Тимьян и клевер - Ролдугина Софья Валерьевна

Киллиан секунду поколебался, но затем честно ответил:

– Морин. Думал, она мне поможет по дружбе кое с чем…

– Кхе-кхе, – то ли раскашлялся, то ли рассмеялся кот, забавно топорща усы. – Ну, раз так, то я тебя провожу. Неспокойно у нас тут, парень.

– Спасибо, сэр. Вы очень любезны.

До нужного дома они добрались без приключений. Когда Морин увидела их на пороге, то обидно расхохоталась, однако затем вынесла коту кусок мясного пирога, а Киллиана пригласила пройти.

– Нечасто ты ко мне заглядываешь. Поди, нужно чего? – проскрипела она и томно облокотилась на прялку. Колесо даже не покачнулось.

– В общем, да, – не стал отпираться он и сунул руку за пазуху, доставая конверт с локоном Уильяма. – Скажите, а вы можете определить, проклят ли этот человек или просто болен?

Морин задумчиво выпрямилась и качнула колесо прялки. Оно бесшумно провернулось и вновь замерло надломанной спицей кверху.

– Может, и могу… А может, и нет. Давай-ка это сюда, – и колдунья выхватила у него конверт. Достала волосы, приладила к прялке и вновь толкнула колесо; из локона потянулась длинная нить. – А покуда расскажи, что да как. Никак, Айвор снова задачку подкинул? – сощурилась она.

– Нет, – вздохнул Киллиан, почему-то ощущая себя круглым дураком. – Я сам, – и пустился в объяснения.

Начал сбивчиво, с самого конца – с подозрительной болезни Франчески и недобрых взглядов Оскара. Затем перешёл к собственным выкладкам. И лишь потом, запоздало спохватившись, рассказал об Этайнин и её песнях. Морин за это время успела спрясть длинную сияющую нить, затем достала из рукава костяной крючок и принялась вывязывать из неё кружевной цветок.

– Бард, значит… С дурным глазом, – вздохнула колдунья, не отвлекаясь от рукоделия. – Знакомое дело. Айвор, говоришь, сказал, что никакого дурного глаза у ней нету?

– Он намекнул, что глаза у неё особые, но не объяснил, какие, – качнул головой Киллиан. Взгляд его невольно притягивали кружева в руках у Морин – мерцающие, безупречно ровные. – Жалко её, хорошая ведь девчушка… Так вы подскажете, чем болен Уильям?

Морин затянула последнюю петельку и аккуратно расправила на коленке кружевной фрагмент – два цветка, тесно сплетённых друг с другом; тонкая нить переливалась на грубом сизом сукне юбки, точно иней под лунным светом.

– А платить чем будешь за мой совет, э?

Киллиан, в общем-то, не думал, что она поможет просто так, но вопрос всё равно застал его врасплох.

– М-м… Треть от выручки за дело? Если мне заплатят, – уточнил он, вспомнив о подписанном контракте.

На красивом лице Морин промелькнуло странное выражение.

– Можно подумать, что мне деньги нужны. Ты-то рядом со мною нищеброд, – проговорила она, улыбкой смягчая грубость. – Нет уж. Принеси-ка мне завтра корзину майских луговых цветов – такое я за деньги не куплю, но больно хочется нынче в сырость и холод чего-то этакого, весеннего. А как дело кончится – приведи ко мне малютку Этайнин, – тише добавила она и машинально потёрла шрам на горле рукою. – Надо мне кой-что ей на ушко шепнуть. Ну как, согласен на мою плату?

Киллиан только чертыхнулся про себя. И так, и сяк выходило, что без помощи компаньона не обойтись – как иначе достать майские цветы посередь осени? Однако выбора у него особенно не было.

– Договорились. – Голос слегка дрогнул, выдавая затаённую досаду. Но Морин, кажется, ничего не заметила. – Так что там с болезнью Уильяма?

На губах колдуньи появилась хитрющая улыбка.

– Ничем он не болен. Здоров, как бычок. Только вот ведут того бычка на бойню.

– Простите, но я не совсем…

– Уж где тебе, – хмыкнула Морин и кинула ему кружевной лоскуток. – Держи-ка. Приятелю своему покажи, он растолкует. И ступай-ка уже домой, добрые люди по ночам не гуляют… Ан нет, погоди-ка.

Вместе с ним она вышла на крыльцо и уставилась на дорогу. Некоторое время вглядывалась в темноту, а затем окликнула кого-то:

– Пэдди! Эй, ты, голову-то повороти… Про долги-то помнишь?

Некоторое время царила тишина, а потом из тишины буркнули:

– Ну, помню, положим… И что с того?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– А то, что надобно этого юношу до околицы проводить. А ещё лучше – до самого его дома. Головой за него отвечаешь, ясно?

– Ну, ясно, положим, – так же ворчливо отозвалась темнота. – Пусть идёт. Долги спишешь?

– Половину, – непреклонно отозвалась Морин, хотя, судя по выражению глаз, сделкой она была довольна. И подтолкнула Киллиана в бок: – Ступай.

Провожатым оказался баргест в образе здоровенного чёрного пса. Всю дорогу он не смолкал. Даже сидя в кэбе непрестанно жаловался на жизнь, ругая то правительство, то погоду, то бессердечных священников, которые-де гоняют его, старину Пэдди, прочь от кладбища – а где же порядочному злому духу предвещать смерть и тяжкие болезни, если не там, куда люди сами погоревать приходят? Напоследок он ехидно посулил Киллиану солидную взбучку и унижение, сиганул из кэба и был таков.

Возница отъехал на три десятка шагов, а затем суеверно перекрестился и заметил вполголоса:

– С чудинкой у вас друзья, сэр.

– Он мне не друг… Так, проводить вызвался, – ответил Киллиан, отдавая должное храбрости человека, который полчаса выдерживал сетования пакостника-баргеста.

– Дело хорошее. Ежели одно чудище рядом бежит, то другое близко не подойдёт, – рассудительно заметил возница. – Тпру-у! Приехали, сэр.

Киллиан расплатился и направился к дому. Тимьян и клевер сплелись, что войлок, и целиком затянули тропинку. При каждом шаге упругая травяная подушка пружинила, и пряный запах становился чуть сильнее.

Лампы нигде не горели, однако в гостиной было достаточно светло – пылал камин. Айвор, в чёрном с головы до ног, вытянулся на ковре, повернув голову под невозможным для человека углом. В тёмных глазах мерцали огненные блики.

– Явился, – тихо произнёс он, не двигаясь. Даже губы у него не шевелились. – Что так поздно?

Киллиан медленно перекинул плащ через руку, ощущая лёгкие уколы совести.

Пока лёгкие.

– По делам задержался. Вот, Морин велела тебе передать – якобы здесь кроется секрет болезни Уильяма, – сообщил он, склоняясь к компаньону и протягивая ему кружевной фрагмент. – В обмен она просила принести завтра майских цветов.

Айвор скосил глаза, лениво вздохнул – и лишь затем соизволил принять сидячее положение.

Киллиана он, разумеется, в отместку повалил на ковёр, неизящно прижал босой ступнёй к полу и отобрал кружева. Осмотрел вывязанные цветы – и небрежно выбросил в камин.

– Белена и белладонна. Уильяма травят, мой прелестный друг, но это не так уж важно… – Он вдруг выпрямился, по-прежнему прижимая Киллиана к полу, и посмотрел на него с высоты своего роста. – Позволь полюбопытствовать… Ты осознаёшь, почему Морин велела показать кружево именно мне? И почему она затребовала в уплату всего лишь букет цветов?

«Трудно сохранять достоинство, когда в буквальном смысле лежишь у кого-то под пятой», – мрачно подумал Киллиан. Дураком он, впрочем, не был, а потому затягивать с ответом не стал, как бы это ни било по гордости.

– Морин хотела, чтобы ты непременно узнал о том, как именно я провёл день. Что делал, с кем говорил и куда ходил.

– Верно, – мурлыкнул Айвор, и глаза у него стали непроницаемо чёрными. Он слегка усилил нажим, надавливая ступнёй на грудную клетку. Дыхание у Киллиана сбилось. – А зачем она это сделала, можешь мне объяснить?

– Я не совсем понимаю, что… Агрх... Прекрати, больно же!

Давящая тяжесть исчезла, и Киллиан сел, откашливаясь. Компаньон опустился рядом, небрежно полуоткинувшись назад и пристально глядя ему в глаза.

– Больно? Когда тебя жрут – ещё больнее, мой недалёкий друг.

– Ну, наверное. Я не знаю. Меня никогда не… Что?! – запоздало осознал он смысл слов. По спине пробежал холодок, несмотря на близость жарко натопленного камина.

– Люди приходят на Полынную улицу днём, мальчик мой, – тихо произнёс Айвор. Он сейчас как будто бы сиял наоборот – источал тьму, властную, медленно изгоняющую из комнаты всякий свет, кроме отблесков огня в его собственных глазах. – А ночь – время для неблагих тварей. Тебе очень повезло, что ты встретил того, кто знал меня.