассказывай, — предупредил Карл. — Ведь я рассказал тебе правду, чтобы ты знал, какова война.

— А как ты сам переносишь все ужасы? — спросил Янка.

— Я себе все представлял несколько иначе. Но когда оказалось, что это не так, пришлось привыкать. Только привыкать нелегко, ох, нелегко! И я не желаю тебе испытать такое. Не стоит, Янка… Право, не стоит… Ну, а теперь рассказывай, что дома делается. Все там по-старому?

Янка сообщил обо всех домашних, кто чем занимается, какие он получил в школе отметки, и все, что его просили передать Карлу.

— Валтеры еще живут у нас? — спросил Карл, делая вид, что возится с больной ногой. — Все по-прежнему? Черт, что там с этим бинтом? Проклятый… А Сармите?.. Все так же работает на строительстве дороги? Придется позвать сестру, чтобы перевязала, — Карл повернул к брату покрасневшее лицо.

— Сармите?.. — Янка опять вспомнил про букет и, наконец, собрался с духом: — Сармите послала тебе это и велела передать привет.